Шаляпин и его творческая судьба, профессиональная деятельность реализовывались публично, и не только брызжущая страсть к игре, но и чувство самосохранения подчас побуждало артиста скрываться за масками, сохраняя свою суверенность, личностную и творческую независимость. Он выходил в ролях не только на сцену, но часто и на публику - и в тех, которые навязывала ему молва, и в тех, которые ему самому казались уместными, выигрышными, просто интересными. В общении с любым - выбранным, навязанным или случайным - партнером Шаляпин брал инициативу на себя, вел свою стратегию и тактику, часто остроумную, дерзкую, озорную, и почти всегда выигрывал поединок. Быть естественным, органичным в любой избранной роли артисту не составляло труда, он сам наслаждался ее виртуозным исполнением. Он играл и великого артиста, и неуживчивого гения, и капризного барина, и смелого революционера, трибуна, и "выходца из народа", "самородка", и уличного бродягу-певца парижских предместий, играл увлеченно, иногда вынужденно, стремясь разрешить сложную творческую, "производственную", житейскую ситуацию, но играл всегда органично, убедительно, талантливо. Правда искусства была для него выше обыденной достоверности, а востребованная роль "самородка", "скомороха", столь рьяно и восторженно поддерживаемая молвой, была, в общем-то, и не самой сложной, близкой артисту по духу, по темпераменту, по социальному смыслу. К тому же как "самородок", как "знаменитость" Шаляпин позволял и "в жизни" большее "лицедейство", чем другие его собратья, и, что скрывать, подчас с удовольствием и небескорыстно этим пользовался.
К приятельству с Шаляпиным стремятся цари, короли и их многочисленная челядь, "поставщики двора его императорского величества", промышленные и торговые магнаты. "Снимал Шаляпина и чуму", - рекламировал себя бойкий фотограф. Облик Шаляпина отвечает социальным настроениям, пробуждает интерес к человеку "низовой" культуры, к "самородку", выбившемуся "вверх", выступающему "прообразом нового героя".
О самородках не слишком дружелюбно, но проницательно отозвалась Анна Ахматова: "Я поняла главный недостаток подобных людей: Есенин, Шаляпин, Русланова… Они самородки. И тут это "само" сыграло с ними скверную шутку. У них есть всё, кроме самообуздания. Относительно других они позволяют себе быть какими угодно, вести себя Бог знает как". И в самом деле, "других", мечтавших войти хоть в какие-то отношения с "самородками", было поистине несметное число, и потому "мера самообуздания" артиста была различной, смотря по ситуации, настроению, по "капризу гения", наконец, а Шаляпину все это тоже не было чуждо.
В одном из писем 1904 года Горький с тревогой замечает: "Я видел в Москве Алексина, Шаляпина… Шаляпин растолстел и очень много говорил о себе. Признак дурной, это нужно предоставить другим. Славная душа все же, хотя успехи его портят". И в ноябре того же года из Петербурга он сообщает Е. П. Пешковой: "Здесь Шаляпин. Поет. Ему рукоплещут, он толстеет и много говорит о деньгах". В своем мнении Горький не был одинок. В феврале 1904 года Л. Н. Андреев писал Горькому: "А Шаляпин мне тоже совсем не нравится, он начинает относиться к себе с благоговением. Видел я его в постели, в три часа дня, и был он очень похож на римского императора - времен упадка. Крупный, красивый, сильный - и изнеженный". Впрочем, кто без греха? Сдержанный Немирович-Данченко и тот смутился, когда увидел сверкающий драгоценными камнями перстень на пальце из-под глухого рукава грубой горьковской косоворотки.
В Петербурге Шаляпин пел не только на мариинской сцене, но и в закрытых спектаклях придворного Эрмитажного театра. Здание, соединенное переходом с Зимним дворцом, построено в 1780-х годах архитектором Дж. Кваренги для Екатерины II. Зал украшен статуями Аполлона и девяти муз, стены отделаны искусственным мрамором. Красные бархатные скамьи амфитеатром спускались к сцене. Балы, маскарады, концерты для приближенных к царю чиновников и свиты были продолжением дворцовых церемоний и обставлялись с пышной театральностью. Иногда гости предварительно оповещались, в костюмах какой исторической эпохи им следует прибыть.
Шаляпина смешила искусственность таких официальных развлечений, забавляли аристократы, манерно беседующие с легким иностранным акцентом в богатых, но безвкусно сшитых боярских нарядах.
"…делалось неловко, неприятно и скучно смотреть на эту забаву, тем более что в ней отсутствовал смех, - вспоминал Шаляпин. - Серьезно и значительно сидел посередине зала государь император, а мы, также одетые в русские боярские костюмы XVII века, изображали сцену из "Бориса Годунова". Серьезно я распоряжался с князем Шуйским: брал его за шиворот дареной ему мною же, Годуновым, шубы и ставил его на колени. Бояре из зала шибко аплодировали… В антракте после сцены, когда я вышел в продолговатый зал покурить, ко мне подошел старый великий князь Владимир Александрович и, похвалив меня, сказал:
- Сцена с Шуйским проявлена вами очень сильно и характерно.
На что я весьма глухо ответил:
- Старался, ваше высочество, обратить внимание кого следует, как надо разговаривать иногда с боярами…
Великий князь не ожидал такого ответа. Он посмотрел на меня расширенными глазами - вероятно, ему в первую минуту почудился в моих словах мотив рабочей "Дубинушки", но сейчас же понял, что я имею в виду дубину Петра Великого, и громко рассмеялся".
Присутствие высокопоставленных особ не сковывало Шаляпина. Певец вел себя как обычно, не подлаживаясь под нравы великосветской публики.
Как мы помним, Шаляпин впервые вышел на сцену Большого театра в сентябре 1899 года, а уже в декабре великая княгиня Елизавета Федоровна и великий князь Сергей Александрович, брат императора, просят представить им певца. Супругам артист показался симпатичным, они просят его выступить в концерте в Благородном собрании в пользу московского Дамского благотворительного тюремного комитета. Программа составлена удачно: участвуют С. В. Рахманинов, А. Б. Гольденвейзер…
Вскоре Шаляпина приглашают на домашний вечер. Высшее общество: государь, императрица, их близкие, министр двора барон Фредерикс… Присутствовал и Теляковский. Вечером он записал в дневнике: Шаляпин "удостоился высочайшего одобрения и похвал как от государя, так и от министра Двора". Императорская семья с удовольствием посещает спектакли с участием Шаляпина.
19 декабря 1902 года В. А. Теляковский сообщает артисту: "Не видал Вас вчера после спектакля, а потому не мог Вам высказать того высокого художественного наслаждения, которое я испытал во время спектакля "Мефистофеля". Приношу Вам мою сердечную благодарность за прекрасное исполнение. Государь Император и Государыня Императрица остались вполне довольны Вашим исполнением - и мне об этом говорили - считаю для себя приятным долгом Вам об этом сообщить".
Однажды в антракте "Бориса Годунова" в Мариинском театре певца пригласил Николай II. Шаляпин в костюме и гриме вошел в царскую ложу. Царь говорил комплименты, хвалил голос, исполнение.
"Но мне всегда казалось, - вспоминал Шаляпин, - что я был приглашаем больше из любопытства посмотреть вблизи, как я загримирован, как у меня наклеен нос, как приклеена борода. Я это думал потому, что в ложе всегда бывали дамы, великие княгини и фрейлины. И когда я входил в ложу, они как-то облепляли меня взглядами. Их глаза буквально ощупывали мой нос, бороду. Очень мило, немножко капризно спрашивали:
- Как же наклеили нос? Пластырь?"
Вслед за государем и великими князьями хотят заручиться приятельством с певцом и "просто" князья. Мария Клавдиевна Тенишева, сама склонная к любительскому музицированию и даже мечтавшая о карьере оперной певицы, встретила Шаляпина в Париже и пригласила в свой салон. Растроганная его пением, она одарила артиста красивой булавкой - на память о прекрасном вечере.
Супругу Марии Клавдиевны князю В. Н. Тенишеву это почему-то не понравилось; певцу же пришлось не по душе поведение хозяина дома:
"Князь!
Я крайне удивлен и обижен Вашей запиской ко мне: я был приглашен княгинею к Вам петь и исполнил эту просьбу с удовольствием. Княгиня подарила мне, как Souvenir, булавку, а я, довольный любезным ко мне отношением, выразил ей мою благодарность. Требований каких бы то ни было я, кажется, Вам не предъявлял и получение от Вас 1000 франков и Вашей визитной карточки, на которой написано было: "прошу возвратить булавку подателю", - во-первых, меня удивило, а во вторых, заставляет теперь уже сообщить Вам, что гонорар мой я определяю в 2000 франков за каждое мое участие, а потому покорнейше прошу Вас, Князь, прислать мне по нижеследующему адресу сумму, оставшуюся мне Вами недоплаченной. Булавку же могу возвратить только уважаемой княгине, ибо от нее лично я имел честь ее получить, и если княгиня скажет мне только слово, то не медля ни минуты булавка будет выслана. Всегда с почтением к Вам имею честь быть
Федор Шаляпин".
Артист, слегка по-мужицки покуражась, указал аристократу на его место. И здесь мы не будем идеализировать Шаляпина. Княгиня М. К. Тенишева в своих воспоминаниях описывала эту историю иначе:
"Хотя Шаляпин назвался ко мне сам, я все же хотела его отблагодарить за участие и перед отъездом преподнесла ему на память небольшую вещицу. Это была булавка для галстука из бриллиантов в виде маленькой урны. Отдавая ее Шаляпину, я сказала, что в эту урну я собрала те слезы, которые он заставил меня пролить своим чудесным исполнением. Он был растроган и благодарил. Однако, спустя несколько дней, снова приезжает ко мне В. В. Андреев и говорит, что Шаляпин очень обижен, не получая платы за свое участие. Муж написал письмо Шаляпину, извинился за происшедшее недоразумение, объяснив, что я сделала ему подарок, который, очевидно, ему не понравился, а потому посылает ему деньги, булавку же просит вернуть. Князь вложил деньги в конверт и послал с человеком. Ответа не последовало. Муж послал человека вторично, и тогда Шаляпин ответил, что деньги он получил, а булавку оставляет на память".
Оставим на совести обеих сторон этот инцидент, однако, видимо, не без оснований прозвучало разраженное замечание Горького в одном из его писем: "Шаляпин располнел. Деньги его портят".
Разумеется, Шаляпин знал себе цену и не любил, когда другие ее занижали, ни в плане материальном, ни в художественном, ни в этическом. Талант и труд были для него неделимы. А труд требовал вознаграждения. Некоторым заядлым поклонникам, не знавшим удержу в благотворительной деятельности за счет артиста, он лукаво, но твердо напоминал: "Бесплатно только птички поют!" Награды? Он считал их заслуженными - артистов награждать принято. И вот - первый царский подарок: золотые часы!
"Посмотрел я часы, и показалось мне, что они недостаточно отражают широту натуры Российского Государя, - вспоминал Шаляпин. - Я бы сказал, что эти золотые с розочками (осколками бриллиантов. - В. Д.) часы доставили бы большую радость заслуженному швейцару богатого дома… Я подумал, что лично мне таких часов вообще не надо - у меня были лучшие, а держать для хвастовства перед иностранцами - вот-де какие Царь Русский часы подарить может! - не имело никакого смысла - хвастаться ими как раз и нельзя было. Я положил часы в футляр и отослал к милому Теляковскому при письме, в котором вполне точно объяснил резоны моего поступка. Получился "скандал". В старину от царских подарков никто не смел отказываться, а я… В. А. Теляковский отправился в Кабинет Его Величества и вместе со своими там друзьями без огласки инцидент уладил. Через некоторое время я получил другие часы - на этот раз приличные".
Подарок сопровождался официальным документом на гербовой бумаге:
"Удостоверение № 3549.
Дано Артисту Императорских театров Федору Шаляпину в том, что ему Всемилостивейше пожалованы золотые часы с государственным гербом, украшенные бриллиантами из Кабинета Его Императорского Величества.
С. Петербург, Марта 14 дня 1903 года".
Артист демонстрировал свою независимость и даже бравировал ею. Он благосклонно принимал ордена, подношения, звания, но не собирался расплачиваться за них ограничениями свободы, регламентацией своего поведения.
Известна в актерских кругах легенда о трагике Александрийского театра В. А. Каратыгине: когда император Николай I, находясь в благостном настроении, захотел полюбоваться, как знаменитый актер сможет его "изобразить", тот принял картинную позу царя и невозмутимо приказал присутствовавшему при этом директору императорских театров Гедеонову завтра же выплатить ему, Каратыгину, двойной месячный оклад. Государь рассмеялся, но распоряжение велел выполнить.
Шаляпин очень любил рассказывать этот анекдот и даже подробно, в лицах, изложил его в своих мемуарах. И неудивительно: он сам не чуждался рискованных импровизаций с властными покровителями, не без удовольствия осаживал их.
Как-то во время выступления в Зимнем дворце великий князь Сергей Михайлович вынес после концерта бокал шампанского в драгоценном старинном венецианском стакане:
- Шаляпин, мне государь поручил предложить вам стакан шампанского в благодарность за ваше пение, чтобы вы выпили за здоровье его величества.
"Я взял стакан, молча выпил содержимое, - рассказывал Шаляпин, - и, чтобы сгладить немного показавшуюся мне неловкость, посмотрел на великого князя, на поднос, с которым он стоял в ожидании стакана, и сказал:
- Прошу, Ваше Величество, передайте государю императору, что Шаляпин на память об этом знаменательном случае стакан взял с собой домой.
Конечно, князю ничего не осталось, как улыбнуться и отнести поднос пустым".
Действительно, высоким покровителям императорской сцены ничего более не оставалось, как улыбаться "шуткам гениев". Что они могли еще сделать? Придержать очередное полагающееся по выслуге лет и заслугам звание, как пытался сделать министр двора В. Б. Фредерикс? Пожаловаться Теляковскому: "Каким невозможным нахалом держит себя Шаляпин! Что это за манера во время репетиции в Эрмитажном театре держать руки в карманах, играть цепочкой, строить гримасы и т. д. Прямо невыносимо и противно на него смотреть!" Но - смотрели, кричали до изнеможения "бис!", "браво!", приглашали артиста зайти к себе в ложу, чтобы показать лопнувшие от аплодисментов перчатки.
- Видите, до чего вы меня доводите, - кокетливо жаловалась великая княгиня. - Вообще, вы такой артист, который любит разорять. В прошлый раз вы мне разрознили дюжину венецианских стаканов.
Шаляпин ответил:
- Ваше высочество, дюжина эта легко восстановится, если к исчезнувшему стакану присоединятся другие одиннадцать…
"Великая княгиня очень мило улыбнулась, но остроумия моего не оценила, - комментировал этот эпизод Шаляпин. - Стакан остался у меня горевать в одиночестве…"
Писатель Андрей Седых (Я. М. Цвибак) пересказывал со слов сына артиста Федора Федоровича диалог Шаляпина с Николаем II в антракте "Бориса Годунова":
- Я, Федор Иванович, хотел у вас кое-что приватно спросить: скажите, вот я часто бываю на оперных спектаклях. Почему это тенора всегда имеют у публики, в особенности у женщин, такой успех, а басы - кроме вас - нет?
- Ваше величество, ведь это очень просто… Тенора всегда поют партии любовников… "Куда, куда вы удалились?" Ну, женщины и умирают… А мы, басы, кого поем? Либо монахов, либо дьяволов, либо царей… Кого это интересует?!
Государь подумал, подергал бородку и согласился:
- Да, действительно, роли все неинтересные…
Подобных эпизодов у Шаляпина случалось немало. Ему было интересно обострить диалог, поставить партнера в трудное положение, выявить его суть. Конечно, он бравировал своим озорством, эпатировал верноподданническое окружение, получал несомненное актерское удовольствие, кураж от поставленного им маленького спектакля, от того, что не он в этот момент зависел от власти, а власть "приспосабливалась" к нему. Удовольствие это, вероятно, было сродни тому, какое он испытывал, поддразнивая своих учителей в казанском училище и собирая первые лавры от публики - школьного класса…
Нужно отдать должное энергии, вкусу и нравственному чутью В. А. Теляковского: он по мере сил оберегал Шаляпина и от бюрократического напора, и от благорасположения "шумного света", и от интриг и происков артистов-завистников, которых тоже было немало.
Коровин вспоминал: стоило ему с Шаляпиным появиться в каком-нибудь московском ресторане, как к их столику немедленно подсаживались бесцеремонные собеседники. Друзья пытались искать место поукромнее, но не тут-то было: назойливая публика сдвигала столы поближе.
Падкие до сенсаций и слухов репортеры любили подсчитывать гонорары Шаляпина, сравнивать с доходами других артистов, с заработками Шаляпина в юности. А что может быть интереснее для обывателя, чем подсчет денег в кармане знаменитости? "В Уфе, когда он начинал, ему платили 25 рублей в месяц, теперь 60 тысяч в год, а за выход в спектакле частной антрепризы две или три тысячи…"
Пройдя к славе трудный, полный лишений путь, Шаляпин, став знаменитым, панически боялся потерять голос, остаться без средств, сделать семью нищей. Правда, однако, и то, что к Шаляпину шли за помощью самые разные люди и очень многим он помогал. Певец посылает в Крым деньги больному В. С. Калинникову, причем делает это анонимно, не желая обидеть и смутить композитора. Юрист М. Ф. Волькенштейн, доверенное лицо Шаляпина, вспоминал: "Если б только знали, сколько через мои руки прошло денег Шаляпина для помощи тем, кто в этом нуждался". Сосчитать спектакли и концерты, которые Шаляпин давал в пользу различных организаций и фондов, и в самом деле трудно.
В марте 1906 года Шаляпин поет в Милане. Возвращаясь в Москву, он останавливается в Киеве, выступает в Соловцовском театре. "Заседание городской думы не состоялось, так как большинство гласных оказалось в театре, где пел Шаляпин. Следующее заседание решено назначить по окончании гастролей Шаляпина", - писали газеты.
Но главным событием в Киеве стал благотворительный концерт для рабочих в огромном цирке "Hippo palas".
"Устройством общедоступного народного концерта в Киеве я преследовал две цели, - объяснял Шаляпин, - во-первых, дать возможность посетить этот концерт своим друзьям-рабочим, которым было предоставлено около тысячи бесплатных мест и около тысячи денежных (от 12 до 42 коп.); во-вторых, принести им посильную материальную помощь. Весь чистый сбор с концерта в сумме 1704 р. 33 коп. я передал для этой цели Л. Г. Мунштейну (Lolo). Федор Шаляпин. Киев, 30 апреля 1906 года".