В книге повествуется о жизненном пути первого президента Чечни, раскрываются особенности чеченского народа, его стремление к независимости. Она позволяет понять характер Джохара Дудаева, его взгляды на жизнь. Название книги - "Миллион первый" - связано с известным высказыванием покойного президента: "Как-то у него спросили: "А сколько у чеченцев генералов?", на что Джохар Дудаев ответил: "Каждый чеченец - генерал, я же только миллион первый!"". В издании широко представлены документы последних лет жизни, речи и интервью Джохара Дудаева, его переписка. Книга также содержит стихи Аллы Дудаевой, которые она посвятила чеченскому народу.
Содержание:
-
ОТ АВТОРА 1
-
ЧАСТЬ I 1
-
ЧАСТЬ 2 17
-
ЧАСТЬ 3 38
-
ЧАСТЬ IV 54
-
Приложения 83
Алла Дудаева
Миллион первый
ОТ АВТОРА
Если бы много лет назад мне сказали, что я напишу эту книгу, я бы не поверила. Как не поверила бы и в то, что выйду замуж за чеченца, которому суждено будет стать первым мятежным президентом независимой и непокорной Ичкерии, и в то, какие жесточайшие испытания выпадут на мою долю, на долю народа, который я полюбила всем сердцем, всей душой.
Я благодарна судьбе за то, что на своем пути я встретила столько мужественных и благородных людей. Вместе с ними я пережила героические события Новейшей Истории Ичкерии. У них я черпаю свои силы и вдохновение, что бы жить и творить.
И хотя моя книга и посвящена Джохару Дудаеву, она так же является посвящением всему бесстрашному чеченскому народу и благодатной земле Ичкерии, которой жил и за которую погиб миллион первый ее гражданин.
Я от всей души благодарю всех, кто оказал мне большую помощь в работе над этой книгой, и пусть не обижается на меня тот, кто не найдет своей фамилии на ее страницах. Помните, что без вашей любви и поддержки этой книги просто не было бы.
Да хранит вас Аллах!
Грудным ребенком по сталинскому указу он был выслан вместе со своим многострадальным народом в заснеженный Казахстан. В семь лет потерявший горячо любимого отца, мальчик-изгой из "генерала песчаных карьеров" пройдя через жесточайшие испытания, становится первым чеченским генералом элитных частей Военно-воздушных сил СССР. Только неустанным, напряженным трудом, потеряв практически всякий страх перед смертью, чудовищным усилием воли ему удалось прорваться сквозь запретные "для чеченцев" кордоны. И вся жизнь его стала преодолением. Всенародно избранный президент мятежной республики, превосходный политик-реформатор и, наконец, главнокомандующий, в русско-чеченской войне с превосходящим в стократ по силе противником - полководец, военному искусству которого и сейчас поражается мир, генералиссимус. Рядом с Джокером лучшие сыны и дочери чеченского народа, восставшие против огромной империи зла. Это добровольные жертвы и не только они - все, погибшие под бомбами в разрушенной обугленной столице, растерзанные и замученные, умершие от голода и холода, все униженные и незаслуженно оскорбленные, тысячи раз расстрелянные и распятые - своими телами проложили, а кровью омыли долгожданную свободу Ичкерии. И убивать их дальше не только бесчеловечно, но и бессмысленно, ведь убить идею не удавалось еще никому и никогда. Только способные на смерть ради других могут сдвинуть сонные души, занятых только самими собой в мире, который сам является подсудимым у самого строго судьи - истории, потому что всегда убивал наиболее неудобных ему людей. Учителей и пророков. Вспомним Джордано Бруно, Жанну д'Арк, Шейха Мансура, Мартина Лютера Кинга и множество других мучеников и героев. И каждый раз. Когда "возмутитель спокойствия" проверяет наши законы на прочность весь мир держит экзамен, и мы с ним тоже, потому что это касается всех нас…
ЧАСТЬ I
Джохар Мусаевич, сколько у чеченцев генералов?
Джохар заразительно смеется.
- Каждый чеченец генерал, если не верите, подойдите к любому чеченцу и скажите: "Ты не генерал" - тогда увидите, что будет. Я только миллион первый!
Он смеется все громче, и его искренний, выходящий, кажется из глубины самого сердца смех, подхватывают зеленые скалистые горы, вторя ему, переполняются, грохочут синие ущелья, смеется само голубое небо с белыми пушистыми облаками, весело искрятся прозрачные живые ручьи, стремительно бегущие с непокорных снежных вершин гордых, как вся земля Ичкерия и… замирает на мгновение удивленный мир.
Джохару Дудаеву
Первому Президенту непокоренной Чеченской Республики Ичкерия Посвящается…
О мой прекрасный бедуин!
Каких песков, каких равнин
Летит горячий суховей
И заметает Лету дней.
Томленье губ, память ночей
И страстный звук твоих речей,
И кожи бронзовый загар,
И запах роз - Кавказа дар,
Печаль твоих восточных глаз.
Шуршит песок за часом час.
И жизнь на острие клинка
Уносит времени река…
Свободы яростный призыв,
Огонь и страсть речей твоих,
И взрыва черная волна.
Твои последние слова
Услышал ветер и несет,
Свободе, солнцу песнь поет.
Трубит о ней горный поток,
Молитвами звенит восток.
Народный клич "Аллах Акбар"
Зовет тебя: "Вернись, Джохар!"
И мертвый, прислонясь к скале,
России страшен ты вдвойне.
Благоговейно пред тобой
Склонил главу Кавказ седой.
Встают из пламени войны,
Ичкерия, твои сыны
В бой, предначертанный судьбой
За Грозный, самый грозный бой,
"Победа!" - долгожданный крик,
И горы дрогнули на миг…
Звенят хрустальные ручьи,
Взмывая ввысь, парят орлы,
Но охраняет твой покой
Долина детства - Ялхарой.
Вершины, ветер, облака
И тихо шепчутся века,
А возле башни родовой
Расцвел шиповник молодой…
Глава 1
Ялхорой… Долина, зеленой чашей раскинувшаяся между высокими горами, - колыбель первого президента Ичкерии Джохара Дудаева. Ехать от центра Грозного до нее - полдня. И только оказавшись в этом бескрайнем царстве и окунувшись в ослепительно сверкающий голубой простор на огромной высоте между бесконечными цепями вершин, вдруг чувствуешь: здесь все - история… Родовая башня на склоне горы, взорванная в 1944 году во время депортации чеченцев, еще сохранила фундамент и начало стен. Огромные полутораметровые тесаные камни не сумели разрушить ни человек, ни время. На одном из них - отпечаток мастера, построившего эту башню. Вокруг - непроходимые заросли чертополоха и репейника такой высоты, что в них легко заблудиться. Таких разрушенных башен-крепостей - сотни в Ичкерии. Каждая из них строилась всем родом, и если ее не успевали возвести в течение года, то она так и оставалась недостроенной, молчаливым свидетельством того, что род еще недостаточно силен.
Удивительное и волшебное место эта долина. Утес над дорогой, как огромный горец в папахе и бурке, застыл, охраняя вход в нее. Сторожем назвали его местные чабаны, пасущие в долине отары овец. Блестит, переливается на дне долины ручеек, из расщелин пробиваются заросли дикой малины и смородины. Если посмотреть на развалины башни сверху, то можно ясно увидеть очертания лежащей девушки; россыпи камней, отходящие во все стороны от "головы", кажутся распущенными волосами. Зеленое царство огромных растений: листья мать-и-мачехи - с зонтик величиной, а дудник, в изобилии растущий в России по берегам речек и прудов, здесь достигает четырехметровой высоты. "Обмельчал, - жалуется старик, местный чабан. - Раньше охотник, влезая на его ветви, издалека видел зверя".
Воздух напоен запахом медоносных цветов, гудят пчелы. Местные пчеловоды не успевают откачивать в огромные бидоны мед из переполненных ульев и до самой поздней осени кочуют по цветущим склонам. Все тут дышит легендами древней земли вайнахов - скотоводов, землепашцев, тружеников и… воинов.
Впервые этот народ упоминается в исторических памятниках на рубеже VI века до н. э. Название чеченцев - "нохчи" - произошло, как толкуют одни, от имени пророка Ноха (Ноя), другие считают, что в его основе - слово "нох" (плуг), третьи - "нах" (люди, народ). В XIX веке грузинский миссионер Евфипит еще в XIV веке переводил самоназвание чеченцев "нахчуо" как люди, народ. Вайнахи - общее название чеченцев и ингушей, что значит наш народ (свои люди). Вайнахи имели свою государственность более трех тысяч лет назад.
Некогда здесь, в родовой башне Ялхороя, нашел приют знаменитый абрек Зелимхан Харачоевский. Если глядеть на противоположную от башни сторону долины, слева, меж гор, можно увидеть тропу Зелимхана Харачоевского, по которой он уходил в Грузию.
А дальше - зеленое плато, окруженное кольцевым ущельем, по дну которого бежит прозрачная горная речка. Солнечные лучи едва пробиваются сквозь почти смыкающиеся скалы со множеством ниш и пещер. Дикие звери находят здесь прибежище, и часто на твой, еще не успевший наполниться водой след в песке наступает лапа рыси или медведя.
Справа, на неприступной скале, на высоте 200 метров, - Домик мертвой девушки, построенный, по преданию, отцом, который заточил сюда дочь перед рождением незаконного ребенка. Это каменное строение стало могильником для многих. Сквозь ниши видны скелеты и чьи-то длинные волосы. Языческие знаки-символы на стенах; ветер, несущийся с плато; шорох песка - все шепчет о грустной тайне ушедших времен и поколений. Дальше, если идти 10 часов пешком, перед вами откроется голубое хрустальное чудо невиданной красоты - высокогорное озеро Галанчож.
Солнце, склоняясь к закату и опускаясь за утес Сторож, делает долину оранжевой и почти прозрачной. Фиолетовые, сиреневые, черные тени в ущельях. Мягко и печально светятся "бурка" и "папаха" Сторожа, и, кажется, каменный горец поднимается, большая тень его оживает, и он снова выходит в свой извечный дозор. Здесь охранял он когда-то маленького мальчика по имени Джохар (что на чеченском языке означает "жемчуг"), пришедшего в мир в вековой башне, мечтавшего жить и умереть, прижавшись к этой земле, "обняв родные горы"… Так заканчивается его единственная, ненапечатанная поэма.
В долине, похожей при закате солнца на розовую перламутровую раковину, он родился, подобно жемчужине, и сюда должен вернуться. Это было его самым заветным желанием. Отсюда, с вершины высокой горы, Джохар будет смотреть на свою родную непокорную Ичкерию, а старый каменный утес вновь станет оберегать его покой и хранить вековое молчание…
Теплое лето 1967 года
После июньского студенческого пленэра я собиралась первый раз на танцы в наш гарнизонный Дом офицеров в новом, только что сшитом мамой бордовом бархатном платье, безуспешно пытаясь причесать щеткой непокорные короткие каштановые волосы. Месяц этюдов в одном из сел Смоленщины, полуденное солнце и речной песок превратили благопристойную девушку с длинными волосами в загорелого мальчишку с вихрами на затылке. "Я там просто не успевала отмывать от краски волосы, пальцы и коленки, вот и постриглась", - оправдывалась я перед мамой. "Ты бы еще все остальное тоже отрезала, - рассерженно отвечала она, - а поаккуратнее нельзя рисовать?" "Нет, конечно, я же не чертежник!"
В глубине души я очень гордилась тем, что когда писала картины, забывала обо всем на свете - это было явной приметой вдохновения, а без него, как известно, не рождается на свет ни одно настоящее произведение искусства. И судя по количеству пятен краски на мне, вдохновение было совсем близко.
Да, на аккуратного чертежника я определенно не походила. Считая себя вольными художниками, мы снисходительно именовали чертежниками некоторых наших сокурсников, в поте лица вырисовывающих и раскрашивающих на своих грунтованных холстах и картонках каждую вылинявшую доску в сизых деревенских заборах. Они, как правило, имели отличные оценки по черчению, примерно посещали все лекции, но полетом фантазии явно не отличались.
"В одном из этюдов у меня очень хорошо получилось золотистое речное дно с просвечивающимися под водой камнями. Эту акварель забрали в художественный фонд нашего института. А у Галки Даниловой, моей подружки, взяли этюд, на котором она написала зеленый холм с колыщущейся под ветром выгоревшей травой и белыми от солнца ветками ив", - взахлеб делилась я впечатлениями, пока мы срочно "подгоняли платье". Я похудела и чувствовала себя такой легкой, что ветер, казалось, мог унести меня, словно прокаленную на солнце былинку. Густой запах соснового бора, озерной воды и зеленого камыша еще бродил во мне, отдавая свежей, глубинной чистотой, и казался самым первобытным запахом на свете. Он надолго сохранился во мне и потом, зимой, когда я вспоминала озеро, вызывал те же острые чувства.
Каждую субботу после просмотра очередного нового художественного фильма в Доме офицеров были танцы, на которые приходила не только молодежь. Семейные пары, часто довольно пожилые, тоже оставались после просмотра, рассаживались вдоль стен и смотрели, смотрели… Иногда танцевали популярное в те годы танго, но чаще с упоением медленно кружились в вальсе, почти совсем вышедшем из моды. Другого развлечения, кроме субботних танцев, в нашем заросшем березами летном военном городке Шайковка Калужской области просто не было. После службы военным комендантом на острове Врангеля мой отец, майор авиации, обеспечивая взлет и посадку самолетов, служил здесь уже второй год.
Военный патруль с красной повязкой на рукаве прохаживался вдоль стен Дома офицеров. Нежно благоухали ночные фиалки и душистый табак на клумбах. Белые стрелы граммофонов табака, казалось, светились в ночной темноте, обволакивающей парк, а прохлада, залетая в открытые окна и раздувая тяжелые зеленые шторы, приятно освежала разгоряченные лица танцующих.
Как только я вошла, изящный молодой человек с черными усиками и красивыми карими глазами быстро пересек большой зал Дома офицеров и пригласил меня на танец. "Джохар Дудаев", - представился он, произнеся, кроме того, еще семь восточных, странно звучащих имен. "У нас на Кавказе принято знать всех своих предков до седьмого колена", - пояснил, поймав мой удивленный взгляд. Началась обычная, ничего не значащая беседа двух впервые встретившихся молодых людей. Оказалось, что наши увлечения и пристрастия во многом схожи. Нам обоим очень нравилась модная в ту пору мелодия "Маленький цветок". Потом Джохар прочитал мне строчки из "Мцыри" Лермонтова, многие его стихи он знал наизусть. Выправка и манеры Джохара напоминали выправку офицера - дворянина Xix века, в то время в нем что-то было от Печорина: возможно, разочарование в жизни и байроновская отрешенность.
Звучала музыка, пары танцевали танго, томно прижимаясь друг к другу, а он, отчужденно глядя на них, рассказывал мне про свою родину, Кавказ: "Когда танцуют Лезгинку, нельзя даже прикоснуться к девушке. Это оскорбление, нанесенное всему роду".
Его бледное лицо и печаль в глазах вызвали из глубины памяти слова, которые часто вспоминались мне потом, когда я думала о нем: "Под чужую песню и смеюсь, и плачу…" Эти строчки из известных стихов Сергея Есенина как нельзя лучше подходили к нему. Он постоянно тосковал по своим горам и ущельям, как птица в неволе по ослепительно синему небу и белым облакам.
Некоторые темы мы обсуждали так, словно были обитателями разных планет. "Твой народ утратил мораль и честь, которые были свойственны когда-то дворянам", - заявлял он. Я возмущалась, спорила, не понимала. "В каждой семье у вас собственные мораль и воспитание". "А как это может быть общественным у чеченцев?" - не сдавалась я, выросшая в семье, где была единственным ребенком. Меня очень любили папа, мама и бабушка, и, наверное, поэтому я была довольно-таки высокого мнения о своих достоинствах.
Особого значения я его словам тогда не придавала. Танцы окончились, он проводил меня до дома и попросил, чтобы завтра утром (это было воскресенье) в 10 утра я пришла на речку - излюбленное место отдыха всего военного городка в выходные дни. Туда приходили семьями с детьми и парами, там играли в волейбол, купались и загорали на пляже с раннего утра и до захода солнца. Я обещала прийти на свидание не задумываясь, как делала это всегда и никогда не приходила.
На следующее утро я была у подруги и рассказала ей про нового знакомого. Ее мать, имея двух дочерей на выданье, знала все про всех молодых людей в гарнизоне, заинтересовалась, услышав имя Джохар. Я приехала в военный городок Шайковка только в июне, после окончания 2-го курса художественно-графического факультета института в Смоленске, меня не было дома целый год и я ничего не знала об этом "странном" молодом человеке. "Он с тобой танцевал целый вечер? - удивлялась она. - Странно, обычно он никогда никого не приглашает… Танцует только "белый" танец, когда девушки сами приглашают, хотя многим очень нравится".
Был уже полдень, когда мы с подружкой пришли на пляж. Отойдя подальше, я прилегла с книжкой. Про нового знакомого уже и не думала, как вдруг… на книгу упала тень Джохара. Он стоял под ярким солнцем бледный от негодования, огненные глаза его, казалось, прожигали меня насквозь. "Мы говорили вчера об отсутствии долга чести - ваше поведение это подтверждает!" Я растерялась - никогда не видела такого взрыва возмущения. Все мои поклонники терпеливо несли ярмо беспрекословной покорности, и повысить голос в моем присутствии было для них равносильно подписанию себе приговора. "Ну, я всегда обещаю прийти на свидание, чтобы не обидеть, и считаю, что не приходить на свидание - мое право…"
- У нас с вами разные понятия об этих вещах, - сказал он грустно и уже без возмущения. - Я ждал вас столько времени только для того, чтобы сказать об этом.
Странное дело, именно эта вспышка гнева заинтриговала меня. Все, кто окружал меня в ту пору, казались мне однообразными, похожими друг на друга. Тот, кого я могла бы полюбить, представлялся мне воплощенным в жизнь образом Артура из "Овода" Лилиан Войнич. Юноша, нервно обрывающий тонкими пальцами лепестки цветов, с бледным лицом, печальными глазами и незаживающей раной в душе, был моей мечтой с шестого класса. Книгу я выучила почти наизусть и только с сожалением думала иногда о том, что мой идеал - всего лишь плод воображения такой же женщины, как и я, поэтому он так и волнует меня. Подобный необычайный сплав тонкости восприятия, обнаженных нервов и несгибаемого мужества просто не существует в природе!..
Но этот юноша меня заинтересовал. Его возмущение было таким искренним… и, самое главное, он был прав - нельзя унижать людей. Мы быстро помирились.