Совет оказался ценным. Да и проникновение в идеи Ленина пошло как-то лучше. Я старался находить время после выполнения уроков, чтобы проштудировать такие работы, как "Государство и революция", "О кооперации", и ряд других. Мне казалось, что после чтения и перечитывания каждого ленинского труда я рос не только духовно, но как бы и физически. Вместе с тем повышалось сознание того, что хоть и стал я шире смотреть на проблемы, глубже в них вникать, но мои знания пока еще крупица по сравнению с тем, что содержит учение Ленина.
Постепенно я чувствовал еще большее стремление к познанию общественных наук. Присягнул на верность гуманитарным наукам после того, как несколько позже прочел "Анти-Дюринг" Фридриха Энгельса. Мне и раньше было известно, что существует такой труд друга Маркса. Но я считал, что все же, видимо, надо повзрослеть, чтобы эту книгу понять. Лишь когда мне пошел шестнадцатый год, я решил прочитать "Анти-Дюринг". И не просто прочитать, а изучить этот труд. Чего бы это ни стоило! А подстегивало меня то обстоятельство, что я стал уже руководить серьезными молодежными политкружками. Да к тому же меня избрали секретарем комсомольского коллектива.
Начав читать "Анти-Дюринг", я не мог остановиться. Как же удивился, когда нашел эту книгу менее трудной для понимания, чем предполагал!
Книга поражала ясностью изложения марксистской философии. Именно этому посвящен первый раздел труда. Понятен был и второй раздел, разъяснявший проблемы политической экономии. И еще более ясным показалось мне изложение марксистского учения о социализме в третьем разделе. Когда я прочитал книгу до конца, то задумался: "А не слишком ли я высокого мнения о себе по поводу того, что так быстро все усвоил?" И стал медленно, составляя краткий конспект наиболее ярких мест в книге, более основательно штудировать ее.
Наверно, именно тогда и оформилось мое желание всерьез заняться политической экономией. Она притягивала меня своей математической строгостью в суждениях, глубиной анализа, касающегося соответствующих фактов и явлений в условиях капитализма. Меня подкупала стройность понятий, аргументов, примеров, выводов.
Позже, проходя курс института и аспирантуры, я с захватывающим интересом изучал труды Ленина, Маркса и Энгельса, в которых анализировались вопросы политической экономии. Особенно основательно продвинулся в аспирантуре, где этой науке отводилось первое место.
Впервые я услышал, что есть такая книга - "Капитал" Карла Маркса, - вскоре после вступления в комсомол. По тому, как о ней говорили старшие и писали газеты, понял, что это - главный труд Маркса. Я решил во что бы то ни стало достать его. Несколько месяцев ушло, прежде чем я его приобрел.
Сначала познакомился с книгой в городской библиотеке Гомеля. Затем удалось ее купить, как позже и тома сочинений Ленина. Понял, что книга трудная и многое в ней мне непонятно. Сложные места отмечал. Надеялся, что в будущем, "когда стану умнее", смогу в них разобраться.
Немало было размышлений во время чтения "Капитала".
Эта книга сопровождала меня как драгоценная реликвия в течение тридцати лет. Но затем погибла вместе с вещами нашей семьи во время пожара на пароходе "Победа" в Черном море, когда мы переправляли их из США на Родину.
Сильное впечатление на меня еще в юношеском возрасте произвело знакомство с некоторыми трудами Г. В. Плеханова, особенно с его книгой "К вопросу о развитии монистического взгляда на историю". Я считаю, что это произведение ничуть не утратило своего значения и сейчас. Глубина мысли в нем так сочетается с ясностью и живостью изложения сути учения Маркса, что без восхищения читать эту книгу невозможно.
Было бы, наверно, нескромно сказать, что полученных мной теоретических знаний оказалось вполне достаточно и все было абсолютно ясно. Нет того строго определенного уровня, который, как и на каждой работе, отделяет достаточное от недостаточного. Всегда требовалось продолжать работу над собой, и всегда я это ощущал. Но одно можно сказать уверенно: приобретенные ранее знания были необходимы и являлись основой для того, чтобы быть затем полезным обществу.
Марксизм-ленинизм - вот та наука, которой должен руководствоваться советский человек. Это касается как внутренней жизни во всей ее многогранности, так и внешних дел. Глубина знаний может быть разной, но суть, душу этого учения должен понимать каждый.
Назначение в Наркоминдел
В начале 1939 года меня пригласили в комиссию ЦК партии, подбиравшую из числа коммунистов новых работников, которые могли бы быть направлены на внешнеполитическую, дипломатическую работу. Эта комиссия заседала на Кузнецком мосту в здании Наркомата иностранных дел. Вместе со мной были вызваны в тот день и другие кандидаты. Все мы, явившись на Кузнецкий мост, ожидали, куда повернет нашу судьбу фортуна. Вызывали приглашенных поочередно.
Вошел и предстал перед членами комиссии. В ее составе сразу узнал В. М. Молотова и Г. М. Маленкова. Мне сказали:
- Речь идет о возможности вашего перевода на работу внешнеполитического характера, скорее всего дипломатическую.
Трудно сейчас точно определить, что заставило членов комиссии остановить свой выбор на мне. Думаю, немалую роль сыграло то, что с первых дней комсомольской, а затем партийной работы я активно участвовал в научно-пропагандистской деятельности: читал лекции, выступал с докладами, вел семинары, кружки в учреждениях и на промышленных предприятиях. Моими слушателями в кружках и на собраниях были преимущественно инженерно-технические работники.
Безусловно, значение имело еще и то, что я непрерывно выезжал в командировки по партийной линии, выполняя те же задания по пропаганде нашей внутренней и внешней политики.
Сыграло свою роль, очевидно, и то, что в аспирантуре я продвинулся вперед в овладении английским языком, хотя знания, конечно, были еще далеки от совершенства. Меня спросили:
- Что вы читали на английском языке?
Назвал некоторые книги, а потом добавил еще одну, которая меня заинтересовала по профилю научной работы:
- Труд американского экономиста Стюарта Чейза "Богатая земля, бедная земля".
Я почувствовал расположение комиссии, хотя решения мне не объявили.
На этом беседа закончилась.
Через несколько дней меня вызвали в Центральный Комитет партии. Мне просто объявили:
- Вы из Академии наук переводитесь на дипломатическую работу, если вы согласны.
Последовал короткий разговор. В конце его я дал согласие.
Так весной 1939 года меня назначили в Наркоминдел СССР на должность заведующего американским отделом. Не скрою, на новую работу шел с каким-то неопределенным чувством. Уж очень все было неожиданно.
Хотелось как можно скорее войти в курс дела, чтобы уверенно трудиться на доверенном мне участке.
Началась текущая дипломатическая работа. Состоялись первые встречи с сотрудниками американского посольства. Внимательно присматривался к дипломатам США.
Послом США в СССР в то время был Лоуренс Штейнгардт, деятельность которого заметной пользы развитию советско-американских отношений не принесла. Помню даже, что у меня позже не раз возникал вопрос: "Почему президент Рузвельт, при его широте взглядов, а также учитывая значение советско-американских отношений, остановил свой выбор именно на этом человеке?"
Сама жизнь скорректировала такое решение. Штейнгардт в Москве долго не задержался, и, судя по всему, к удовлетворению обеих сторон.
С момента установления дипломатических отношений между СССР и США в 1933 году и до Штейнгардта в Москве уже побывало два посла.
Первым - с 1933 по 1936 год - был Уильям Буллит.
Да, тот самый Буллит, который приезжал в нашу страну еще в 1919 году с ведома президента США В. Вильсона и премьер-министра Великобритании Д. Ллойд-Джорджа. Тогда, в разгар наступления Красной Армии, ему поручили договориться об условиях прекращения военных действий в России.
В. И. Ленин пошел на переговоры с Буллитом, но в ходе их опрокинул все предложения, которые нацеливались в общем-то на реставрацию в стране капиталистических порядков..
Согласованный в Москве проект западные державы так и не послали Советскому правительству, посчитав, что начавшееся наступление Колчака восстановит старую Россию военным путем.
Но просчитались и Антанта, и США. Красная Армия разбила полчища Колчака, а сам он был расстрелян. Белая гвардия была разгромлена по всей стране, а иностранные интервенты изгнаны за пределы территории нашего государства. Советская власть утвердилась в нашей стране повсеместно.
Наверно, не случайно после установления дипломатических отношений с Советским Союзом Рузвельт направил первым послом США в нашу страну Буллита. Этот дипломат, по мнению американской администрации того времени, уже имел опыт общения и контактов с Советским правительством.
Будучи послом в Москве, Буллит проводил в отношении СССР, конечно, недружественную линию. Он всячески пытался создать в Вашингтоне впечатление слабости Советского Союза. В годы своей работы стремился изображать все, что видел и слышал в Москве, тенденциозно. Свои настроения Буллит сохранил и после того, как его перевели из Москвы послом в Париж, а также в дальнейшей деятельности. В частности, в годы второй мировой войны Буллит вступил во французскую армию. Одновременно он являлся официальным корреспондентом американского журнала "Лайф", известного своими антисоветскими настроениями. В этом же ключе писал свои статьи и новоявленный журналист Уильям Буллит. В 1944 году, когда во времена Рузвельта на американской почве начал всходить посев добрых отношений к советскому союзнику, Буллит опубликовал в журнале "Лайф" враждебную статью "Мир, каким он кажется из Рима". Она вызвала возмущение в рядах прогрессивных сил США. На этих же антисоветских позициях Буллит остался и впоследствии.
Его преемник - Джозеф Дэвис оказался иным человеком. Он внушал администрации Рузвельта, что необходимо развивать отношения с СССР, в частности в области торговли. Он работал в Советском Союзе с января 1937 года по июнь 1938 года и являлся фигурой колоритной и положительной. Известностью пользовалась и его жена - Марджери Пост. Президент Рузвельт, конечно, не зря остановился на кандидатуре Дэвиса, который был видным и пользующимся уважением деятелем демократической партии и, следовательно, мог сыграть определенную роль в развитии советско-американских отношений.
Относительно прибытия Дэвиса в советскую столицу в Вашингтоне ходили добродушные анекдоты. Надо иметь в виду, что и в то время в США велась недружественная Советскому Союзу пропаганда. Буржуазная пресса, политические деятели не только поносили советский строй, образ жизни, но и распространяли множество небылиц, в том числе о том, будто советский народ голодает, будто живет он в условиях разрухи. Во всем обвиняли революцию, Советскую власть.
Вот и решил новый посол на всякий случай обзавестись своим хозяйством. Погреба и кладовые американской резиденции в Спасо-Песковском переулке не пустовали. В Москву доставили немало всяких продуктов: раз говорят, что мало сахара, так лучше привезти с собой полтонны сахара, мало крупы и масла - так лучше привезти и их в солидном количестве. Пусть знают большевики, что и чай американский посол пьет с американским сахаром, и кашу ест, приготовленную из американской крупы и сдобренную американским маслом.
Слухи, возможно, отчасти были преувеличены, но стали довольно широко известны в столицах обоих государств.
Замечу, что Дэвис был человеком порядочным, да к тому же посланцем Рузвельта, ставшего на путь развития отношений с СССР, что полностью подтвердилось и в последующем.
Дэвис неизменно проявлял дружественный подход к нашей стране. Его отношение к Советскому Союзу и руководству государства, где он аккредитовался, резко отличалось от настроений его предшественника Буллита. Дэвис был убежден, что правительства Англии и Франции совершают ошибку, "умиротворяя" Гитлера и пытаясь изолировать Советский Союз. Нечасто такие голоса раздавались тогда в политических кругах США.
Как-то сразу у Дэвиса установился нормальный деловой контакт со Сталиным, о котором он и впоследствии в беседах с советскими представителями, в том числе со мной, отзывался неизменно уважительно и даже тепло. Дэвис излагал в общем правильную точку зрения:
- Надо исходить из того, что идеологические расхождения и различия в общественном строе обоих наших государств должны быть оставлены в стороне при рассмотрении практических вопросов развития отношений между ними.
Такое мнение импонировало и Рузвельту. Все большая агрессивность германского фашизма укрепляла у влиятельных кругов США именно такой подход к отношениям с Советским Союзом.
Полезная деятельность Дэвиса в интересах развития отношений между США и СССР имела свое активное продолжение, особенно в годы второй мировой войны. Мне хотелось бы плотнее коснуться этой темы.
Джозеф Дэвис - бывший посол
С Дэвисом я познакомился уже на работе в США, где мы нередко встречались, бывали друг у друга в гостях. Словом, поддерживали добрые отношения.
Особняк Дэвиса на окраине Вашингтона выглядел солидно. Он представлял собой, можно сказать, типичный дом американского богача. В жизни мне довелось много раз бывать в резиденциях коронованных особ разных стран. Дворцы эти строились, как правило, в те времена, когда средств на их сооружение не жалели. Миллионы людей могли влачить жалкое существование, но монархи считали для себя обязательным иметь роскошные чертоги. Иначе какие же они монархи? Делалось все это для того, чтобы у обыкновенного человека, который смотрит на дворец Его или Ее Величества, захватывало дух: "Вот это да!"
Америка освободилась из-под власти английской короны еще в 1776 году, короли здесь не признавались, но у местных представителей бизнеса средств накопилось больше, чем у иных монархов в Европе, и эти американцы стали успешно подражать в роскоши дворцам Старого Света. Правда, вовсе не обязательно, чтобы дворцы бизнесменов внешне выглядели внушительно. Иногда даже наоборот. Их внешнюю архитектуру сознательно по виду "демократизировали". Зато внутреннее убранство, считалось, должно не подкачать. Впрочем, это часто можно наблюдать и сегодня.
Примером осуществления таких воззрений может служить загородная резиденция президентов США - Кэмп-Дэвид. Расположенные на ее территории дома представляют собой совсем небольшие приземистые строения. Иногда даже казалось, что они вросли в землю. Но внешность обманчива. Войдя вовнутрь, удивляешься роскоши интерьера. Сразу узнаешь американскую деловитость в архитектуре, отделке интерьера: и роскошно, и удобно, а главное - порядочно спрятано от взгляда извне.
Особняк Дэвиса в этом отношении чем-то напоминал Кэмп-Дэвид. В особняке не было скульптурных изваяний львов, драконов, мадонн. Пренебрегли хозяева и фонтанами. Что же касается собственно интерьера, то, как говорится, у гостей глаза разбегались. Причем преобладали предметы обстановки и произведения искусства не американского, а европейского происхождения. Значительная часть их оказалась вывезенной из Советского Союза.
Здесь мы увидели уникальную мебель, атрибуты будуаров русских императриц, золотую посуду - вещи баснословной цены. Помню, как Лидия Дмитриевна во время одного из обедов пыталась воспользоваться солонкой, дотронулась до нее, а та не пожелала сдвинуться с места. Я заметил некоторое смущение жены.
- Что с тобой? - спросил ее.
- Да вот не могу справиться с солонкой. Она, наверно, прикреплена наглухо, а мне к другой тянуться далеко…
Вещь была массивной. Она оказалась из чистейшего золота и принадлежала когда-то Екатерине И. Словно прикованная, она стояла на столе. Когда тайну веса мы разгадали, борьба с солонкой закончилась решительной победой моей супруги.
Хозяева пригласили нас посмотреть так называемую "русскую избу", находившуюся вблизи от основного дома. Всю ее заполняли дорогие, уникальные вещи, а сама она походила на что-то среднее между музеем и складом драгоценностей. Дэвисы, показывая "экспонаты", вспоминали, когда и где, в каком городе Советского Союза та или иная вещь была приобретена. Что касается времени приобретения, то оно датировалось преимущественно тридцатыми годами, то есть периодом, когда Дэвис был послом США в Москве. Тогда у нас существовали магазины "Торгсин" (полное название - "Торговля с иностранцами"), через которые много вещей, представлявших художественную и материальную ценность, сбывалось за валюту. Все покупалось законно, и хозяева, что было совершенно очевидно, не испытывали чувства неудобства. Они с гордостью расхваливали вещи, приобретенные ими в СССР.
Осматривая все эти ценности, мы не могли отделаться от мысли: "Где же в конце концов все это осядет?" Не скрою, жалел, что шедевры искусства, главным образом ювелирного, созданные руками мастеров нашего народа, скорее всего, разлетятся по местам совершенно случайным в далекой заокеанской стране.
Приходилось мне с женой бывать в гостях у Дэвиса и в те дни, когда он устраивал большие приемы. Имя бывшего посла в Москве и богатство его семьи притягивали представителей "высшего общества", в основном из кругов администрации, конгресса и большого бизнеса. В этом обществе, по всему было видно, в вопросах материального порядка больше понимала толк хозяйка, чем хозяин.
Часто среди гостей мы видели сенатора Томаса Коннели и конгрессмена Сола Блюма, являвшихся председателями комиссий по иностранным делам американского конгресса - соответственно сенатской и палаты представителей. У меня нередко завязывались с ними беседы.
Сенатор Коннели был во многих отношениях интересным человеком. Он относился к числу последовательных рузвельтовцев. Именно президент предложил его кандидатуру на пост председателя комиссии по иностранным делам сената. Во время первых контактов с ним я обратил внимание на здравость его суждений по ряду крупных вопросов политики, относящихся к войне с фашистской Германией. Однажды в гостях у Джозефа Дэвиса Коннели довольно смело высказался за открытие второго фронта в Западной Европе. Это происходило тогда, когда в Вашингтоне на эту тему предпочитали говорить только шепотом. Администрация еще не сформулировала своей позиции по данному вопросу. Даже Дэвис соблюдал осторожность в высказываниях, хотя считал себя сторонником высадки англо-американских войск в Западной Европе. Защищая свою мысль, Коннели заявил: