Почти каждый вечер все собирались вместе большею частью у Герцена. Щепкин был постоянным собеседником в этом кружке. Раз он не явился к Герцену, и Кетчер отправился за ним. Оказалось, что Щепкин поехал в баню. Кетчер притащил его из бани, красного, как рак. Щепкин любил париться на полке и зимой на дворе обливался холодной водой. Корш укоризненно сказал Щепкину:
- Ах, Михаил Семенович, как это вы не воспользовались случаем, что Кетчер чуть ли не после двадцатипятилетия очутился в бане; ну, что бы вам было приказать банщикам помыть его - уж вместе с его сюртуком. Какую бы вы заслужили благодарность от нас всех!
Все знали, что Кетчер не любил ходить в баню и, конечно, рассмеялись.
За ужином Щепкина всегда просили рассказать что-нибудь из его молодости, когда он еще был провинциальным актером и служил у антрепренеров. Между прочим Щепкин рассказал однажды печальную историю одной молоденькой актрисы, и этот рассказ послужил Герцену сюжетом для повести "Сорока воровка". На этих собраниях часто рассуждали о затруднительном денежном положении Белинского и эксплуатации его труда. Меня раздражало это бесполезное участие к человеку, когда многие из соболезновавших имели полную возможность давным-давно помочь ему. Я спросила Грановского, почему те личности, которые имеют средства, не хотят сами издавать журнал и этим дать возможность Белинскому выйти из его скверного положения?
Грановский ответил на это, что никто из них не способен на такое хлопотливое дело, да и не захочет рисковать деньгами.
- Пусть несколько человек сложатся и дадут возможность Белинскому самому издавать журнал! - заметила я.
- Белинский менее, чем кто-нибудь, может вести хозяйственную часть журнала, разве он способен будет отказать кому-нибудь из своих сотрудников!.. Раздаст деньги и вперед и сам останется без гроша; да и вряд ли он взялся бы за дело, с ответственностью за чужие деньги.
- Значит, для Белинского нет выхода? - задала я вопрос,
- Нет, нет! - в испуге ответил Грановский. - Непременно надо придумать что-нибудь.
- Так придумайте скорее, - закончила я разговор, - потому что здоровье Белинского заметно ухудшается.
Вскоре (в мае 1846 г.) приехал в Москву Некрасов, чтобы вместе с нами ехать в Казанскую губернию, в имение Толстых.
Московский кружок был в восторге от его стиховорений. По просьбе всех присутствующих, он читал свои новые произведения. У Некрасова была манера читать стихи слегка заунывным тоном, но этот тон не портил впечатления, какое стихи производили на слушателей.
ГЛАВА ВОСЬМАЯ
Толстые - Возникновение журнала "Современник" - Поэт Щербина - Писемский ~ Белинский за границей
В имении Толстых нам всем жилось хорошо. Хозяева старались предоставить своим гостям все удобства деревенских развлечений и полную свободу проводить время, как кто желал: Некрасов охотился, Панаев, любитель длинных прогулок, выхаживал по 25 верст и был в восхищении от живописных видов в окрестностях. Я ездила верхом и удила рыбу. Книг, журналов, газет было вдоволь, а за обедом и ужином, когда все собирались вместе, завязывались жаркие разговоры о разных тогдашних вопросах. Сами хозяева целое утро были заняты; у них много было дела, потому что они не держали управляющего, находя, что помещики обязаны иметь непосредственное сношение с своими крестьянами и что трудно уследить, чтобы управляющий не злоупотреблял своей властью над крестьянами.
Кроме деревенского хозяйства, Толстые были заняты еще лечением; множество больных отовсюду являлись к ним. Они пробовали нанимать фельдшера для своих крестьян, но постоянно попадался или пьяница, или лентяй, или грубый в обхождении с больными, с которых не дозволялось брать никаких поборов. Толстые сами прочли множество руководств о домашнем лечении, а живя два года за границей, прошли фельдшерский курс, учились в заграничных больницах перевязывать раны, пускать кровь, одним словом, подавать первоначальную помощь в несчастных случаях. В их аптеке был обширный запас лекарств и даже заведен был тарантас, приспособленный для спокойного отправления больного в городскую больницу.
Зимой на барском дворе во флигеле открывалась школа, куда крестьяне, если хотели, могли посылать своих детей учиться. Толстые предоставили самим крестьянам разбирать возникавшие между ними тяжебные дела и подвергать виновных взысканиям, но крестьяне по привычке шли судиться к помещикам и этим отнимали у них много времени. Дворни у Толстых было немного, и каждый служащий получал жалованье, как вольная прислуга. Барщины и каких-либо поборов с баб, конечно, не существовало. Такие нововведения в управлении крестьянами возбуждали бесконечные толки в губернии; все соседи Толстых, крепостники-помещики, были страшно озлоблены на них, находя, что они подрывают помещичью власть. На Толстых сыпались нелепые доносы, будто они, под видом лечения, собирают к себе народ и толкуют о воле, возбуждают к неповиновению и т.п.
Толстые знали о доносах и о том, что за ними зорко следят, и потому были осторожны.
Некрасов получил письмо от Белинского, который совершенно случайно уехал из Петербурга с Щепкиным, отправившимся на два месяца гастролировать в большие южные города. Перед нашим отъездом из Москвы Щепкин сообщил нам о своем намерении совершить прогулку в провинцию.
- Вот вы бы, Михаил Семенович, - сказал Панаев, - захватили Белинского с собой, ему необходимо проехаться и освежиться.
Щепкин очень обрадовался этой мысли и написал Белинскому, который охотно принял его предложение, тем более, что на эту поездку не требовалось расходов. За ужином, по поводу письма, полученного от Белинского, речь зашла о нем. Толстые высказали свое удивление, каким образом до сих пор в кружке Белинского никто из литераторов не начал издавать журнала, хотя бы на паях, как это делается в Париже. Некрасов заметил на это, что многое, применимое за границей, еще недоступно для России.
- Если бы русские литераторы надумали издавать на паях журнал, - прибавил он, - то оправдали бы пословицу: у семи нянек всегда дитя без глазу. Я много раз рассуждал с Белинским об основании нового журнала, но осуществить нашу заветную мечту, к несчастью, невозможно без денег.
- Предприимчивости, как видно, нет в вас, господа, - сказал Толстой.
- Денег нет, да и трудно конкурировать теперь с "Отечественными Записками", упрочившими себе твердое положение, - возразил Панаев.
- Да кто его упрочил?
- Белинский и большая часть сотрудников из его кружка, - заметили Толстые.
- Смешно бояться конкуренции, - подсказал Некрасов, - у "Отечественных Записок" могут быть свои подписчики, а у нового журнала - свои. Не испугался же Краевский конкуренции "Библиотеки для Чтения" и с грошами начал издавать "Отечественные Записки".
- Ему легко было, - возразил Панаев. - Он первые года даром получал большую часть материала для своего журнала, а если и платил сотрудникам, то ничтожную плату.
- Если такое бескорыстное участие принимали литераторы в успехе "Отечественных Записок", как же не рассчитывать на еще большую поддержку новому журналу, где во главе сотрудников будет Белинский? - заметил Толстой.
- Ну, теперь рассчитывать на даровой материал не следует, - сказал Некрасов.- Да не в этом дело, а в том, что без денег нельзя начинать издания.
- А много нужно для начала? - спросил Толстой. Некрасов стал считать, во что должна приблизительно обойтись каждая книжка журнала.
- За печать и бумагу, - прибавил он, - можно уплачивать половину каждый месяц, а остальную часть перевести на следующий год.
- А если подписка на журнал на следующий год будет плохая, чем же уплачивать долг? - заметил Панаев.
- Почему же не рассчитывать на успех журнала, если добросовестно издавать его, и если все литературные друзья Белинского приложат свои старания? Риск - дело благородное, потребность к чтению сильно развилась за последние годы. Ведь мне от "Петербургского сборника" предсказывали одни убытки, а если бы я не струсил и напечатал на полторы тысячи экземпляров больше, то все были бы раскуплены. Если бы явился новый журнал с современным направлением, то читатели нашлись бы. С каждым днем заметно назревают все новые и новые общественные вопросы; надо заняться ими не с снотворным педантизмом, а с огнем, чтобы он наэлектризировал читателей, пробудил бы в них жажду к деятельности. Лиха беда начать дело, а продолжать его будет уже легко.
Белинский и Панаев сильно уверовали в литературную предприимчивость Некрасова после изданного им "Петербургского сборника", который быстро раскупался. Оба они знали, с какими ничтожными деньгами он предпринял это издание и как сумел извернуться и добыть кредит.
- Если бы у меня были деньги, - произнес со вздохом Панаев, - я ни минуты не задумался бы издавать журнал вместе с Некрасовым. Один я не способен на такое хлопотливое дело, а тем более вести хозяйственную часть.
- Была бы охота, а деньги у тебя есть! - сказала я, не придавая никакого серьезного значения своим словам.
- Какие деньги? - спросил с удивлением меня Панаев.
- Продай лес и на эти деньги издавай журнал. Толстые подхватили мои слова и стали приставать к Панаеву, почему бы ему в самом деле не употребить свои деньги на хорошее дело.
- Не увидите, как проживете их, - говорили они.
- Нет, нет! - возразил Панаев, - эти деньги по вашему же совету я внесу в Опекунский Совет, чтобы не так тяжело было бы платить проценты за заложенное имение.
Пока у него не было денег в руках, он всегда благоразумно рассуждал об экономии.
- Разрешите Панаеву употребить деньги, вырученные за продажу леса, на журнал, как на дело хорошее? - обратился ко мне Толстой.
- Охотно! - отвечала я.
- Так, господа, по рукам! - воскликнули Толстые, - что тут раздумывать!
- Разве хватит таких денег? - обратился Панаев с вопросом к Некрасову.
- Хватит, хватит! - ответил тот. - Кредитоваться будем.
Панаев протянул руку Некрасову и произнес:
- Идет! Будем вместе издавать.
Толстые розняли руки по русскому обычаю и радостно произнесли: "ура!"
Мне не верилось, что из этого разговора выйдет что-нибудь.
Некрасов, весь сияющий, сказал Панаеву:
- Деньги не пропадут, только надо энергически взяться за дело.
Панаев тотчас же заговорил, что надо написать Белинскому, но Некрасов возразил, что прежде надо хорошенько обсудить дело и лучше всего лично переговорить с Белинским. Он упросил Панаева никому из своих приятелей не писать об их планах.
Мы засиделись почти до рассвета, ведя разговоры о новом журнале. Возник вопрос, у кого купить право, так как новых журналов в то время не разрешали издавать. Перебирали разные журналы, которые находились в летаргическом сне, но ни один не оказывался подходящим. Уже стали прощаться, чтобы идти спать, как вдруг Панаев воскликнул:
- Нашел! "Современник"! Некрасов радостно сказал:
- Чего же лучше! Как это сразу не пришел нам в голову "Современник"?
И снова затянулся разговор.
Право на "Современник" принадлежало П.А. Плетневу, с которым Панаев давно был знаком. Все так были возбуждены, что забыли о сне. Толстые вставали рано и нашли, что не стоит ложиться спать на каких-нибудь два часа, и потребовали чаю, так что солнце совсем взошло, когда мы стали расходиться.
Некрасов, выйдя на террасу, сказал:
- Посмотрите, господа, как великолепно сегодня сияет солнце! После трех дней пасмурной погоды оно предсказывает успех нашему журналу.
Некрасов решил ехать скорее в Петербург, чтобы переговорить с Белинским и начать хлопоты по журналу. Толстые шутили над ним, уговаривая его остаться еще недельки на две, так как в конце августа была самая лучшая охота.
- До охоты ли мне теперь! - отвечал Некрасов, не поняв шутки. - Не знаю, как дождаться того дня, как увижу первый номер "Современника"!
Панаеву же надо было дожидаться денег от продажи леса.
Уезжая из деревни, Некрасов просил Панаева не засиживаться в Москве и не проболтаться о затеваемом деле.
Однако мы прожили в Москве с неделю; от Белинского Панаев получил письмо, где он делал ему строгий выговор за то, что он бьет баклуши в Москве, когда нужно скорее дело делать. Белинский боялся, чтобы Панаев по своей барской привычке не истратил деньги на пустяки. Он убеждал его быть экономным, брать пример с Некрасова, который всецело отдался делу. Белинский писал, что ему иногда не верится, что издание журнала не сон, а действительность, что он ожил и снова почувствовал рвение к работе.
"Скорей, скорей приезжайте в Петербург, - писал Белинский. - и сейчас же поезжайте к Плетневу. Так и знайте, Панаев, что, если вы по своей ветренности не приобретете от Плетнева "Современника", я вас прокляну! Я ночи не сплю от страха: ну, если кто-нибудь уже купил у Плетнева право на "Современник"! Легко может случиться, что кому-нибудь другому также пришла мысль издавать журнал. Конечно, "Современник" единственный журнал, который самый подходящий по своей литературной репутации. Пока не покончите с Плетневым, до тех пор не буду спать покойно. Я так напуган всякими скверностями, какие проделывает со мной моя мачеха-судьба, что мне все кажется: какая-нибудь каверза подвернется, и все дело пропадет!.. Дрожь пробирает меня, когда подобная мысль приходит мне в голову. Вы ведь не можете понять, что значило бы для меня теперь расстаться с надеждой работать для "Современника".
Белинский встретил Панаева в день его приезда из Москвы со словами:
- Черт вас знает, зачем вы застряли в Москве! Завтра же отправляйтесь к Плетневу!
Я не нашла, чтобы поездка с Щепкиным принесла Белинскому пользу; хотя он был необыкновенно оживлен, но припадки кашля очень усилились, так что он долго не мог отдышаться после приступа кашля. Я спросила Белинского, доволен ли он своим путешествием.
- Сто раз каялся, что поехал; хорош отдых - из одного города в другой скакать; всю грудь, все бока отколотило. Приехав в Петербург, думал, что слягу в постель, да Некрасов явился с радостным известием, я и ожил.
В самом деле, никто не сообразил, что для здоровья Белинского утомление от дорог было вредно; тогда еще не было удобных сообщений, и приходилось путешествовать на лошадях.
- Да-с, - самодовольно улыбаясь, говорил Белинский, - и на нашей улице будет праздник! Просветлела моя жизнь, точно тяжелый камень сняли у меня с груди. Теперь я опять почувствовал энергию к работе, в моей голове снова прояснилось, а то она будто была набита рубленой соломой.
- Нет, хороши московские приятели! - заметил Белинский, когда зашла речь о Москве. - Хоть бы один исполнил свое обещание, что по возвращении моем в Москву с Щепкиным, они мне вручат свои рукописи для моего альманаха. Ну, хорошо, что подоспел "Современник"; а то славно они меня прихлопнули бы. Добро бы люди были занятые, а то сидят сложа руки, Нет, с такими людьми поговорить приятно, но дело с ними иметь беда.
Некрасов купил для "Современника" у Белинского все статьи, обещанные ему его московскими и петербургскими приятелями. За сотрудничество Белинского в "Современнике" была положена плата восемь тысяч рублей в год. Эта цифра 40 лет тому назад казалась баснословной. Сами друзья Белинского удивлялись щедрости издателей журнала, а один из них с жалостью говорил Панаеву:
- Это сумасшествие с твоей стороны - так швырять деньгами.
- Если хорошо пойдет журнал, - отвечал Панаев, - мы еще прибавим; мы сами литераторы, стыдно усчитывать сотрудников.
- Так я тебе предсказываю, что ты гроша не будешь иметь барыша от журнала, если так будешь роскошничать. И что это Некрасов смотрит? - он человек коммерческий. Нельзя, нельзя так вести денежные дела, будет банкротство журнала, помянете меня, да поздно будет, что не послушались моего благоразумного совета. Жаль, очень жаль тебя, любезнейший Панаев, - там, где люди наживают деньги, ты прогоришь!
Но за первую же статью, которую поместил в "Современнике" этот благоразумный советник, он потребовал прибавки за лист, говоря Некрасову:
- Если я отнесу мою статью в "Отечественные Записки", мне с радостью еще дороже дадут!
С появлением "Современника" быстро поднялась цена на литературный труд.
На другой же день после своего приезда - утром Панаев отправился к Плетневу. Белинский, в ожидании возращения Панаева домой, все время страшно волновался и, когда Панаев вернулся, то выскочил в переднюю с вопросом:
- Наш "Современник"?
- Наш, наш! - отвечал Панаев. Белинский радостно вздохнул.
- Уф! - воскликнул он, - я измучился… мне все казалось, что уже у нас его кто-нибудь переб…
Он не окончил фразы.
Сильный приступ кашля стал душить его. Он весь побагровел от натуги и махал рукой Панаеву, который начал было передавать Некрасову свой разговор с Плетневым. После этих приступов кашля Белинский всегда долго не мог отдышаться и с передышкой произнес:
- Ну… теперь рассказывайте.
Белинский возмутился, что Плетнев выговаривал себе четыре тысячи в год за право и едва согласился на три.