Как и все государственные службы во времена шоковой терапии в 1991–1995 годах, российские спецслужбы, предоставленные самим себе, действовали практически бесконтрольно и плохо финансировались. Предприимчивые разведчики, оставшиеся в "Аэрофлоте" с советских времен, превратили государственную авиакомпанию в дойную корову; из средств "Аэрофлота" финансировались шпионские операции и тысячи сотрудников по всему миру.
- То, что нам открылось, было уму непостижимо, - рассказывал мне Глушков много лет спустя в Лондоне. - Финансовые потоки "Аэрофлота" за границей управлялись из загадочных офшоров; мы так и не смогли установить, кто за ними стоял.
Выручка от продажи билетов поступала на 352 счета в иностранных банках, но установить, кто контролировал эти счета, было совершенно невозможно. Все иностранные представительства "Аэрофлота" возглавлялись сотрудниками СВР или ГРУ, а центральная администрация - офицерами ФСБ; и они отчитывались перед своим начальством, а не перед руководством авиакомпании.
- Чтобы ты лучше представил себе проблему, скажу, что в штате авиакомпании из 14 тысяч человек три тысячи были сотрудниками спецслужб. Отдел кадров возглавлял офицер ФСБ. Службу безопасности возглавлял офицер ФСБ. И их нельзя было тронуть. Знаешь, что я тогда сделал? - злорадно ухмыльнулся Николай. - Я выставил им счета. Отправил письма в СВР Примакову и в ФСБ Барсукову с просьбой выплатить своим сотрудникам зарплату. Мне тогда позвонил Коржаков. Он рвал и метал, обещал уничтожить, если я буду посягать на права спецслужб.
Все это происходило весной 1996 года, когда Березовский, Чубайс и Гусь схлестнулись со спецслужбами в битве за Кремль.
- Но это было только начало, - продолжал Глушков. - Настоящий шок у них наступил, когда мы взяли под контроль денежные потоки. Мы просто закрыли все 352 счета и перенаправили заграничные доходы в единый финансово-расчетный центр в Швейцарии, который сами и контролировали. Компания называлась "Андава". Вот это чекистов вконец разъярило.
Спустя годы, собирая материал для этой книги, я разговаривал с одним российским перебежчиком, ныне живущим под вымышленным именем в тихой европейской стране. Он рассказал, что до 1996 года главы европейских резидентур свободно использовали средства "Аэрофлота" для своих нужд - как оперативных, так и личных. И вот в один прекрасный день шпионы из аэрофлотовских представительств начали слать в Москву рапорта, что у них больше нет доступа к денежным средствам. По словам моего информатора, в результате глушковской реформы оперативные расходы СВР моментально сократились более чем на треть, а это были десятки миллионов долларов.
Мой источник рассказал, что начиная с 1995 года резидентура СВР в Швейцарии стала следить за Березовским во время его посещений этой страны. "В разработке" были все его деловые контакты, а особенно тщательно следили за деятельностью "Анадавы" в Лозанне. Донесения поступали лично к директору СВР Примакову. Три года спустя, когда Примаков стал премьером, эти материалы послужили основанием для так называемого "Дела Аэрофлота".
После преобразований, проведенных Глушковым, финансовые показатели авиакомпании резко пошли вверх. Весь авиапарк был застрахован в западных страховых компаниях, стареющие советские лайнеры заменили на новые "Боинги", на рейсах появились миловидные стюардессы, говорящие на иностранных языках, и резко улучшилось качество бортпитания. В течение трех лет компания стала прибыльной, а цены на ее акции взлетели с 7 до 150 долларов.
В начале 1998 года 51 процент "Аэрофлота" по-прежнему принадлежал государству. Остальные акции находились в частных руках, в основном у трудового коллектива. Партнер Бориса Роман Абрамович начал потихоньку скупать акции "Аэрофлота" у мелких акционеров. Шла подготовка к приватизации государственного пакета.
Весной 1998 года я и сам оказался втянутым в аэрофлотовскую эпопею. То была моя вторая попытка поучаствовать в российской золотой лихорадке. По просьбе Бориса я нашел ему американского стратегического партнера - холдинг, владевший одной из крупнейших американских авиакомпаний. Хорошенько изучив российский авиарынок, американцы пожелали участвовать в приватизации "Аэрофлота" и обещали вложить громадные средства, а также свой опыт и мощь одного из крупнейших мировых авиаперевозчиков. Их энтузиазм не уменьшился даже, когда в августе в России грянул финансовый кризис - они видели в этом проекте долгосрочную перспективу.
Однако спустя две недели потенциальные инвесторы пришли в полное недоумение, услышав от Бориса, что сделка не состоится. Причина была простой, но непостижимой для американцев - "фактор Примуса". С приходом в Белый дом нового премьер-министра Борис был убежден, что никакой приватизации "Аэрофлота" не будет; он даже не мог гарантировать, что команда Глушкова будет и дальше работать в компании.
Американцы уехали домой сильно разочарованные, а я в очередной раз попрощался со своим шансом разбогатеть на российской приватизации.
Среди проблем, которые возникли у Березовского с назначением Примакова, неудача приватизации "Аэрофлота" была, пожалуй, самой небольшой. Главное заключалось в том, что ослабли позиции тандема Тани-Вали, его союзников в Кремле. Да и сам Ельцин, похоже, впал в депрессию после того, как был вынужден назначить правительство, навязанное коммунистами. До августовского кризиса Белый дом полностью находился под контролем Кремля, и президент преспокойно назначал и увольнял министров. Но Примаков своим назначением был обязан не столько президенту, сколько Думе, и Ельцин уже не мог позволить себе отправить его в отставку, по крайней мере сейчас - вскоре после того, как его прежняя команда привела страну к финансовой катастрофе. Теперь уже премьер давил на президента, пытаясь расставить своих людей на ключевые позиции. Звезда Березовского заметно потускнела. В Клубе уже не толпились, как прежде, посетители. Бар с чучелом крокодила опустел.
ПОКА БОРИС СТРОИЛ оборону в ожидании атаки со стороны нового премьера, Саша и его друзья пытались устоять под давлением со стороны нового директора ФСБ, которого ничуть не смущало то обстоятельство, что он получил свой пост во многом благодаря им.
После встречи с Путиным Саша и вся его команда оказались "под колпаком". Их телефоны прослушивались. Их вывели за штат и отобрали удостоверения и табельное оружие. Управление собственной безопасности ФСБ изучало их прошлые дела. Кто-то запустил "утку" в прессу, что Саша и его сотрудники подозреваются в нападениях на квартиры московских бизнесменов и вымогательстве.
Путин действительно расформировал УРПО по прямому распоряжению Ельцина. Тем не менее Хохолькова перевели на хлебную должность в налоговую службу. Камышникова трудоустроили в АТЦ. Все бывшие опера из УРПО, кроме семи бунтовщиков, получили новые должности. В Конторе поговаривали, что дни Саши и его друзей сочтены.
30 сентября военная прокуратура неожиданно прекратила тянувшееся пол-года следствие по жалобе Саши и его группы. Борис получил официальное уведомление, в котором отмечалось, что 27 декабря 1997 года капитан Камышников действительно позволил себе ряд "необдуманных высказываний в Ваш адрес". Хотя эти заявления и "дискредитируют его как руководителя, тем не менее они не свидетельствуют о намерении организовать совершение убийства".
По второму эпизоду, писал прокурор, выяснилось, что в разговоре с полковником Гусаком в ноябре 1997 года генерал "Хохольков спросил, сможет ли он [Гусак] убить Вас". Однако "Гусак не воспринял слова своего начальника как постановку конкретной задачи о совершении убийства. Сам Хохольков категорически отрицает наличие каких-либо намерений убить Вас или высказывания на эту тему".
Во время последнего визита в прокуратуру, когда им объявляли о прекращении следствия, Саша познакомился с Трепашкиным, которого узнал по фотографии в деле.
- Миша, я твой несостоявшийся убийца, - представился Саша.
- А-а, приятно познакомиться. Значит, я твоя несостоявшаяся жертва.
С этого момента Трепашкин примкнул к Сашиной компании.
В середине октября бунтовщики встретились с Борисом в Клубе, чтобы посоветоваться, как им быть дальше. Саша настаивал на том, чтобы продолжать борьбу. Трепашкин, которого также пригласили на совещание, поддержал Сашу. Шебалин, как обычно, молчал. Понькин, Щеглов и Латышенок склонились к Сашиной точке зрения. Гусак к тому времени уже с ними не общался; понимал, что ситуация складывается не в их пользу.
Борис и сам чувствовал, как сгущается атмосфера. В первых числах ноября коммунисты начали новую шумную кампанию, обвинив "евреев на верхах власти" во всех экономических бедах России, имея в виду в первую очередь Березовского и Чубайса. Тему поднял депутат от коммунистов генерал Альберт Макашов. Выступая на митинге, он заявил, что "жиды", окружившие Ельцина, виноваты в хаосе, царящем в стране. Они "пьют кровь русских людей, они разрушают промышленность и сельское хозяйство", - кричал он под аплодисменты толпы. Его поддержал один из думских коммунистов Виктор Илюхин, заявивший, что в окружении президента "слишком много лиц еврейской национальности". Весь сентябрь еврейский вопрос был главной темой политических дискуссий, включая яростную перебранку между патриотами и либералами в Думе и заявление Ельцина, осуждающее антисемитизм. Коммунисты еще выше подняли градус антиельцинской кампании, обвинив его в "геноциде русского народа" и потребовав импичмента по длинному списку обвинений, начиная от развала СССР и разрушения армии и кончая пропагандой противозачаточных средств и либерализацией абортов.
Примаков отмалчивался, но Борис был уверен, что весь этот шабаш есть ни что иное, как артподготовка к предстоящей в следующем году политической битве, в которой коммунисты намереваются использовать Примакова в качестве "патриотической" альтернативы Ельцину.
Тогда-то у Бориса в офисе и появилась команда Саши Литвиненко с рассказом о том, как новый директор ФСБ сживает их со света. Однако они решили не сдаваться и хотят устроить публичный скандал. Они опять просят у него совета и помощи.
Борис колебался. С одной стороны, он хотел помочь Саше и понимал, что публичность - их единственная защита. Но он не был уверен, что в сложившейся политической ситуации будет разумно выступить против Путина. А вдруг это подтолкнет директора ФСБ к переходу в лагерь Примакова? Борис взял неделю на размышление.
Политические симпатии Путина оставались для него загадкой. После августовского кризиса и назначения Примакова премьер-министром директор ФСБ не спешил раскрывать свои карты и спрятался, как рак-отшельник, в своей лубянской раковине. Путин считался человеком, лояльным президенту, однако Контора всегда была бастионом реакции. К тому же дело УРПО не могли закрыть без согласия Путина. Пожалуй, настало время заставить его определиться, на чьей он стороне - коммуно-патриотов или реформаторов-ельцинцев. Публичный скандал вынудит его занять какую-то позицию. И Борис согласился: пора предавать дело огласке.
13 ноября в газетах появилось открытое письмо Березовского Путину, в котором олигарх призывал возобновить расследование антиконституционного заговора в Конторе. Он писал, что сотрудники ФСБ, сообщившие ему о готовящемся покушении, подверглись преследованиям и были обвинены в том, что "помешали патриотам убить еврея, который ограбил Россию", что подлило масла в огонь бушевавшей дискуссии об антисемитизме.
Спустя четыре дня Саша, Шебалин, Латышенок, Щеглов, Понькин и их "несостоявшаяся жертва" Трепашкин вышли на знаменитую пресс-конференцию. В ФСБ процветает коррупция и беззаконие, заявили они. Президент, Парламент и общественность должны провести независимое расследование. Они готовы выступить свидетелями. Все участники, кроме Саши и Трепашкина, скрывали лица лыжными масками или темными очками. Через несколько дней Доренко показал по телевизору фрагменты из их пасхального ночного интервью.
- Это был самый настоящий бунт, - вспоминал Саша потом. - Такого еще никогда не было, чтобы взбунтовалось целое подразделение из секретного управления, которое создали для совершения убийств. Все ФСБ смотрело, что будет дальше.
Пресс-конференция стала сенсацией, но прозвучала совсем не так, как хотели того Саша и его друзья. Они рассчитывали, что этот шаг всколыхнет общество, что обвинение Конторы в преступной деятельности от лица шести старших офицеров будет иметь последствия по существу и, как минимум, даст им защиту общественности и прессы. Но все пошло не так: пресс-конференция была воспринята исключительно как политический ход Березовского, а вовсе не как разоблачение порядков, царящих в ФСБ.
Три года спустя Саша с горечью написал в своей книге "Лубянская преступная группировка": "Мы хотели обратиться к обществу, предупредить: если никто сейчас не остановит эту чуму, через два-три года она возьмет власть… Я рассчитывал, что журналисты поймут… Но на следующий день читаю в газете, что это провокация Березовского. Да при чем тут Березовский?! Он никого не заставлял туда идти, все шли сами, и никому он денег не предлагал… Сейчас все кричат - спецслужбы у власти! Немцов говорит про полицейское государство. Где они были тогда, в ноябре 1998 года? Никто даже слова не сказал!"
Пресс-конференция не достигла и того, чего ждал Борис, она не выкурила Путина из раковины. Новый начальник ФСБ отреагировал сдержанно и, с политической точки зрения, очень осторожно. Он заявил, что у бунтовщиков нет никаких доказательств, и обвинил их в нарушении дисциплины и даже, возможно, закона. Но ни слова не сказал по существу обвинений.
ТЕМ ВРЕМЕНЕМ ЕЛЬЦИН все больше погружался в депрессию. Он чувствовал себя глубоко одиноким. Его надавние фавориты, "младореформаторы" и их друзья-олигархи, предали его и занялись личным обогащением в самый ответственный момент борьбы с коммунистами. Конфликт между Чубайсом и Березовским, который расколол его политическую базу, продолжался в вялотекущей форме даже теперь, когда надо всем реформаторским лагерем нависла общая угроза. До выборов оставалось чуть больше года, а у президента не было ни малейшего понятия, кто мог бы стать его преемником и какие ресурсы этот человек сможет противопоставить коммунистам.
7 декабря 1998 года Ельцин прервал пребывание в больнице, чтобы уволить главу администрации Валентина Юмашева, заменив его пятидесятилетним генералом Николаем Бордюжей, в прошлом начальником отдела кадров КГБ СССР, а в последнее время командующим Пограничными войсками. Было ясно, что президент вновь стал искать противовес коммунистам среди силовиков. По Москве поползли слухи, что Бордюжу примеряют на роль ельцинского преемника.
"Теперь меня или убьют, или посадят в тюрьму", - сказал Саша Марине.
На фоне кризиса, разразившегося в Москве, продолжает ухудшаться ситуация на Кавказе. 19 августа 1998 года радикальная секта ваххабитов захватила две дагестанские деревни, провозгласив "независимую исламскую республику" и установив здесь законы Шариата. После примирительной встречи с мятежниками, которых он назвал "симпатичными экстремистами", министр внутренних дел Сергей Степашин позволил им остаться на захваченной территории, создав тем самым плацдарм для радикалов, недосягаемый для сил Масхадова.
Тем временем число заложников в Чечне перевалило за сотню. Заместитель Степашина Владимир Рушайло, при неофициальном участии Березовского, начал прямые переговоры с полевыми командирами, в обход правительства Масхадова. 20 сентября Березовский вывез из Чечни двух англичан, Джона Джеймса и Камиллу Карр, которые провели в плену четырнадцать месяцев.
8 декабря 1998 года в шестидесяти километрах от Грозного в брошенной на улице сумке чеченские власти обнаружили отрубленные головы четверых заложников - трех англичан и новозеландца. Убийство спровоцировала попытка их освободить, которую предприняли верные Масхадову подразделения. Масхадов обвинил в похищении и убийстве полевого командира Арби Бараева. Бараев, в свою очередь, пригрозил устроить теракты в России, если Масхадов атакует его опорный пункт в Урус-Мартане. Лидеры исламистской оппозиции Шамиль Басаев и Мовлади Удугов потребовали отставки Масхадова.
1998 ГОД ОЗНАМЕНОВАЛСЯ полным крахом российско-чеченского взаимопонимания. По словам Ахмеда Закаева, произошло это по вине российской стороны. Закаев считал, что резкое усиление радикальных исламистов было российской спецоперацией, которая преследовала цель дестабилизировать Масхадова. Началась эта деятельность с приходом Путина в ФСБ.
- Мы хотели строить светское, демократическое, прозападное мусульманское государство, что-то вроде Турции, и со временем вступить в НАТО и в ЕС, - объяснял он. - Но вдруг появились все эти ваххабиты с мешками денег и стали проповедовать совершенно иную, чуждую нам разновидность ислама. Как, ты думаешь, они попали к нам? Через Москву - у них у всех были российские визы!
В июле 1998 года, во время столкновений с радикальными полевыми командирами, правительство Масхадова захватило нескольких ваххабитов и выдворило их в Иорданию.
- Они все были опытными бойцами, - вспоминал Закаев, - но не имели ничего общего с талибами или "афганцами", то есть джихадистами, прошедшими американскую и пакистанскую подготовку, против которых в Афгане воевали советские войска. Это все были говорившие по-русски арабы, старые кагэбэшные кадры с Ближнего Востока. И мы знали, что их финансирует вовсе не Саудовская Аравия, а ФСБ из Москвы.
Он напомнил, что организатор терактов 11 сентября Халид Шейх Мохаммед, прежде чем присоединиться к Осаме Бин Ладену, пытался в 1997 году проникнуть в Чечню. Но ему это не удалось - не смог проехать через Азербайджан. То же самое произошло еще как минимум с четырьмя террористами из группы, захватившей самолеты 11 сентября, включая их лидера Мохаммеда Атту. Все они, прежде чем отправиться к талибам в Афганистан, пытались пробраться в Чечню, но не смогли: в то время это было просто невозможно.
- Теперь объясни мне, как эти ребята, которых мы поймали с иорданскими паспортами (про их чисто арабские физиономии я вообще молчу), спокойно пришли в посольство России, получили визы, потом прилетели в Москву, а оттуда - на Северный Кавказ? И все это без ведома ФСБ? Да такого быть не может! Они все у них в картотеке с 80-х годов! "Симпатичные террористы", сказал Степашин! Кстати, зачем Степашину нужно было брать под опеку те дагестанские деревни? Это было здорово сделано! Мы пытались вытеснить ваххабитов из Чечни, а им дали убежище на российской территории, под защитой ФСБ!
Закаев особенно возмущался индустрией захвата заложников, которая развилась благодаря практике платить за них выкуп. Это лишь поощряло полевых командиров на новые захваты и приносило им большие деньги. А в это время правительство Масхадова сидело без средств. Он утверждал, что российская сторона заплатила 7 миллионов долларов только за Валентина Власова, представителя Ельцина на Кавказе, который был взят в плен в мае, а освобожден в ноябре 1998 года.
Российские спецслужбы имели отлаженную систему контактов с похитителями; посредником был полковник Дауд Коригов, министр внутренних дел Ингушетии. В Москве все эти действия курировал заместитель министра внутренних дел Владимир Рушайло.