"Жизнь для меня бремя потому, что ничего не доставляет удовольствия и все мне в тягость. Она для меня бремя потому, что люди, с которыми я живу и с которыми, вероятно, должен жить всегда, нравственно столь же далеки от меня, как свет луны от света солнца…".
Вот настроения, как бы предвосхищающие чувства и мысли байроновского "Чайльд Гарольда". Откуда они? Что это - аффектация, преувеличение чувств, столь свойственные юношескому возрасту? Дань модному тогда сентиментализму, мизантропической чувствительности, навеянных творчеством Лоренса Стерна, аббата Прево и конечно же знаменитой "Новой Элоизой" Руссо?
Да, разумеется, в какой-то мере и то и другое. Но вряд ли было бы правильным слышать в этих негодующих и горестных тирадах только ломающийся голос юности и подражание модным литературным поветриям. Этот избегавший сверстников, молчаливый, замкнутый лейтенант был истинным сыном своего времени, воодушевленным всеми его идеями и надеждами.
Встречающееся порой в исторических работах изображение юного Бонапарта как циника, как дельца, холодно и расчетливо прокладывавшего путь к успеху, не соответствует, на мой взгляд, действительности. Такая упрощенная трактовка опровергается неоспоримым документальным материалом - черновыми записями, заметками, литературными опытами самого Бонапарта.
Младший лейтенант Буонапарте при всей приверженности к своей военной профессии прежде всего был человеком определенных пристрастий и убеждений. Это не только "корсизм", как полагал в свое время Массон, - мечта об освобождении корсиканского народа. Это шире и глубже, это живая, постоянно обновляемая связь со всей духовной жизнью эпохи, с ее спорами и распрями, с ее громами и грозами.
Воспитанник военных училищ, а затем младший лейтенант ди Буонапарте был не только корсиканским патриотом - он был прежде всего сыном своего века. Впрочем, в этом надо, видимо, более детально разобраться.
***
В обширной литературе, посвященной Наполеону, странным образом наименее изученным остается вопрос об идейных позициях молодого Буонапарте, то есть о системе его взглядов, отношении к общественным и политическим движениям предреволюционных лет и периода революции. Короче говоря, остается без ответа, казалось бы, напрашивающийся сам собой вопрос: кем был Бонапарт до того, как он вошел в историю под собственным именем?
Нельзя сказать, что биографы знаменитого государственного деятеля не касались этого вопроса. Нет недостатка ни в многотомных монографиях, ни в специальных статьях, посвященных разным аспектам юности и молодости будущего императора французов.
Но преобладающей тенденцией этих исторических сочинений является стремление рассматривать молодые годы Бонапарта в свете его последующей деятельности, выдвигать на первый план то, что, по мнению авторов, "вписывается" в предысторию его возвышения и доказывает как бы исключительную целеустремленность этого единственного в своем роде жизненного пути. Даже один из лучших биографов Наполеона, писатель огромного таланта и поразительной исторической проницательности - речь идет о Стендале, - даже он в работах о Наполеоне следовал тому же методу.
Но Стендаля можно понять: если он говорил о молодых годах своего героя скороговоркой, рисуя их крупными штрихами, то это во многом объясняется тем, что в те годы, когда он работал над этими произведениями, - в 1817–1818 годах и затем в 1836–1837 годах- литературное наследство Бонапарта было еще почти неизвестно. Стендаль не мог писать в то время иначе.
Удивительнее, что серьезные исследователи, создававшие свои труды после опубликования литературного наследства Бонапарта и бессчетного числа воспоминаний, писем и прочих документальных материалов, считали возможным по-прежнему оставлять без рассмотрения вопрос о философско-политических взглядах юного Буонапарте, о его идейной эволюции. Чтобы не быть голословным, сошлюсь на Артюра Шюке и академика Луи Мадлена. Первый в трехтомном, второй в шестнадцатитомном (!) сочинении о Наполеоне уделили едва ли двадцать - тридцать страниц вопросу, о котором идет речь.
А между тем вопрос этот, естественно, требует ответа. Документальные материалы, находящиеся ныне в распоряжении исследователя, вооружают его всем необходимым, чтобы с полной определенностью ответить на этот вопрос.
Наполеон Бонапарт, как известно, был человеком редкой одаренности, проявлявшейся в самых различных сферах его деятельности. Уже в детстве и в школьные годы явственно обнаружилась его замечательная способность быстро ориентироваться в сложных вопросах, раньше других находить верное решение запутанной математической задачи и в особенности его удивительная память.
Бонапарт с детских лет и до конца своих дней обладал почти абсолютной памятью. Без каких-либо особых усилий он запоминал и правила математики, и сухие юридические формулы, и длинные строфы стихов из Корнеля, Расина или Вольтера. Позже, в армии, он безошибочно называл имена солдат и офицеров, которых лично знал, указывая год и месяц совместной службы и нередко часть - точное наименование полка, а иногда и батальона, в котором состоял его бывший сослуживец.
Этот редкий дар точной памяти и быстрота ориентации обнаружились уже в годы учения в Бриенне и Париже, облегчая ему усвоение курса. Но одних только природных способностей оказалось недостаточно, чтобы создать какие-либо преимущества перед товарищами. Его бедность, отсутствие светской непринужденности, провинциальная скованность как бы уравновешивали его природные таланты. К тому же вопреки утверждениям апологетической литературы, изображающей Наполеона неким "сверхчеловеком" или "божьим избранником", одинаково великим во всем - ив большом и в малом, Бонапарт в действительности отнюдь не во всем преуспевал. Ему, как уже говорилось, плохо давались языки - древние и новые. Он и позже, став императором французов, допускал ошибки во французском языке и грамматические, и даже смысловые, и его речь была засорена всякого рода итальянизмами. Бонапарт любил играть в шахматы, но, неожиданно для человека с математическими склонностями, он не мог постигнуть тайн шахматного искусства. Он охотно играл в карты - в двадцать одно - и, когда удавалось, плутовал.
В ту пору молодой офицер был обязан - это подразумевалось само собой - уметь танцевать. Твердо знать все па, все движения котильона или кадрили, уверенно вести за собой даму по зеркальному паркету было столь же важным, как и командование строевыми занятиями.
Лейтенанту Буонапарте, как и позже генералу Бонапарту, танцы не давались. Подобно большинству корсиканцев, он был восприимчив к музыке, любил и понимал ее. Но непостижимым образом в танцах он не мог уловить ритм музыки, был неуклюж, наступал партнершам на ноги. Он много и старательно занимался; позже, когда появились деньги, даже брал специальные уроки, выполнял терпеливо упражнения, но стоило ему вечером стать с дамой в пары котильона - и все повторялось сначала. Он сердился и переставал танцевать. Вскоре он навсегда отказался от танцев, тем самым еще больше отдаляясь от своих сверстников и товарищей по полку.
Словом, у Бонапарта, как у всякого человека, были свои слабости и недостатки, и в его нелегкой юности, когда ему приходилось чаще обороняться, чем наступать, они были еще заметнее. Ни в Бриеннской, ни в Парижской военных школах, ни в полку ему не удавалось верховодить, он всегда оставался в стороне от товарищей, некомпанейским малым, которого перестали даже приглашать на веселые вечерние сборища беззаботной молодежи. Но при кажущейся хрупкости этот невысокий, очень худой, почти болезненный на первый взгляд молодой офицер обладал помимо природных способностей еще двумя качествами, оказавшимися весьма важными, - необыкновенной работоспособностью и исключительной выносливостью.
Его работоспособность была поразительной. В годы юности Наполеон вставал не позднее четырех часов утра и сразу же принимался за работу. Он приучил себя мало спать. Он считал, что каждый офицер должен уметь выполнять на службе то же, что делает любой солдат, начиная с запряжки лошадей, и в своем батальоне сам подавал тому пример. Во время учений, а позже в походах он шел пешком вместе с солдатами под палящим солнцем или пронзительным ветром, являя образец выносливости.
В годы отрочества и юности его главной, можно сказать единственной, всепожирающей страстью было чтение. Еще в Бриеннском училище, как рассказывал Бурьенн, лишь только раздавался звонок на перерыв, "он бежал в библиотеку, где с жадностью читал книги по истории, в особенности Полибия и Плутарха". Его школьные товарищи уходили играть, а он оставался один в библиотеке, погруженный в книги.
С таким же увлечением он предавался чтению и в Балансе; он абонировался на книги в расположенном неподалеку от его дома книжном магазине Ореля. Отказывая себе в удовольствиях, даже в самом необходимом, он на сэкономленные деньги выписывал книги из Женевы и других городов. Когда в 1786 году он приехал на родную Корсику, то, по свидетельству Жозефа, его "дорожный сундук, наполненный книгами - сочинениями Плутарха, Платона, Цицерона, Корнелия Непота, Тита Ливия, Тацита, переведенными на французский язык, Монтеня, Монтескье, Рейналя… по своим размерам был гораздо больше того, в котором хранились предметы его туалета".
Бонапарт с удивительной для его возраста способностью часами просиживать за книгами достиг несоизмеримого превосходства в знаниях над товарищами. Сами эти знания были усвоены им глубже, лучше, иначе, чем его однокашниками.
Сохранившиеся от тех лет записи, конспекты прочитанного, черновые заметки Наполеона Буонапарте остаются до сих пор наиболее убедительным доказательством его настойчивых усилий овладеть знаниями его времени, встать на уровень проблем века.
Он был солдатом, артиллеристом, и несколько тетрадей, исписанных его мелким, с наклонным начертанием букв почерком, посвящены вопросам артиллерии. Здесь и пространные "Заметки, извлеченные из мемуара маркиза де Вальера", предлагавшего создать единую артиллерию пяти калибров, с разного рода цифровыми расчетами, и обширная рукопись "Принципы артиллерии", и тетрадь с записями по истории артиллерии, и "Записка о способе расположения пушек при бомбометании" с математическими расчетами.
Эти записи юношеских лет показывают, как серьезно относился Бонапарт к своей специальности.
Биографы Наполеона - от Костона и Шюке до Мад-лена и Кастело - подчеркивали наряду со склонностью к математике исключительный интерес, более того - пристрастие молодого Бонапарта к истории. Героический эпос античности влек его к себе, воодушевлял, он звал к подражанию гражданским доблестям Эллады и Рима. Уцелевшие тетради его записей, опубликованные в свое время Фр. Массоном, показывают, с какой тщательностью Бонапарт изучал, целая выписки, синтезируя прочитанное, историю древнего мира - Египта, Ассирии, Вавилона, Персии. С особым пристрастием он изучал историю античных государств - Афин, Спарты, Рима, конспектируя не только общие исторические труды вроде известных в то время работ Роллена, но и тексты античных авторов - Платона, Плутарха, Светония, Цицерона и других в переводах на французский язык.
В его тетрадях сохранились обширные, на пятидесяти девяти страницах, записи по истории Англии - от вторжения Юлия Цезаря до конца XVII века, в основе которых лежало изучение десятитомного труда Джона Берроу. С ними соседствовали тетради, содержавшие заметки об истории царствования прусского короля Фридриха II; изложение двухтомной истории арабов аббата Мариньи, истории Флоренции Макиавелли, истории Франции Мабли, обширные заметки по истории Сорбонны и многое другое.
Он стремился не только усвоить героический эпос Древней Греции и Рима, но и осмыслить уроки прошлого. В его тетрадях конспективное - по Роллену или Плутарху - изложение исторических фактов перемежается с авторской речью - обобщающими суждениями самого Буонапарте. Эти несколько страничек, написанных "от себя", примечательны прежде всего политическими настроениями юного Бонапарта. История античного мира укрепляла его любовь к свободе, его вражду к деспотизму, угнетению. "…Тогда деспотизм поднимает свою отвратительную голову, и униженный человек теряет свою свободу и свою энергию…"- в таком тоне излагаются его рассуждения. История Афин давала ему повод поставить вопрос и о преимуществах монархии или республики. "Можно ли заключить, что монархическое правление является наиболее естественным и первостепенным? Нет, без сомнения",- отвечает юный автор.
Его тетради хранят также разного рода записи, связанные с изучением "Естественной истории" знаменитого Бюффона. Немалое место в тетрадях занимали записи по географии, чаще всего в связи с изучением истории.
Длительное, глубокое, можно даже сказать проникновенное, изучение истории и сопредельных с нею отраслей науки оказало, несомненно, большое влияние на идейное развитие Бонапарта. Он стал не только превосходным знатоком истории - выступления, беседы первого консула, затем императора почти всегда содержат ссылки на исторические примеры, исторические факты, исторические имена.
Заслуживает внимания его склонность к анализу социального содержания исторического процесса, вскрытию подосновы исторических явлений. В одном из произведений - "Диалоге о любви" (1791 год) - Бонапарт в споре с де Мази настаивает на том, что современный социальный строй не может быть понят без учета тех глубоких изменений, которым подвергся человек со времени своего появления на земле, превратившийся постепенно в совсем иное существо. "Допускаете ли вы, что без этих изменений столько людей терпело бы страдания, испытываемые от гнета кучки крупных сеньоров, и люди, которым не хватает хлеба, мирились бы с великолепными дворцами?".
Остроту социальных противоречий, которую с такой ясностью видел двадцатидвухлетний автор "Диалога о любви", он объяснял прежде всего исторически. Историзм мышления сохранялся до поры до времени и у зрелого Бонапарта. Но к этому мы вернемся позже.
И все-таки история при всем ее значении для интеллектуального становления Бонапарта не была главной наукой его юности, как утверждают некоторые биографы.
Как уже говорилось, молодой Бонапарт был не только солдатом - прежде всего он был сыном своего времени. В XVIII веке это значило помимо прочего, что он тоже принадлежал к столь распространенной среди молодых людей породе неудовлетворенных и что исцеления от окружавшего зла он искал в неотразимой, как тогда казалось, силе разума и смелой критике старого общественного строя, которую несли с собой освободительные идеи века Просвещения.
В литературе, посвященной Наполеону, настолько укоренилось мнение, будто он был непримиримым врагом всех "идеологов", что непостижимым образом было забыто или не замечено, что он сам начинал свой общественный путь как "идеолог", как сторонник определенной общественно-политической партии.
Стремление "подогнать" биографию Бонапарта под искусственно выработанную модель (пользуясь терминами наших дней), под некий идеальный образец, созданный официальной историографией Второй империи и ставший с тех пор как бы классическим, зашло так далеко, что целые страницы его биографии либо вовсе вычеркиваются, либо отмечаются самым мелким шрифтом - петитом или нонпарелью. Так были по существу "забыты" или рассказаны скороговоркой страницы биографии Бонапарта, связанные с его литературной деятельностью.
Будущий император французов в своей ранней молодости был не только пылким почитателем и превосходным знатоком художественной и политической литературы - он может быть сам с должным основанием признан литератором.
Еще на скамье Бриеннского военного училища он приобщился к классической французской литературе и позже на протяжении всей своей жизни удивлял собеседников глубоким знанием произведений Корнеля, Расина, Лафонтена, Боссюэ, Фенелона, Вольтера, Руссо, Бернардена де Сен-Пьера и других корифеев французской литературы. Художественная литература всегда оставалась предметом его особого интереса; он не только знал в ней толк и имел устойчивые пристрастия, но и сам хорошо владел пером.