Здесь следует сказать несколько слов о Петьке, ставшем, как и Василий Иванович, героем бесчисленных анекдотов. Воспользуемся статьей Н. Вертякова "Порученец Чапаева", опубликованной в газете "Челябинский рабочий". Автор статьи пишет о Петре Семеновиче Исаеве, который родился в 1894 г. в селе Корнеевка Саратовской губернии. В книге "В. И. Чапаев на земле Саратовской", изданной в 1974 г., также говорится об уроженце Корнеевки - ординарце Чапаева Петре Исаеве. В его свидетельстве о рождении сказано: "Исаев Петр Семенович родился 8/VI-1890 года…" Здесь есть некоторые расхождения с датой рождения, указанной в статье Н. Вертякова, где значится 1894 г. По - видимому, автор статьи дату рождения Петьки записал со слов земляков, которые могли точно и не помнить.
В. В. Козлов, шофер В. И. Чапаева, в своей книге "Рядом с Чапаевым", вспоминал:
"Родился Петр Исаев в 1891 году в селе Корнеевке Саратовской губернии. Отец его, Семен Николаевич, вечный батрак, так и умер за плугом у кулака. Мать, Елена Прокофьевна, после смерти мужа переехала с сыном в Дергачи. Здесь прошло безрадостное детство Пети. Здесь он закончил с отличием четыре класса земской школы. Когда разгорелась первая империалистическая война, Петр Исаев был призван в армию. В службе он показал хорошие способности, и его направили в учебную команду лейб - гвардейского финляндского полка, которую успешно закончил в звании унтер - офицера. Был направлен на фронт. Там он впервые знакомится с содержанием большевистских листовок.
В мае семнадцатого года унтер - офицер старой армии Петр Исаев вступает в большевистскую партию, а когда на Дону началась гражданская война, он уже командовал ротой красных. В одном из боев с белоказаками Исаев был окружен и захвачен в плен. Его, как командира, приговорили к расстрелу. Заперли в сарай и поставили часового. Ночью Исаеву удалось сделать подкоп, снять часового и бежать.
В начале восемнадцатого года после ранения Исаев возвратился на родину. Услышав, что бывший плотник Василий Чапаев формирует красногвардейские отряды, он в своем селе из крестьянской бедноты сколотил небольшую группу добровольцев и отправился к нему. За косогором, у мельницы, Петр Исаев увидел Чапаева на вороном коне, в бурке и папахе. Он энергично отдавал какие-то распоряжения, показывал рукой в направлении противника. Оставив в березовом колке свою группу, Исаев подъехал. Козырнул.
- Не вы ли будете товарищ Чапаев?
- Ну, я Чапаев.
- Вы записываете в Красную гвардию?
- Да, я, а что?
- Запишите и меня, товарищ Чапаев. Хочу защищать Советскую власть.
Осмотрел его Чапаев с ног до головы и сказал:
- Нет, не возьму тебя в свои отряды. И оружия у тебя не вижу, да и друзьями, видно, не богат.
- Есть оружие, товарищ Чапаев! Припрятано. И друзья есть!
- А почему же ты один приехал?
- Да вон они, на конях в колке!
- Вот это другой разговор. А на чьих конях приехали?
- Кто на своих, а кто на кулацких.
- А не жалко своих-то?
- Ну, что вы, товарищ Чапаев! Для революции не только лошадей, себя не пожалеем.
- Вот таких молодцов мне и надо. Пусть вся беднота поднимается на борьбу за Советскую власть, за Ленина! Как твоя фамилия?
- Исаев.
- Вот что, товарищ Исаев, вижу я, малый ты надежный. Останешься у меня ординарцем, а ребят своих передай в конную разведку.
С того дня и до конца своей жизни Петр Семенович Исаев был неразлучно с Чапаевым. Преданный, на редкость точный при исполнении любого задания, энергичный и храбрый в бою, он постоянно делил с любимым начдивом все трудности, показывая, как и его командир, пример мужества, бесстрашия и стойкости в борьбе с врагами революции".
Ко времени вступления В. И. Чапаева в должность командующего Александрово - Гайской группой войск армии Восточного фронта вели военные действия в полосе шириной около 1700 км. На левом крыле фронта соединения 3-й армии потерпели неудачу под Пермью, в центре войска фронта освободили Уфу и продвинулись на 150–200 км к Уралу, а на правом крыле нанесли сильный удар по формированиям Оренбургского и Уральского казачьих войск. В результате были созданы условия для развития наступления на Урал, Сибирь и Туркестан.
В состав Восточного фронта к этому времени входили 1, 2, 3, 4, 5-я и Туркестанская армии. Они насчитывали 76, 4 тыс. штыков, около, 6 тыс. сабель, 372 орудия и 1471 пулемет. В войсках 4-й армии имелось 18, 1 тыс. штыков, 2, 3 тыс. сабель, 98 орудий и 253 пулемета. Они прикрывали Саратовское и Сызрань - самарское направления на фронте протяженностью 350 км. Основной задачей армии было овладение Уральской областью. В приказе командующего армией М. В. Фрунзе от 28 февраля 1919 г. говорилось:
"3. Вверенной мне армии приказываю решительным наступлением всеми силами разгромить врага.
Требую, чтобы всеми лицами, до рядовых красноармейцев включительно, ясно сознавалась необходимость для нас победы именно теперь, как во внимание к общему политическому положению Республики, так и ввиду необходимости закончить операции в Уральской области до наступления весенней распутицы, для чего:
А. Правая - Александрово - Гайская группа, т. Чапаев. Состав: 1) Александрово - Гайская стрелковая бригада; 2) Балаковский стрелковый полк.
Овладеть районом ст. Сломихинская, после чего продолжать наступление на Лбищенск для угрозы с тыла главным силам противника при атаке их Уральской группой с севера.
Б. Левая - Уральская группа. Состав: 1) Николаевская стрелковая дивизия; 2) 1-я бригада 25-й стрелковой дивизии.
Атаковать главные силы противника в районе Щапов, форпост Чеганский и, разбив их, продолжать безостановочное наступление с целью овладения всей полосой вдоль р. Урал до Лбищенска. При выполнении этой операции, не ограничиваясь лобовым ударом со стороны Уральска, охватывать противника по возможности с обоих флангов. Использовав для боя все наличные силы, принять меры к надежному обеспечению железной дороги Уральск - Покровск; для последней цели в распоряжение начальника группы передаются все бронепоезда".
Итак, Александрово - Гайской группе предстояло овладеть важным узлом дорог - станицей Сломихинской и выходом в тыл противника отрезать ему пути отступления из-под Уральска на Лбищенск. В романе Фурманова подробно рассказывается о том, как Чапаев готовился к наступлению. Воспользуемся повествованием Фурманова:
"С командиром бригады (Александрово - Гайская стрелковая бригада. - Авт.) Чапаев поздоровался наскоро, отрывисто, глядя в сторону, а тот галантно изогнулся, пришпорил, потом подвытянулся, чуть ли не рапорт выпалил. О Чапаеве был он очень наслышан, только больше все со скверной, с хулиганской стороны, в лучшем случае - знал про Чапаева - чудака, а дельных дел за ним - не слыхал, степным летучкам про геройство чапаевское - не верил…Когда пришли в кабинет командира бригады, тот разостлал по столу отлично расчерченный план завтрашнего наступления. Чапаев взял его в руки, посмотрел молча на тонкий чертеж, положил снова на стол. Подвинул табуретку. Сел. За ним присели иные из пришедших.
- Циркуль.
Ему дали плохонький оржавленный циркуль. Раскрыл, подергал - подергал, - не нравится.
- Вихорь, поди у Аверьки из сумки мой достань!
Через две минуты Вихорь воротился с циркулем, и Чапаев стал вымеривать по чертежу. Сначала мерил только по чертежу, а потом карту достал из кармана - по ней стал выклеивать. То и дело справлялся о расстояниях, о трудностях пути, о воде, об обозах, об утренней полутьме, о степных буранах…
Окружавшие молчали. Только изредка комбриг вставит в речь ему словечко или на вопрос ответит. Перед взором Чапаева по тонким линиям карты развертывались снежные долины, сожженные поселки, идущие в сумраке цепями и колоннами войска, ползущие обозы, в ушах гудел - свистел холодный утренник - ветер, перед глазами мелькали бугры, колодцы, замерзшие синие речонки, поломанные серые мостики, чахлые кустарники. Чапаев шел в наступление!
Когда окончил вымеривать - указал комбригу, где какие ошибки: то переход велик, то привал неудачен, то рано выйдут, то поздно придут. И все соображения подтверждал отметками, что делал, пока измерял. Комбриг соглашался не очень охотно, иной раз смеясь тихомолком, в себя. Но соглашался, отмечал, изменял написанное и расчерченное. По некоторым вопросам, как бы за сочувствием и поддержкой, Чапаев обращался то к Вихорю, то к Попову, то к Шмарину:
- А ты што скажешь? Ну, как думаешь? Верно аль нет говорю?
Не привыкли ребята разглагольствовать много в его присутствия, да и мало что можно было им добавить - так подробно и точно все бывало у Чапаева предусмотрено. На него и пословицу перекроили:
"Чапаеву всегда не мешай… Ему вот как: ум хорошо, а два хуже…".
Эту новую пословицу выдумали только для него. И хорошо выдумали, потому что бывали прежде случаи, когда он послушает совета, а потом и плачется, бранится, клянет себя. И не забыть еще ребятам одного" совещания", когда они в горячке наговорили бог знает что. Чапаев слушал, долго слушал, и даже все поддакивал:
- Так, так… Да… Хорошо… Вот - вот - вот… Оч - чень хорошо…
Собеседники думали и впрямь, что он соглашается и одобряет. А кончили:
- Ну ладно, - говорит, - вот што надо делать: на все, што болтали, плюнуть и забыть: никуда не годится. Теперь слушайте, что стану я приказывать!
И зачал…
Да так зачал, что вовсе по - другому дело повернул - и похожего не осталось нисколечко из того, про что так долго совещались…"
Для полноты картины, нарисованной Фурмановым, приведем еще один отрывок из романа "Чапаев", который свидетельствует о стиле и методах работы Василия Ивановича. Дело происходило в Таловке, крошечном, дотла сожженном поселке, где уцелели три смуглых мазанки да неуклюже и долговязо торчат обгорелые всюду печи. Чапаев и Клычков остановились в халупе, битком набитой сидевшими и лежавшими красноармейцами. Фурманов пишет:
"Неведомо откуда бойцы достали огарок церковной свечки, приладили его на склизлое чайное блюдце, сгрудились вкруг стола, разложили карту, рассматривали и обдумывали подробности утреннего наступленья. Чапаев сидел посредине лавки. Обе руки положены на стол: в одной - циркуль, в другой - отточенный остро карандаш. Командиры полков, батальонные, ротные и просто рядовые бойцы примкнули кольцом, - то облокотились, то склонились, перегнулись над столом и все всматривались пристально, как водил Чапаев по карте, как шагал журавлиным ломаным шагом - маленьким белым циркулем. Федор и Попов уселись рядом на лавке. Тут, по сердцу сказать, никакого совещанья и не было, - Чапаев взялся лишь ознакомить, рассказать, предупредить. Все молчали, слушали, иные записывали его отдельные указания и советы. В серьезной тишине только и слышно было чапаевский властный голос, да свисты, да хрипы спящих бойцов…
Скоро подъехали из Александрова - Гая остальные чапаевцы. Они подвалились в халупу, и давка теперь получилась густейшая. Чапаев продолжал поучение:
- … Ее ли не сразу - не выйдет тут ничего: непременно враз! Как наскочил - тут ему некуда шагу подать… Всех отсюда спустить теперь же, часа через два. Поняли? У Порт - Артура (небольшое поселок на дороге к Сломихинской. - Авт.) до зари надо быть. Штобы все в темноте, когда и свету нет настоящего, понятно?
Кивали ему согласными головами, тихо отвечали:
- Поняли… Конешно, в темноте… Она, темнота-то, как раз…
- Приказ у вас на руках, - продолжал Чапаев, - там у меня часы все указаны, где остановиться, когда подыматься в поход. Верить надо, ребята, што дело хорошо пройдет, это главней всего… А не веришь когда, што победишь, так и не ходи лучше… Я указал только часы да места, на этом одном не победишь, - самому все надо доделать… И первое дело - осторожность: никто не должен узнать, што пошли в наступленье, ни - ни… Узнают - пропало дело… Коли попал на дороге казак али киргиз, да и мужик, все одно, - задержать, не пущать, - потом разберем…"
После столь наглядного урока, преподнесенного своим подчиненным, Чапаев 9 марта подписывает приказ о перегруппировке частей Александрово - Гайской группы. Краснокутскому, Интернациональному, Савинскому стрелковым полкам следовало к утру 10 марта выйти на исходные позиции для наступления. Эти позиции находились в 7, 5 версты от Сломихинской, откуда части группы должны были одновременно нанести с трех сторон удар по противнику. С фронта наступал Краснокутский стрелковый полк, а с флангов - Интернациональный и Савинский полки. Сам ход наступления красочно описан Фурмановым в романе "Чапаев", отрывком из которого мы и воспользуемся.
"Было еще совсем темно, когда поседлали коней и из Таловки зарысили на Порт - Артур. Пробирала дрожь; у всех недосланная нервная дикая зевота. Перед рассветом в степи холодно и строго: сквозь шинель и сквозь рубаху впиваются тонкие ледяные шилья. Ехали - не разговаривали. Только под самым Порт - Артуром, когда сверкнули в сумрачном небе первые разрывы шрапнели, обернулся Чапаев к Федору:
- Началось…
- Да…
И снова смолкли и ни слова не говорили до самого поселка…
Подъехали к Порт - Артуру; здесь стояли обозы, на пепелище сожженного поселка сидели кучками обозники - крестьяне, наливали из котелков горячий чай и вкусно так, сытно, аппетитно завтракали. Чапаев соскочил с коня, забрался на уцелевшую высокую стену, сложенную из кизяка, и в бинокль смотрел в ту сторону, где рвалась шрапнель. Сумерки уже расползлись, было совсем светло. Здесь пробыли несколько минут, и снова на коней, - поскакали дальше…
Подходили к Сломихинской. До станицы оставалось полторы - две версты. Здесь гладкая широкая равнина, сюда из станицы бить особо удобно и легко. А казаки молчат… Почему они молчат? Это зловещее молчанье страшнее всякой стрельбы. Не идет ли там хитрое приготовление, не готовится ли западня? Схватывались лишь на том берегу Узеня, а здесь - здесь тихо…
Батарея сосредоточила огонь. Станица, как раньше, молчала… Подпустив саженей на триста, казаки ударили орудийным огнем. За артиллерией с окраинных мельниц резнули пулеметы… Цепь залегала, подымалась, в мгновенную мчалась перебежку и вновь залегала, высверлив наскоро в снегу небольшие ямки, свесив туда головы, как неживые…
Орудия ревом крыли окрестность. Шарахался по полю гул, будто метался в стороны и смертно ревел гигантский зверь, загнанный в круг. В стоне, в свисте и в реве шли веселее цепи, ободренные огнем.
В черной шапке с красным околышем, в черной бурке, будто демоновы крылья, летевшей по ветру, - из конца в конец носился Чапаев. И все видели, как здесь и там появлялась вдруг и быстро исчезала его худенькая фигурка, впаянная в казацкое седло. Он на лету отдавал приказанья, сообщал необходимое, задавал вопросы. И командиры, так хорошо знавшие своего Чапая, кратко, быстро сообщали нужные сведения - ни слова лишнего, ни мгновенья задержки…
Цепи кидались стремительным бегом. В тот же миг срывались с цепей казачьи пулеметы. Цепи падали ниц, впивались в снежную коросту - лежали замертво, ждали новую команду.
Позади цепей носился Чапаев, кратко, быстро и властно отдавал приказанья, ловил ответы.
Вот он круто свернул коня, мчит к командиру батареи:
- Бить по мельницам!
- Все пулеметы с мельниц Скосить!
- Станицу не трогать, пока не скажу!
И, быстро повернув, ускакал обратно к цепям. Чаще, крепче и злей заговорили орудия. Станица нервно торопилась остановить бегущие перебежками цепи. Мельницы взвыли и вдруг разорвались, как лаем, сухим колючим треском: были спущены все пулеметы враз. Обе стороны крепили огонь. Но с каждой минутой ближе и ближе красноармейцы, все точней падают - рвутся снаряды, дух мрет от мысли, что смерть так близка, что близок враг, что надо смять его, у него на плечах ворваться в станицу…
Возбужденный, с горящими глазами мечется Чапаев из конца в конец. Шлет гонцов то к пулеметам, то к снарядам, то к командиру полка, то снова скачет сам, и видят бойцы, как мелькает повсюду его худенькая фигурка. Вот подлетел кавалерист, что-то быстро - быстро ему сказал.
- Где? На левом фланге? - вскинулся Чапаев.
- На левом…
- Много?
- Так точно…
- Пулеметы на месте?
- Все в порядке… Послали за подмогой…
И он скачет туда, на левый фланг, где грозно сдвинулась опасность. Казаки несутся лавой… Уж близко видно скачущих коней… Подлетел Чапай к командиру батальона:
- Ни с места! Всем в цепи… Залпом огонь!
- Так точно…
И он пронесся по рядам припавших к земле бойцов.
- Не робей, не робей, ребята! Не вставать… подпустить - и огонь по команде… Всем на месте… Огонь по команде!!!
Крепкое слово так нужно бойцам в эти последние, роковые мгновенья! Они спокойны… Они слышат, они видят, что Чапаев с ними. И верят, что не будет беды…
Как только лава домчалась на выстрел - ударил залп, за ним другой… кинулась нервная пулеметная дрожь… Лава сбилась, перепуталась, замерла на мгновение… Еще миг - и кони мордами повернули вспять. Казаки мчатся обратно…
Сбита атака. Уж бойцы от земли подымают белые головы. У иных на лицах, неостывших и тревожных, чуть играет пуганая улыбка… Цепи идут под самой станицей… Чаще, чаще, чаще перебежки… Пулеметный казацкий огонь визгом шарахает по цепи. И лишь она вскочит, цепь, - бьют казацкие залпы, их покрывает мелкая волнующая рябь пулеметной суеты… Уж бойцы забежали за первые мельницы, кучками спрятались, где за буграми, где у забора - все глубже, глубже, глубже - в станицу…
И вдруг взорвалось нежданное:
- Товарищи! Ура… ура. "ура!!!
Цепь передернулась, вздрогнула, винтовки схвачены наперевес, - это порывистой легкой скачью неслись в последнюю атаку…
Больше не слышно казацких пулеметов: изрублены на месте пулеметчики… По станице - шумные волны красноармейцев… Где-то далеко - далеко мелькают последние всадники… Красная Армия вступала в станицу Сломихинскую…"
10 марта В. И. Чапаев направил в штаб 4-й армии донесение о том, что в час дня станица Сломихинская занята частями Александрово - Гайской группы. Противник отступил к Мар - Таз - убе, находившейся в 25 верстах северо - восточнее станицы. В самой Сломихинской состоялся митинг, на котором выступил Чапаев. Снова предоставим слово Фурманову: