Как-то утром мы услышали отдаленную канонаду и поняли, что фронт не так уж далеко и, наверно, где-то наши наступают или отбиваются. Поскольку нас не трогают и все спокойно, то, скорее, это местное наступление. Догадка подтвердилась. На другой или третий день, утром, всех направили на рытье мелкой, но огромной землянки - фронтовой зал для артистов! Значит, отдых продолжается. Работали с охоткой, и через день "зал" на сотню или больше стоячих мест был готов. "Зал" представлял собой вырытую в откосе протекавшей рядом речушки выемку примерно 6 на 10 м по площади и глубиной 1–2 метра. По краям выемки и в середине были врыты неотесанные столбы из сосновых стволов, на которых закрепили балки из таких же стволов. Поверху балок был сооружен "потолок" из тесно уложенных сосновых жердей, на которых навален лапник и сверху солома. Поверх соломы присыпан слой песка и замаскирован тем же лапником. Три стены были забраны от песка мелкими ветками. В торце "зала" соорудили примитивную сцену с занавесом из плащ-палаток. Вход (вместо 4-й стены) также завесили плащ-палатками. Получилось вполне прилично. Не страшен ни дождь, ни ветер, ни даже небольшой морозец, и сверху не видно. Можно чувствовать себя почти комфортно.
Приехали артисты - порядочная артбригада. Дали большой концерт. Певица (ну и голос! Возможно, это была Русланова), сатира и юмор. Запомнилась почему-то часть песенки на злобу дня о гитлеровской Германии:
"…Часы пока идут, и маятник качается, и стрелочки бегут, и все как полагается, но механизм у них плохого сорта, часы скрипят, пружина стерта. Исправить их нельзя, прислушайтесь к часам. Их скоро выбросит История, как хлам…"
Затем были пляски, кажется скрипка, опять пляски, фокусы. Все мы были очень довольны, поднялось настроение, коснулись былой, мирной жизни.
Еще раньше, кажется под Быховом, меня после беседы с парторгом полка избрали комсоргом батареи, чему я тогда был немало удивлен. Ведь я считал себя еще новичком среди большинства батарейцев, которые пережили тяжелую Орловско-Курскую битву. Возможно, сыграло роль мое образование и активный интерес к событиям, поступающим к нам по немногочисленной информации из редких газет. Мои обязанности сводились к нерегулярному сбору так называемых ежемесячных взносов (10 копеек!) и читке газет, что я и так делал. И вот в один весенний день меня вызвал парторг и предложил вступить в партию. Поскольку я был тогда убежден в абсолютной правильности марксистской идеологии и считал, как, впрочем, многие, честью быть членом партии, это предложение мне польстило, и я с готовностью написал заявление. Несколько беспокоила меня только мысль, как отнесутся в партийной ячейке к аресту моего отца в 1937 году. Ведь мне так и не удалось до войны узнать ни о причинах ареста, ни о его дальнейшей судьбе, хотя я подозревал, что арест отца был связан с массовыми репрессиями того злосчастного года. Была смутная надежда, что сейчас он, так же как и все, где-то воюет. Состоялось партсобрание, я подробно изложил биографию, рассказав и об аресте отца. К моему удивлению и облегчению, никто даже намеком не задал мне вопроса по поводу этого ареста. Единогласно я был принят кандидатом в члены партии. Это событие никак не отразилось на моей жизни до конца войны, а впоследствии, уже в мирное время, играло как положительную, так и отрицательную роль.
Прошло еще какое-то время лагерной жизни, но по разным признакам чувствовалось, что скоро опять на передовую. Стало совсем тепло, и нам, после очередной бани, заменили зимнее обмундирование на летнее. Как-то стоял на посту у добротного блиндажа штаба полка и, бросая время от времени взгляд в окошко, наблюдал обычную суету штабистов. За одним из столов сидела изумительной красоты телефонистка, лет 20. Она была стройная жгучая брюнетка с тонкой талией, роскошными прядями волос и резко выделялась на фоне остальных телефонисток. Ладная форма и какие-то изящные движения подчеркивали ее женственность. Это по ней вздыхали многие офицеры. Но только вздыхали, ведь она была уже женой заместителя командира бригады полковника Куликова! Ну, а солдаты и сержанты только любовались и при посещении штаба старались появляться там в наилучшем виде и перекинуться парой-другой слов. Конечно, ходили всякие сплетни о попытках некоторых старших офицеров поухаживать, но они жестко пресекались бдительным замполитом. Больше я ее не видел. Много лет спустя, уже в 60-х годах и позже, когда начались ежегодные встречи однополчан нашей 21-й бригады, она, Александра Михайловна, вновь появилась с мужем Куликовым, все такая же стройная и выделяющаяся. У нас установились дружеские отношения. Саша оказалась приветливой, доброжелательной и скромной женщиной, уже вырастившей двух дочерей и сына. Отмечу, что, конечно, были у нас в части и любовь, и романы, красивые и некрасивые истории, которые касались, как правило, только офицерского состава. У солдат просто не было возможности. Любовь и просто случайные или временные связи на фронте - это отдельная большая тема, а я перейду к своему повествованию.
Однажды, стоя в очередной раз на посту у штаба, я почувствовал необычную усиленную суету. Кажется, наступают перемены и нас направляют на фронт. Действительно, вскоре объявили тревогу и начались сборы в дорогу. Лагерь у Речицы закончился.
Грандиозное наступление
Полк погрузили в Гомеле в состав, состоящий из платформ под орудия и машины и из уже знакомых теплушек для личного состава. Паровоз свистнул, и мы тронулись в путь. Куда едем? Оказывается, на юг - юго-запад вдоль линии фронта, на левый фланг 1-го Белорусского фронта. Конечно, этого нам никто не говорил (военная тайна), но опытный солдат со средним образованием, да хорошо ориентирующийся в географии, замечающий названия проезжаемых станций, мог вполне догадаться. В дороге, как всегда, пели песни, балагурили, играли в шашки и шахматы, кто может, но карт не было и в помине.
Догадка оказалась правильной. Мы приближались к Ковелю, который был еще занят немцами, а значит, к фронту, и скоро будет выгрузка. Возросло напряжение, опасались, точнее, ждали неизбежных бомбежек. Не могли же немцы не обнаружить череду составов, двигавшихся к фронту. А находиться в составе при бомбежке - гиблое дело. Поэтому все с нетерпением ждали конца пути. Правда, обнадеживали барражировавшие над составами наши истребители. Нам повезло. Доехали до станции Повуров, близ Ковеля, без происшествий, еще затемно, и стали спешно разгружаться. Никого подгонять не приходилось. Погрузились на машины и быстро прочь от станции в недалекий лесной массив. Штаб и взводы управления справились быстро, а вот огневикам пришлось повозиться с разгрузкой наших 76-миллиметровых пушек. Не успели мы обустроиться на новом месте, как в стороне станции раздался грохот зениток, рев самолетов, вой и взрывы сбрасываемых бомб. Правда, зенитчики и наши истребители сработали нормально. В небе хорошо было видно, как наши истребители атакуют вражеские бомбовозы и идут петли воздушного боя с истребителями прикрытия противника - "мессершмиттами". В результате, сбросив кое-как свой бомбовый груз, самолеты противника спешно удалились. Потери были, но небольшие. Пострадал в основном следующий эшелон, на котором ехал другой полк нашей 21-й легкоартиллерийской бригады. Покорежило пару машин с орудиями, несколько человек ранило.
В последующие дни разгрузилась вся наша дивизия. Было еще несколько бомбежек станции, но без больших потерь. Солдатская почта донесла, что были раненые, а убитых почти не было. Несколько пострадала материальная часть других полков. Нас несколько удивляла открытость переброски наших войск. Ехали и разгружались и днем и ночью. Обычно все перемещения совершались в темное время суток и при облачной, дождливой погоде. Позднее мы узнали, что наше перемещение было отвлекающим маневром. Главный удар готовился в центре нашего фронта в направлении Минска. Там все готовилось скрытно, а наше открытое перемещение вдоль(!) фронта должно было создать у немцев впечатление, что главный удар готовиться с южного, левого фланга 1-го Белорусского. Частично этот маневр имел успех.
В лесочке под Повуровом мы быстро соорудили легкие землянки, понимая, что это временное место сосредоточения и скоро, возможно завтра-послезавтра, выдвинемся на позицию. Погода стояла отличная, конец мая - начало июня, тепло. Однако временная стоянка что-то затянулась. Распорядок дня определялся тремя стандартными режимами: караул, наряд на кухню, занятия.
Занятия проводились в рамках дивизиона по группам, сформированным по специальности: огневики, связисты, разведчики-вычислители. Наша группа разведчиков и вычислителей включала несколько человек, плотно контактировавших во всех боевых операциях. Здесь были Кириченко, Шалевич, Хвощинский, Гиянитулов, Орлов (т. е. я) и еще 3–4 бойца из 5-й и 4-й батарей. Проходили занятия, обычно днем по ориентировке на местности и работе с планшетом (нанесение целей на карту по засечкам стереотрубы и реперным точкам), которые вел Кириченко. Изредка занятия проводил начальник штаба нашего 2-го дивизиона капитан Коханов. Высокий, всегда подтянутый военный, он пользовался у солдат авторитетом как справедливый, смелый командир и просто хороший человек, чего не скажешь о ряде других офицеров дивизиона. Он никогда не чинился, относился ко всем офицерам, сержантам и солдатам, как к боевым товарищам.
Поскольку нового на занятиях ничего не было, а опыт подсказывал, что многое не использовалось на практике, Кириченко отводил на занятия половину времени, а потом устраивал отдых. Благо начальства рядом не было. Запомнился один курьезный случай, случившийся незадолго до отправки на позицию. Утром после завтрака наша команда, как всегда, построилась, выслушала задание и наставления капитана Коханова и под водительством Кириченко строем отправилась в глубь леса на полюбившуюся нам полянку. Установили стереотрубу, поработали с планшетом, а потом решили, как всегда, отдохнуть. День был солнечный, очень теплый, и всех разморило. Немного поговорив, улеглись на траве подремать. Я захотел побродить вокруг, посмотреть окрестности. Немного прошелся, как навстречу капитан Коханов. Боже, как он нас нашел? Сейчас застанет всех спящими, и будет скандал. Я громко кашлянул. Безрезультатно. Коханов погрозил мне кулаком и тихо приказал следовать за ним на поляну. Все спали. Схватив приличную ветку, он молча подскочил к Кириченко и хлестнул его по мягкому месту, затем другого, остальные проснулись и вскочили от шума. Обругав всех на чем свет стоит, Коханов нас построил и заставил, в наказание, бежать по кругу, а затем в расположение части.
Вечерами, если не было наряда, отдыхали, читали газеты и популярные брошюры, которые приносил замполит, беседовали с друзьями, пару раз приезжала кинопередвижка. Особенно любили вечерами петь лирические и народные песни, тем более что были среди нас хорошие голоса, прямо заслушаешься.
Почувствовав неладное, немцы каждую ночь бомбили станции, подъездные пути и прифронтовые объекты. Однако в наше расположение они не залетали. Днем самолеты противника летали редко, так как наша авиация уже господствовала в воздухе и они боялись лишних потерь. В конце июня пришло сообщение о весьма успешном наступлении основных сил фронта в районе Минска, и мы поняли, что вот-вот начнется наступление и у нас. Ждать оставалось недолго.
В первых числах июля мы были подняты по тревоге и переброшены к фронту близ Ковеля.
Вначале остановились на промежуточной позиции во 2-м эшелоне, расположившись в небольшой рощице. Кругом непрерывно прибывали все новые и новые части. Становилось буквально тесно от скопления войск и техники. Поступил приказа организовать противотанковую оборону (мы понимали, что это так, на всякий случай). Наступал вечер. Огневики развернули временные противотанковые позиции на поле. Нам также надо было устроиться на ночь. Копать и сооружать блиндаж, даже простейший, не хотелось, так как передовая была еще далеко (2–3 км), в танковую атаку при таком скоплении войск на подходе к передовой никто не верил, а завтра-послезавтра нас все равно переместят на основные позиции. Я, кажется, с Шалевичем или Хвощинским, узнав о приказе, поспешил на поле, где была вырыта траншея, надеясь найти там брошенный блиндаж, пока его не нашли другие. Нам повезло. Недалеко от рощицы мы наткнулись на простенький блиндажик (квадратная яма, накрытая примитивным накатом). Доложив нашему командиру взвода Комарову, что мы нашли пристанище для разведчиков и вычислителей, и получив разрешение там устроиться, мы быстро натаскали соломы и завалились спать. Решили не выставлять караула, кругом свои, опасности нет. Только устроились, как появился дежурный офицер и устроил нам разнос за отсутствие часового. "Вы что, такие-сякие, в "языки" к немцам записались?!" - кричал он. Пришлось выставить караульного по 1 часу на каждого. Правда, к утру дежурство прекратили, и это нарушение обошлось. Утром, как и думали, отправились готовить основные позиции (сооружать НП, блиндажи на огневой позиции…). Кругом подходила и устраивалась масса войск. Было ясно, что наступление не за горами. В воздухе непрерывно барражировали наши истребители, но немецкие самолеты так и не появились, скорее всего, они были брошены на "затыкание" прорыва на других участках фронта.
При подготовке блиндажа на огневой позиции я обнаружил несколько немецких листовок. В одной из них говорилось, что немцы применили секретное оружие против Англии (это были ракеты ФАУ-2, бомбившие города Англии), там царит паника, большие потери и скоро наступит перелом в войне. Они теперь победят, и в конце листовки стандартный призыв бросать оружие и переходить к ним, чтобы сохранить жизнь (листовка служит пропуском). В другой листовке был призыв ко всем русским отказаться от своего нерусского правительства, которое гонит их на убой. Все очень примитивно и неумно. Слышали бы авторы, как мы смеялись над содержанием и использовали эти листовки для табачных самокруток и других известных нужд!
Перелом действительно наступил, но в обратную сторону. Союзники, наконец, высадились в Нормандии и стали быстро освобождать Францию.
На обратном пути с сооруженного нами НП случилось небольшое ЧП. Наша машина наехала на противотанковую мину, не обнаруженную ранее саперами. Раздался оглушительный взрыв, кузов со снарядами в ящиках, на которых мы сидели, подпрыгнул. Мы в мгновение ока спрыгнули на землю и улеглись в кювете, ожидая взрыва. К счастью, все обошлось, снаряды не взорвались, осколки никого не задели и никто не пострадал, но наш "Студебекер" был здорово покалечен. Пересели на следовавшую за нами машину и всю дорогу обсуждали благополучный исход происшествия. Если бы рванули снаряды, то от нас остались бы одни клочья.
Наше наступление началось 18 июля, уже после соседнего 1-го Украинского фронта, где оно началось 13 июля, и основных сил нашего фронта, т. е. мы были последними, кто принял участие в грандиозном прорыве немецкой обороны пятью фронтами, полностью разрушившем оборону немцев на протяжении более 1000 км! Результатом было окончательное изгнание немецких войск из Белоруссии и Украины. Вначале, как всегда, мощная артподготовка и массовая атака наших "илов" с воздуха. Сопротивление было сломлено в первые же часы. В прорыв устремились танки, а за ними наш полк и вся бригада на "Студебекерах". Одновременно двинулась вся наша артиллерийская 6-я дивизия прорыва РГК. Вот и граница, быстро наведены понтонные мосты через реку Сан, и мы уже в Польше. Вперед, на Люблин! Весь длинный летний солнечный день шло непрерывное авиационное наступление в небе, танковое на земле. Меня особенно поразила наша авиация. Местность была довольно открытая, и, сколько хватал глаз, во все стороны низко над землей непрерывно, волна за волной, шли и шли группы из нескольких звеньев наших штурмовиков, реже бомбардировщиков. Каждую группу прикрывало сверху 2–4 истребителя. Авиационное наступление продолжалось весь день до сумерек. Впереди слышались почти непрерывные звуки бомбежки, стук немецких зениток, стрельба наших танков. Мы то быстрее, то медленнее, изредка и не надолго останавливаясь, двигались за танками. Пехота отстала, а наше вмешательство пока не требовалось. Противник бежал, изредка огрызаясь. Немецкая авиация не показывалась. Подумалось, что так, наверно, было в 41-м с нашей авиацией и нашим отступлением.
Как-то остановились в лесу. Впереди, казалось, недалеко, стучали немецкие зенитки по отбомбившимся и возвращавшимся штурмовикам. Было хорошо видно, как рядом с самолетами вспыхивают облачка разрывов. "Точно бьют, сволочи! Из крупных зениток. Это тебе не тявкалка (крупнокалиберный пулемет)!" - крикнул кто-то. Билась мысль: неужели попадут? И вот на наших глазах один штурмовик разлетелся на куски. Кончено, все погибли. Следом загорелся другой, но из него отделились и стали падать 2 точки - затяжной прыжок экипажа, чтобы не подбили. Недалеко от земли раскрылись парашюты, и тут же немцы открыли по ним стрельбу из пулеметов. Парашюты скрылись за верхушками леса. Стрельба утихла, но не сразу. Живы ли, не попали ли к немцам наши летчики? Эти вопросы остались для нас без ответа. Стоянка на лесной дороге затягивалась. И тут мы обратили внимание, что вся земля под деревьями - это сплошной голубой ковер. Таких зарослей голубики я никогда больше не видел. Соскочили с машин, рвали целые плети голубики, тащили к машинам и, сидя на снарядных ящиках, поглощали крупную спелую ягоду. До чего вкусно! Вскоре двинулись дальше.
Вот и первая деревня Западной Белоруссии, затем вторая, еще и еще. Почти все постройки целые, с жителями и всякой живностью (коровы, свиньи, куры…). Не то что у нас в Восточной Белоруссии, где почти все сожжено, живности нет и в помине, а жители попрятались в лесах. Подумалось, что, наверно, немцы так быстро бежали, что не успели разрушить. Поразили нас, не только меня, добротность и благоустроенность деревень, по сравнению с нашими, российскими тесными избами, сплошь покрытыми соломой. Большие дома, почти все под железной крышей, добротные просторные хозяйственные постройки, отдельные колодцы у каждого хозяина. Вот тебе и забитая Западная Белоруссия, которую мы освобождали от гнета панской Польши! Не впервые закралась мысль, что очень уж врет пропаганда. Жители встречали умеренно приветливо. Чувствовалось, что они очень устали от передряг войны.
Продолжаем двигаться вперед и вперед. Роем противотанковую позицию в чистом поле, снимаемся и двигаемся дальше, опять роем. Я дежурю на телефоне в очередном ровике или яме, то ближе, то дальше от передовой. Изредка чиню (сплетаю) порванный минами провод. И так изо дня в день, почти в непрерывном напряжении. Вот добрались до Люблина. Немцы контратакуют. Бьет их тяжелая артиллерия, но вскоре замолкает. Они опять отступают.