3
Атака графа Шверина на восточные оборонительные сооружения Тобрука после ожесточенного боя провалилась. Странно, что Роммель в это время, похоже, не проявлял интереса к восточному сектору. Он теперь подъезжал к крепости со стороны сектора Эль-Адем – Акрома. Лично я предпочитал сектор между прибрежной дорогой к востоку от Тобрука и дорогой к югу от Эль-Адема и жалел, что во время боевого планирования им, похоже, пренебрегли. Но я научился быть осмотрительным после моей неудачной попытки под Пиластрино дать Роммелю совет и держал свои мысли при себе.
Генерал Штрайх к тому времени разместил 5-й танковый полк под командованием полковника Ольбрихта к югу от Тобрука. Едва прибыл последний танк, как Роммель заявил, что он хочет, чтобы крепость была атакована с юга. Казалось, он не успокоится, пока не вскроет этот нарыв, мешавший ему двинуться в Египет.
– Мы должны получить еще двенадцать орудий, господин генерал, – сказал майор Хаузер из оперативного отдела 5-й легкой дивизии. – Я бы рекомендовал дождаться их прибытия, прежде чем атаковать.
Роммель, похоже, больше доверял майору Хаузеру, чем его шефу генералу Штрайху.
– Хорошо, Хаузер, – кивнул он, – давайте дождемся их.
План штурма Тобрука включал в себя комбинированный удар танков и пехоты, состоящей из гранатометчиков и саперов, которые уже показали свои высокие боевые качества. Клин необходимо было тут же расширить подразделениями мотопехотных батальонов. Танки не должны были входить на всю глубину клина, но им следовало разойтись по обеим сторонам и, развивая успех, попытаться уничтожить противника с тыла.
И хотя на этот план возлагали большие надежды, атака провалилась. Танки прорвались в обороняемое пространство, а саперы достигли окопов, однако британские и австралийские войска сражались очень стойко. Фланговым огнем им удалось отбросить танки назад, с некоторыми потерями блокировать дальнейшее продвижение штурмовых групп саперов. Танки противника перешли в контратаку и в ходе ее захватили значительное число наших солдат, не дав им закрепиться на достигнутых позициях.
Этот провал привел Роммеля в ярость. Он обвинял генерала Штрайха:
– Ваши танки не выполнили свою задачу и бросили пехоту на произвол судьбы!
Генерал Штрайх взял своих танкистов под защиту:
– Господин генерал, танки смогли бы выполнить свою задачу, несмотря на сильный противотанковый огонь, если бы весь сектор не был изрыт глубокими и хорошо замаскированными противотанковыми ловушками.
Конечно, оборонительные сооружения оказались мощнее, чем мы ожидали. Позже мы узнали, что недалеко от места нашего удара находился сектор, в котором почти не было танковых ловушек. Итальянцы начинали их строить, но, когда Уэйвел захватил Тобрук четыре месяца назад, строительство было прекращено. Но Роммель был нетерпелив и не желал слушать объяснений. Он считал, что генералу Штрайху и полковнику Ольбрихту "не хватило решимости". Роммель дал волю своему гневу и наговорил Штрайху таких слов, какие может сказать разве что генерал генералу.
Однажды к вечеру накануне еще одной попытки штурмовать крепость Роммель посетил штаб-квартиру 5-й легкой дивизии. Его сопровождали Альдингер и я. В конце совещания с особым выражением Роммель сказал Штрайху:
– Надеюсь, что во время этого штурма войска под вашим личным руководством проявят величайшее упорство. Я оставляю в вашем распоряжении своего помощника лейтенанта Шмидта.
Я подумал, что это означает либо то, что я могу быть полезным генералу Штрайху, либо то, что я должен всегда находиться подле него и (если останусь в живых) доложить о действиях генерала, которому было велено возвращаться со щитом или на щите. Мне нравился дружелюбный и рассудительный Штрайх, которого я считал исключительно храбрым человеком, и Хаузер тоже, и я жалел, что с ними так жестоко поступают.
Меня поставили на довольствие в столовой 5-й легкой дивизии. На внутренней переборке штрайховского "мамонта" я увидел огромный Рыцарский крест из картона. Но вместо обычной свастики в центре его красовалось изображение огромной черной мухи. Хаузер объяснил мне, что этот Рыцарский крест торжественно вручался тому члену экипажа "мамонта", который в течение дня "сбил" наибольшее количество этих отвратительных тварей пустыни. Я мог бы представить себе, какой отдушиной после тяжелых ратных трудов было это награждение, но это помогло мне понять, почему Роммель так строго требовал от подчиненных проявлять инициативу, настойчивость и жесткость в борьбе с врагом. У него не было времени для фривольностей.
На следующее утро еще до рассвета мы выехали с генералом Штрайхом на передовую. Танковая атака должна была начаться с первыми лучами солнца. Штрайху предстояло возглавить ее, пересев в один из танков, что следовали за нашей открытой машиной. У Штрайха была единственная на всю дивизию оперативная карта, и он ориентировался по ней. Меня он попросил поддерживать связь с танком, следовавшим за нами.
Для экономии времени Штрайх решил воспользоваться дорогой Эль-Адем – Тобрук и продвинуться как можно севернее, затем повернуть на запад и соединиться с танками, стоящими в боевой готовности. Говорил он мало и был погружен в себя; вероятно, из-за выговора, полученного от Роммеля, подумал я.
Какое-то время мы ехали молча. Я подумал, что уже пора, и сказал:
– Господин генерал, я думаю, нам пора сворачивать.
– Да, да, Шмидчик, – произнес командир дивизии отрешенно. Осветив фонариком карту, он добавил: – Мы можем еще немного проехать по этой дороге.
Но его умение ориентироваться нельзя было сравнить с роммелевским. Прежде чем успели сообразить, что происходит, мы оказались в самом пекле. Разрывы снарядов, свист противотанковых болванок, трескотня пулеметов не оставляли сомнений, что мы появились прямо перед носом противника. Как ошпаренные мы выскочили из машины и укрылись за танком, прижались к броне и поджали ноги, чтобы не попасть под пули пулеметов, стрелявших по гусеницам. "Опрометчивый шаг", – подумалось мне, когда водитель танка начал делать резкий поворот, подставляя наши спины под пули, и в эту минуту лопнул задний трак.
В этих обстоятельствах был только один выход. Мы бросились за танкистом, уже выскочившим из своей башни, и вместе с ним перебежали к обочине. Увидев воронку, мы тут же нырнули в нее.
Было еще темно, но рассвет приближался. Нам нельзя было оставаться здесь, и мы решили бежать на юго-запад. Мы уже собирались покинуть воронку, как вдруг рядом с ней разорвалось несколько снарядов, и мы услышали, как вскрикнул водитель.
– Что случилось? Ты ранен? – спросил генерал.
– Нет, господин генерал, пока еще нет.
Несмотря на серьезность обстановки, услышав ответ, он громко рассмеялся.
Короткими перебежками, пригибаясь к земле, мы побежали по песку к нашим танкам. Когда мы добрались до них, было уже совсем светло – слишком поздно для атаки! Снаряды рвались вокруг танков, и мы несли потери. Полковник Ольбрихт попросил разрешения у генерала отвести танки на подготовленные позиции.
Мы по радио вызвали машину и вернулись в штаб-квартиру дивизии.
Несколько часов спустя я явился к Роммелю, хорошо понимая, какой будет его реакция на наш утренний провал. С удивлением и облегчением я услышал:
– Шмидт, поезжайте назад к Ольбрихту и передайте ему, чтобы он вывел танки к высоте 112.1.
Я ехал назад с легким сердцем, зная, что везу такие новости, каких никто не ждал.
Я увидел на горизонте танки, по корпус врытые в землю, с закрытыми смотровыми щелями. Снаряды орудий Тобрука пели свое ежедневное благословение.
– Откуда, черт возьми, у англичан столько боеприпасов? – спросил я у водителя.
Он не ответил – да я и не ждал ответа, – только нажал на газ, и мы прорвались сквозь рой снарядов в низину. Мы добрались до первого танка, и его смотровые щели открылись. Из люка высунулся Ольбрихт, и я прокричал ему приказ Роммеля.
– Слава богу, – сказал он с облегчением. – Наконец-то разумный приказ.
Неделю или две спустя генерал Штрайх и полковник Ольбрихт были уже на пути домой – "с котелками на голове", как говорят англичане в таких случаях, или "на своих верблюдах", как говорим мы. С тех пор я их больше не встречал, но отметил, что одним из офицеров, участвовавших в антигитлеровском путче 20 июля 1944 года, был некий генерал Ольбрихт. Может быть, тот самый Ольбрихт?
Глава 7
Штурм Пиластрино
1
Однажды в середине апреля в район нашей штаб-квартиры, расположенной западнее Белого дома, прибыла любимая танковая разведгруппа Роммеля. Ее командир подполковник фон Вегмар доложил генералу о прибытии. Я уже собирался было расправиться с драгоценной банкой консервированных фруктов, которую Берндт достал по знакомству в офицерской столовой, как вестовой Гюнтер сообщил, что меня вызывает Роммель.
Только два человека – Роммель и я, не отходивший на протяжении этих дней от него ни на шаг, знали, как проехать мимо Тобрука в сектор подполковника графа Шверина, расположенного к востоку от крепости. Поэтому-то он меня и вызвал. Роммель представил меня фон Вегмару и сказал:
– Покажете разведгруппе кратчайший путь мимо Тобрука до Виа-Балбия.
Виа-Балбия итальянцы называли дорогу, шедшую по побережью.
Ориентируясь по Полярной звезде, я к полуночи вывел разведгруппу на прибрежную дорогу, обменялся рукопожатиями с фон Вегмаром и поехал домой. Мы с водителем моей машины валились с ног от усталости, когда утром добрались до штаб-квартиры. Берндт встретил меня хорошими новостями – фон Вегмар взял Бардию. Эта деревня на утесе, расположенная совсем недалеко от египетской границы, находилась в руках противника с тех самых пор, когда Уэйвел столь бесцеремонно выгнал оттуда итальянского генерала Берганзоли, которого австралийцы прозвали Электрические Усы.
Несколько дней спустя разведгруппа, усиленная несколькими танками, овладела фортом Капуццо на самой границе и вошла в Соллум. К 27 апреля проход Халфая стал нашим, и мы рассматривали с его эскарпа побережье Египта. Фон Вегмар был представлен к награде – он получил Рыцарский крест Железного креста.
2
– Тот, кто владеет Пиластрино, тот видит карты других игроков. Это – ключевой пункт в обороне Тобрука, – заявил Роммель на собрании офицеров штаба.
Снова и снова обращал он свой взор на Акрому, а оттуда – на восток, на Пиластрино, высоту в юго-западном секторе крепости.
Роммель разработал план еще одного удара. Помня о том, что произошло с четырьмя танками, он велел батальону итальянских берсальеров занять прежние позиции перед возвышением напротив Пиластрино; отсюда он собирался бросить пехоту в атаку. Он сам разведал местность и нашел самую подходящею позицию для итальянцев.
Мы оставили "мамонт" в передовой штаб-квартире и выехали, как обычно, на двух открытых машинах и бронемашине. Вместе с генералом были Альдингер, Берндт и я.
Поступило сообщение, что австралийцы, расположенные в секторе напротив итальянцев, в течение ночи проявляли бешеную активность. Роммель хотел выяснить, как обстояли дела сейчас, и отправился туда самолично. Приблизившись к сектору, мы обнаружили там полнейшую тишину и готовы были уже сделать вывод, что ночная активность противника была, как это часто случалось раньше, сильно преувеличена нашими союзниками. Молчала даже артиллерия Тобрука.
Но загадка вскоре разрешилась – мы не нашли во всем секторе ни одного итальянца, за исключением обслуги нескольких отдельных итальянских батарей, расположенных в тылу и совершенно не защищенных пехотой. Мы внимательно осмотрели возвышение и увидели сотни солнцезащитных шлемов, украшенных веселенькими разноцветными петушиными перьями, – это были шлемы берсальеров. И больше ничего. И тут до нас дошло, что австралийцы этой ночью, должно быть, "сняли" весь батальон наших союзников.
Роммель поспешно велел остаткам подразделений из Акромы прикрыть оголившийся участок фронта. После этого он издал строгий приказ, позже многократно обсуждавшийся в высших итальянских кругах, согласно которому офицеры, струсившие в бою, подлежали немедленному расстрелу.
Вернувшись в штаб-квартиру, Роммель имел откровенный разговор с итальянским офицером связи, его превосходительством генералом Кальви, зятем короля Виктора-Эммануила, высоким, худым офицером, с длинным узким лицом и большим носом, типичным для тосканца. Он свободно говорил по-немецки, и Роммель относился к нему с уважением. Но разговор с Роммелем очень расстроил Кальви, и он на какое-то время отдалился от генерала.
В штабе Африканского корпуса теперь уже пришли к выводу, что итальянский солдат готов сотрудничать и помогать своим союзникам, и порой даже охотнее, чем сами немцы; в таком настроении он способен воевать храбро, если, конечно, дать ему хорошее оружие и способных командиров. Но в том-то и была беда, что ни того ни другого у него не было.
3
Штурм Тобрука через Пиластрино был назначен на 30 апреля.
Роммель, как обычно, выбрал для него войска, с которыми он поддерживал тесный контакт. Он собрал людей из разных подразделений и сформировал из них ударную группу, по численности едва равную численности полка. Командовать этой группой должен был майор Шреплер. К штурму подготовились очень тщательно, использовав все имеющиеся ресурсы.
Мы двинулись вперед на "мамонте". Роммель, Альдингер и я наблюдали за началом штурма с наблюдательного пункта на высоте. Первыми на позиции противника обрушились бомбардировщики, а затем наша артиллерия поддерживала наступление своим огнем. Учитывая смешанный состав ударной группы, войска Шреплера продемонстрировали во время своего наступления чудеса взаимодействия. Пушки Тобрука обрушили на них ураганный огонь. Хорошо замаскированные австралийские снайперы также всячески пытались остановить наступление. Только к вечеру нашим войскам удалось достичь колючей проволоки и минного поля.
Роммель не отводил бинокля от поля боя. Увидев, что Шреплер достиг минного поля, он велел мне:
– Шмидт, отправляйтесь к Шреплеру. Пусть он закрепляется на достигнутых позициях и постарается их удержать. Он получит подкрепления, и ночью штурм будет продолжен.
Нелегко было быстро пробраться в одиночку через открытое поле, на захват которого пехота потратила целый день. Я постарался пройти его как можно скорее, и всякий раз, когда что-то меня задерживало, мне казалось, что взгляд Роммеля сквозь бинокль прожигает мне штаны на заднице. Я добрался до Шреплера как раз перед наступлением темноты.
Ночью ударные группы, поддерживаемые самолетами, с которых сбрасывались осветительные бомбы, были снова посланы в атаку. После ожесточенной схватки в темноте было захвачено несколько бетонных опорных пунктов. "Нам удалось проломить брешь в обороне противника", – писал Роммель в официальном отчете.
С наступлением дня у нас появился новый союзник, правда весьма сомнительный, – поднялась небольшая песчаная буря, и видимость сразу же упала. Песок и помогал, и мешал нам. Передовой отряд ударной группы, шедшей на Рас-Медавву, сразу же потерял всякую способность ориентироваться – солдаты не видели, что они делают и куда идут. Австралийские укрепления были плохо видны на ровной поверхности – они располагались в ложбинах. Наши люди частенько проходили между двумя бункерами, даже не заметив их, и неожиданно получали пули в спину.
– Не стреляйте, мы немцы! – в отчаянии кричали они, думая, что их по ошибке обстреляли сзади свои же товарищи. И слишком поздно узнавали, что позади них были враги, очень довольные слышать о том, что они немцы.
Саперы к этому времени уже проложили проход в минном поле, и под прикрытием пыли машины доставили подкрепления, подвезли противотанковые орудия, боеприпасы и продовольствие.
– Захваченные опорные пункты необходимо удержать любой ценой! – велел Роммель.
Он одним из первых появился утром на захваченных позициях. Генерал полз со мной рядом, как простой пехотинец. Он хотел добраться до какой-то определенной линии окопов. Но не успели мы отползти от захваченных укреплений, как заметили группу саперов, залегших за грудой камней.
– Куда вас несет, черт побери? – закричал нам штабс-фельдфебель.
Я прокричал им в ответ, что мы хотим добраться до опорного пункта, расположенного, судя по карте, недалеко отсюда.
– Не валяйте дурака, – последовал гениальный ответ, – томми их снова захватили.
Лежа на земле, я многозначительно показал на свои погоны и погоны Роммеля. Штабсфельдфебель наконец узнал противопылевые очки Роммеля на фуражке, и его речь угасла.
Начавшийся пулеметный обстрел навел нас на мысль, что оставаться здесь дольше нецелесообразно. Мы осторожно поползли назад.