Папа открыл для обозрения все сундуки, чтобы поразить пышностью и великолепием предстоящей свадьбы. "В лавке рядом с моим домом, – написал Джанандреа Боккаччо, – располагался известный ювелир, который в течение нескольких месяцев только и делал, что вставлял драгоценные камни в кольца и ожерелья и скупал все виды драгоценных камней. Я сам это видел: несметное количество огромных жемчужин, рубины, алмазы, изумруды, сапфиры, и все в отличном состоянии". Все предназначалось герцогу Гандийскому – и не только драгоценности, но и меха рыси, соболя, горностая; сундуки, доверху набитые отрезами парчи и бархата, гобеленами, серебром и коврами. Папа взял на себя ответственность не только за свадебные подарки, но и за сына, его тело и душу. Дон Гинее Фира и Моссен Джеми Пертуза, заслуживающие всяческого доверия советники, были приставлены папой к Хуану, чтобы внимательно следить за молодым человеком и под страхом отлучения от церкви докладывать папе о его поведении. В Испании папа поручил сына заботам епископа Ористанского и, кроме того, проинструктировал всех и каждого, как следует наладить жизнь Хуана с самого первого момента, как он ступит на испанскую землю. Безусловно, это являлось доказательством не только знания Александром VI жизни и обычаев Испании, но и его здравого смысла.
Эти меры ясно давали понять, что папа никогда не доверял Хуану. Александр VI отдал следующие распоряжения. Его сын не должен выходить по ночам, играть в кости и притрагиваться к доходам Гандийского герцогства без согласия приставленных к нему советников. Папа особо подчеркнул, что Хуан должен хорошо обращаться с женой и составлять ей компанию. При прощании с папой 2 августа Хуан, ощущая неловкость, вел себя излишне надменно. Он еще не достиг Чивитавеккьи, а его уже догнал папский гонец, передавший дополнительные инструкции ("inter alia" – "среди прочего"): следить за одеждой, заботиться о коже и волосах и немедленно надеть перчатки и не снимать их до Барселоны. Соль разъедает кожу, объяснил папа, а в нашей стране высоко ценятся красивые руки.
Свадьба состоялась в Барселоне в присутствии короля и королевы Испании. После свадьбы молодожены, ненадолго задержавшись в городе, отправились в Валенсию, и в конце концов прибыли в Гандию. Вскоре мрачные сообщения о поведении Хуана достигли Рима. Он выказывал такое пренебрежение к жене, что даже никогда не осуществлял брачных отношений, и, вместо того чтобы оставаться с ней, бродил по ночам с молодыми распутниками. За два месяца в азартных играх и кутежах он растратил 2600 золотых дукатов и попытался прибрать к рукам доходы герцогства. Получив эти сообщения, папа, естественно, пришел в ярость, поскольку опасался, и справедливо, гнева короля Испании, который никогда не простил бы Хуану неуважения к женщине королевских кровей. Итак, обеспокоенность этой стороной дела и обычная для папы озабоченность в отношении поведения его детей в обществе послужили причиной письма, отправленного Александром VI из Витербо 30 октября, в котором он резко порицал сына за его поведение. Папа попросил Чезаре написать письмо брату (я обнаружила его в Ватикане), в котором приписал и от себя несколько строк. Более того, папа настаивал, чтобы кардинал Борджиа написал письмо отцу новобрачной; правда, это письмо со всяческими заверениями все еще не найдено.
Вероятно опасаясь отцовского гнева, Хуан немедленно отправил письмо с пространными объяснениями. Он написал, что отношение отца вынудило его "невероятно страдать, как никогда прежде". Он не понимал, как папа мог поверить "сообщениям, написанным злонамеренными людьми, не принимая во внимание истинное положение вещей".
Что до свадьбы, то, как утверждали достойные, заслуживающие всяческого доверия люди, такие, как архиепископ Ористано, Моссен Пертуза, Фира и другие, она была более чем состоявшейся: разве папа забыл, что он расписал по дням и часам (почему не по минутам?) консуммацию брака? Хуан признавал, что бродил по ночам, но не думал, что может этим нанести большой вред, поскольку находился в компании своего тестя дона Энрико, родственников короля и других рыцарей, честнейших и благороднейших людей, и что он "просто прогуливался, как это принято в Барселоне". По мнению Хуана, ссылка на "обычаи" родной страны должна была смягчить сердце Родриго Каталонского больше, чем любые оправдания. "Что волнует меня больше всего, так это то, что Ваша Светлость смогла поверить этим неправдоподобным слухам". Никого, и уж меньше всего Александра VI, не могли ввести в заблуждение эти заверения в собственной непогрешимости герцога Гандийского, однако теперь папа не слишком волновался, поскольку верил, что Хуан воспринял его нагоняй и станет если не образцово, то по крайней мере регулярно исполнять супружеские обязанности.
Отец и сын продолжали переписываться. Письма Хуана выдают эгоизм, сумасбродство, отсутствие благородства и легкомыслие, в то время как письма Александра VI свидетельствуют об отцовской терпимости и снисходительности. Несмотря на неоднократные заверения Хуана, папа, должно быть, вздохнул с облегчением, когда в феврале 1494 года до него дошло известие о том, что вскоре ожидается прибытие наследника герцога Гандийского. И только тогда папа откинул все сомнения и обратил внимание на старшего сына.
Пожалуй, Чезаре менее чем кто-либо другой имел призвание к духовной жизни и первым признавал это. Но после провала переговоров с королем Ферранте Арагонским относительно женитьбы надежды Чезаре на то, что удастся отказаться от карьеры священнослужителя, испарились. Все выглядело так, будто он готов смириться с карьерой, которую для него планировал отец. Для Чезаре самым существенным независимо от вида деятельности было сохранить независимость, избежать посредственности и направить всю свою энергию на завоевание власти. Он прекрасно понимал пропасть, лежащую между его запросами и существующей действительностью, и овладел искусством лицемерия. С раннего детства он был вынужден готовиться к деятельности, которая, как он понимал, была для него непригодна, и точно так же он понимал, что Хуану не подходит выбранная отцом карьера военного. Итак, на двадцать лет раньше большинства мужчин Чезаре, оказавшись перед реальностью вести обособленное существование, испытывал либо сжигающее честолюбие, либо пессимизм. Несомненно, его озлобленность играла важную роль в отгороженности от мира, и осложненная этими обстоятельствами юность прошла в молчании, которое является первым и последним пристанищем разочарованных. Его уязвимость и обидчивость переросли в жестокость, сделав из него чудовище; Чезаре изучил слабости отца, и его собственный путь оказался поистине дьявольским. Одиночество было его крепостью, а непоколебимое мужество и независимость были призваны служить идолу Чезаре – силе власти.
Однако, хотя его заветным желанием было взойти на престол, существовал древний закон, запрещавший бастардам даже королевской крови входить в состав Священной коллегии. Следовало добиться компромиссного решения. В булле Сикста IV, узаконившей Чезаре, о нем говорилось как об отпрыске епископа и замужней женщины. Теперь ребенок замужней женщины являлся по закону отпрыском ее мужа. Отсюда, следуя данному аргументу, отцом Чезаре был мужчина по имени Доменико д'Ариньяно, являвшийся мужем Ванноццы на момент рождения Чезаре. В булле, устранявшей незаконность рождения, папа великодушно позволил Чезаре носить фамилию Борджиа. Александр VI создал прецедент, подписав другую буллу, подтверждающую, что он сам является отцом Чезаре.
Две буллы касались вопроса установления очередности рождения братьев Борджиа. В булле от 19 сентября1493 года Александр VI доказал с полной определенностью, что после смерти д'Ариньяно в конце 1474 – го или в начале 1475 года Ванноцца произвела на свет Хуана, что красноречиво свидетельствует о том, что Чезаре был старше Хуана.
Хотя этот вопрос вызвал некоторые разногласия, современные историки признали подлинность второй буллы от 1493 года. Теперь принято считать, что Чезаре родился в 1474-м или в 1475 году, а Хуан в 1476-м. Но не следует считать, что Чезаре только потому, что был старше, не имел оснований завидовать Хуану. Ничего подобного. Поскольку Чезаре был старшим сыном, то его раздражение и ненависть к Хуану более чем объяснимы; младший брат лишил его права первородства и воспользовался всеми преимуществами папского положения. Любой сколько-нибудь знакомый с семейной жизнью должен согласиться, что ничто не вызывает большей враждебности в старших сыновьях, чем осознание того, что их предпочли младшим, особенно если это незаслуженно. Пока был жив Педро Луис, все казалось достаточно справедливым. Как старший сын, он получал основную часть фамильной собственности Борджиа. Чезаре, будучи вторым по старшинству, предназначался для церковной карьеры, а третий и четвертый сыновья имели обычные для их положения перспективы.
Смерть Педро Луиса вызвала замешательство. Должно быть, Чезаре мгновенно был охвачен завистью, как только Хуану, не отличавшемуся способностями, предоставили высокое положение. К тому же булла, в которой декларировалось, что он был сыном такой малоизвестной персоны, как д'Ариньяно, нанесла сокрушительный удар по его самолюбию.
Срочно была созвана консистория для легитимации Чезаре. Ни у кого даже не возникло желания оспорить это решение. Добившись своего, папа звучным голосом в свойственной ему обворожительной манере сообщил: "Ваши преосвященства, подготовьтесь! Завтра, в пятницу, мы желаем выбрать новых кардиналов".
Трудно было оспорить предложение, сделанное таким естественным тоном, не говоря уже о том, что это был приказ. Правда, кардинал Карафа осмелился поинтересоваться у папы, должным ли образом рассмотрен вопрос соответствия выбранных кандидатур. На это папа ответил, что вопрос компетентности кандидатов касается его одного и он настаивает на своем мнении независимо от тех, кто смеет говорить, что не желает в коллегии кардиналов, которые "устраивают папу". По мере выступления гнев папы нарастал, и, говоря о противниках, он заявил: "Я покажу им, кем является Александр VI, а если они будут упорно добиваться своего, я в Рождество выберу столько новых кардиналов, сколько смогу. Никогда им не удастся выгнать меня из Рима". После его угроз никто уже не смел возражать, и небольшая группа присутствующих кардиналов возобновила процедуру выдвижения новых кандидатур в коллегию. Список кандидатур возглавлял Чезаре Борджиа, за ним следовал Алессандро Фарнезе, брат Джулии, далее Ипполито д'Эсте Феррарский, Лунати Павиа, Чезарини и еще несколько человек, в общей сложности тринадцать. Те, кто будет поддерживать папу и значительно уменьшит власть прежних членов коллегии, которые в свою очередь поведут тех, кто воздержался от путешествия в Рим, заявляя, что никогда не признают новых кандидатов. Однако стоило им признать сына папы, как у них уже не оставалось иного выхода, как признать остальных кандидатов и, таким образом, подчиниться всем желаниям Александра VI.
После многообещающего и удачного лета старый король Ферранте впал в уныние. Бессонными ночами он пытался постигнуть цели, рождающиеся в мозгу Александра VI. Король знал, что Карл VIII отправил в Рим посла, чтобы выдвинуть требования к Неаполитанскому королевству, но тот вернулся во Францию ни с чем. Однако король понимал, что существует взаимопонимание между папой и Сфорца, и от этого ему было не по себе. Асканио все еще являлся влиятельной фигурой, и, хотя уже появились признаки уменьшения его влияния, это еще пока не стало заметно за пределами Ватикана.
Король Неаполя поручил послу передать папе подарки и убедить прислать в Неаполь Джофре, чтобы он женился на донне Санче. Но хотя внесенные послом предложения были сделаны с величайшим тактом, ответом на них послужили всего лишь слова, и не более. Кроме того, Чезаре, который теперь назывался Валентинуа, или Валенца, в связи с тем, что стал архиепископом Валенсии, начал переговоры со злейшим врагом Неаполя, Карлом VIII. Надо сказать, что положение Сфорца казалось более устойчивым, чем прежде. Итак, как отметил Бурхард, в состоянии угнетенности, от недостатка сочувствия король умер.
Ферранте Арагонский был жестоким и вспыльчивым деспотом, но, несмотря на все недостатки, прославился тем, что поощрял искусства и литературу. Его сын Альфонсо, герцог Калабрийский, ставший его преемником на троне, имел еще более грубый и жесткий характер, но ему не было присуще сочетание жестокости и великодушия.
Однако правление Альфонсо II началось достаточно благоприятно. Александр VI, удовлетворенный бесчисленными дарами и теми привилегиями, которые сулил его сыновьям новый король, неожиданно проявил дружелюбие. В Ватикане было издано два распоряжения. В одном кардиналу Джованни Борджиа предписывалось отправиться в Неаполь с папской буллой для коронования нового короля от лица его святейшества; другое касалось отъезда Джофре и его женитьбы на принцессе. Оба отправились в путь. Младшего Борджиа сопровождал Вирджинио Орсини, капитан-генерал арагонской армии, с вновь сформированной свитой, в которой достойное место занимал испанец дон Феррандо Диксер. Папа поручил дону Феррандо не только сына, но и две шкатулки с драгоценностями: одну для Джофре, а другую для его будущей жены.
Санча Арагонская имела все основания для недовольства. Хотя ей было всего шестнадцать лет, ее красота уже получила широкую известность. Она была смуглолицей, с темными волосами, с глазами цвета морской волны, той особой прозрачности, что имеет губительную власть, под выразительными бровями, напоминающими море под лиловыми скалами Капри. Мать Санчи, мадонна Труциа, была родом из знатной неаполитанской семьи и, кроме дочери, имела сына от короля Альфонсо. Брат Санчитоже был невероятно красив и принят в королевском дворце на правах законного ребенка. Думая о женихе, навязанном Римом, Санча давала выход своему бурному темпераменту. Что может шестнадцатилетняя женщина, особенно подобная ей, делать с тринадцатилетним мальчиком? Остается только гадать, была ли Санча в близких отношениях с Онорато Каэтани, племянником графа Фонди и своим первым женихом. Но даже если она не была влюблена в него, то, вероятно, привыкла к мысли, что выйдет замуж за мужчину, а не за ребенка. Все, что она могла сделать, чтобы отвлечься от мыслей, связанных с крушением всех надежд, так это строить честолюбивые планы или вынашивать тайные планы мести. У нее хватало советчиков, мужчин и женщин, чтобы внушать ей такие мысли, но, возможно, ее представление о существующей действительности позволяло ей иметь собственные суждения.
Джофре был встречен Фредерико Арагонским и четырнадцатилетним братом Санчи, Альфонсо. Младший сын папы оказался таким очаровательным и веселым, что даже на Санчу при всей ее недоброжелательности произвел неплохое впечатление. Неаполитанцы приняли Джофре как принца, и 7 мая 1494 года он сочетался браком в замке Нуова в присутствии короля, принца Фредерико, дяди невесты, кардинала Монреальского, двенадцати женщин и девочек из свиты Санчи и нескольких знатных гостей. Когда епископ Тропейский задал положенный по ритуалу вопрос, мальчик ответил так по-детски, что это вызвало улыбку. Но всеобщее веселье сменилось восхищением, когда дон Феррандо Диксер внес великолепные подарки – ожерелья из жемчуга, украшения из рубинов, алмазов и продолговатых жемчужин и четырнадцать колец с драгоценными камнями. Золотая парча, бархат и шелка, последовавшие за этим, очевидно, выбирались знатоком, и, должно быть, при взгляде на все это великолепие в Санче проснулись глубоко запрятанные женские инстинкты. Больше всего она любила вызывать восхищение и возбуждать низменные страсти и вожделение и помнила о большом количестве торжеств, начало которым положит коронация ее отца.
Церемония была поистине великолепной. Каждый предмет, который использовался во время коронации – корона, скипетр и меч, – сопровождался особым ритуалом, и Бурхард, бывший в свите кардинала Борджиа в Неаполе, с таким удовольствием описывал эту процедуру, что даже при всем своем педантизме не мог удержаться от лирики. Альфонсо II был торжественно миропомазан на королевский престол, и после оглашения отпущенных папой грехов взошел на престол. По одну его сторону, но ступенькой ниже, находился Понтано, седовласый, с невозмутимым выражением лица, который передавал королевское обращение, а следом за ним герольд выкрикивал слово за словом, тщательно выговаривая каждый звук, в толпу.
Король не замедлил воспользоваться предоставленными ему исключительными правами для произведения в гранды. Первым, кто удостоился этой милости, был герцог Гандийский, получивший титул князя Трикарико, графа Кьярамонте и Лаурии и звание королевского лейтенанта королевства Сицилия. Следом шел младший брат. Джофре шагнул вперед и преклонил колени у подножия трона. Король, касаясь украшенной драгоценными камнями шпагой левого уха Джофре, произнес традиционные слова инвеституры: "Господь Бог и святой Георг сделали из тебя настоящего рыцаря". Джофре получил герцогство Скуиллаче и графство Кориати, а также звание пэра с геральдической надписью на гербе: "Скорее смерть, чем предательство". Вирджинио Орсини был вознагражден за неоднократно доказанную преданность – акты предательства были на этот момент забыты – должностью начальника стражи королевства. А затем перед собравшейся толпой проследовала пышная процессия в честь состоявшейся коронации Альфонсо II.
Церковный обряд бракосочетания Джофре и Санчи проходил И мая в королевской часовне замка Нуова. Епископ Гравинский отслужил мессу. После причастия епископ поцеловал дьякона в губы, тот передал поцелуй жениху, а жених – невесте. После окончания мессы и благословения все общество присутствовало на концерте "музыки совершенной и изумительной". По окончании был дан званый обед. Вечером Джофре дожидался невесту в их новом доме недалеко от замка Нуова. Вскоре она появилась в сопровождении короля и кардинала Борджиа, и они все вместе поднялись по ступенькам в спальню новобрачных.
Подруги Санчи, женщины и девушки, подготовили все для проведения ночного обряда. Старшим женщинам была вменена следующая обязанность: раздеть Санчу и Джофре, уложить их в постель и накрыть только до талии, как это предписывал обряд. После чего женщины вышли, и в опочивальню вошли король и кардинал Монреальский. По праву старшинства эти две важные персоны принялись поддразнивать молодоженов и восхищаться принцем, который, как заявил кардинал Борджиа, "полон энергии… и я много бы дал за то, чтобы другие увидели его так, как вижу его я". Приближался рассвет, и, благословив новобрачных, король с легатом вышли из дому под сильный ливень.