Одна за другой были распроданы те немногие ценные вещи, что привезли они из дому. Сердце Джохара сжалось, когда уносили медный кувшин, последнюю память о доме. Радовала его только школа, учеба давалась легко. Молодая учительница старалась изо всех сил, но у нее был грудной ребенок, которого нужно было кормить, отлучаясь с уроков, и тогда в классе поднимался невообразимый шум. Был поставлен вопрос о ее увольнении. Узнав об этом, она заплакала. И тогда маленький Джохар вышел из-за парты и отправился в кабинет директора. Он пообещал, что шума больше не будет, и храбро взял всю ответственность на себя. Увольнение отложили, а Джохару пришлось заменять учительницу во время ее отлучек. Джохара выбрали старостой класса. Каждый день, готовясь к урокам, он планировал, чем занять ребят. Но однажды, вернувшись из школы, Джохар узнал новость: всех высланных с Кавказа перевозят в город Чимкент. Грустный, он пришел в последний раз в класс - проститься. Учительница догнала его в коридоре: "Женя, - так ласково русская учительница называла Джохара, - кто же теперь будет мне помогать? Уезжает мой маленький помощник. Прощай, Женя". Нагнулась и поцеловала его.
Глава 3
В Чимкенте у Джохара появились новые друзья. Когда он учился в шестом классе, прошел слух, что их возвращают на родину. На год раньше всех, один, на крышах вагонов, пересаживаясь с поезда на поезд, Джохар приехал в Грозный.
Слово "чеченец" тогда звучало как "преступник". Кругом были одни чужие, жившие в домах чеченцев и вовсе не ждавшие возвращения хозяев. Но чеченцы возвращались… Заново строились на участках бросовой земли, которые им выделяли за чертой их столицы.
Я, широко раскрыв глаза, слушала, как он рассказывал, что, учась в седьмом классе, сам начал строить дом для себя и матери, а старшие братья твердили, что это невозможно, и целыми днями пропадали где-то в городе. Крошечное строение из двух комнат можно было назвать гордым именем "дом" лишь весьма приблизительно. Он учился у взрослых. Смотрел, как соседи закладывают фундамент, и на своем участке делал то же самое, только в гораздо меньших масштабах. Целый месяц, засучив до колен штаны, вместе с матерью и старшей сестрой Хазу, месил глину с соломой и сушил на горячем солнце большие, ровные, аккуратно сложенные саманные кирпичи. Когда были сложены стены, стали помогать старшие, и к зиме домик был готов. Я видела его потом, он долго еще стоял во дворе старшего брата Басхана, служа сразу и кухней, и детской.
В школе его приняли в штыки, в седьмом классе всем заправляли здоровенные второгодники, сидевшие на галерке и никому не подчинявшиеся. Когда учительница представила нового ученика, по партам пронесся шепот: "Чеченец, чеченец…" Он был в числе "первых ласточек", вернувшихся из ссылки.
В классе было несколько свободных парт, но преподавательница, вероятно, решив проверить смелость новичка, указала ему на место рядом с верзилой, развалившимся на задней парте среднего ряда. Маленького роста, выпрямившись от гнева в струнку, он стоял перед рослым парнем, с вызывающей наглостью занявшим своими внушительными конечностями всю парту и проход. "Твое место вместе с девочками!" - небрежно бросил верзила. Все вокруг подобострастно захихикали. Джохар неожиданно резко схватил его руку, на которую тот опирался щекой и, перегнув ее о парту, нажал так, что противник застонал. "Двигайся, а то сломаю". Скривившись от боли, парень нехотя отодвинулся от края. Учительница наблюдала за этой сценой молча и, казалось, была довольна: в классе появился наконец человек, который поможет ей справиться с второгодниками.
Закончив учебный год на "отлично", Джохар должен был как лучший ученик поехать в Венгрию. Всего на школу выделили две путевки. Матери пришлось купить для него новые курточку, брюки и рубашку, урезав и без того скромный бюджет семьи. Для всех родственников и знакомых это было событием почти фантастическим. Им гордились и восхищались. Но директор школы рассудила, что неблагонадежному чеченцу нечего делать за границей, и вместо Джохара поехала ее дочь, не отличавшаяся успехами в учебе. Это было большим ударом для него, особенно мучил стыд перед знакомыми, которые, встречая его, с простодушным любопытством принимались расспрашивать о поездке. Самым обидным стало то, что кто-то мог усомниться в его действительных успехах, но большинство воспринимало произошедшее как нечто само собой разумеющееся: "Да никогда никого из нас за рубеж не выпустят. Нам все дороги перекрыты, запомни это раз и навсегда!"
Джохар вообще перестал посещать уроки, которые вела директрисса, но в конце года сдал ее предмет экзаменационной комиссии на отлично и получил аттестат.
После первого курса физико-математического факультета Владикавказского университета решил, наперекор всему, поступить туда, куда чеченцев не брали вообще, - в летное училище. "Лучше синица в руках, чем журавль в небе", - отговаривали его умудренные опытом, но так и не сумевшие "взлететь" прагматичные однокурсники, а он мечтал… И ощущал в себе такие силы, что, казалось, мог бы взбежать вверх по стенке. Забрав документы, тайно поехал в Тамбов - не хотел слышать уговоры и видеть слезы матери. Лучше пусть узнает потом, когда пути назад уже не будет…
Но не так-то просто было осуществить задуманное ему, чеченцу, сыну народа-парии, пусть и с отличным аттестатом. Пришлось назваться осетином. Медицинская комиссия забраковывала всех неугодных режиму. Он обращался в другие медицинские учреждения и начал было уже сомневаться в себе, когда, еще не веря охватившему его чувству упоительного счастья, услышал от светловолосой женщины-доктора с умным и добрым взглядом твердое: "Вы, молодой человек, рождены летать".
Джохар выбирал для себя самое трудное и не знал непреодолимого.
Когда-то, мальчишкой приехав в Грозный, он уходил в парк имени Кирова и час за часом, день за днем бродил в бушующем великолепии цветов в поисках Черной Розы. Джохар слышал где-то, что если хорошо постараться, то ее можно найти… Он видел много прекрасных роз, часто - бордовых до черноты, но той, единственной, с черными лепестками, отыскать не мог. Однако возвращался сюда вновь и вновь в трепетном предчувствии, что вот сегодня, сейчас неприступная откроет, наконец, свой лик…
Наверное, с тем же упорством искал Джохар свою необычную судьбу. "Ищите и обрящете". И случается, что ищущий с такой отчаянной решимостью сам становится тем, что ищет, как случилось это с ним, превратившимся в символ Свободы.
Очень много друзей появилось у Джохара в училище. Предметы он осваивал с легкостью. Летной подготовкой мог заниматься до изнеможения. Ощущение счастья не покидало его - ведь он, наконец, обрел себя. После окончания высшего авиационного училища, при получении диплома с отличием, разразился скандал. Джохар настаивал на том, чтобы в его личное дело была вписана подлинная национальность - чеченец… и добился своего.
Лучшие его друзья, Виктор Перфильев и Вадим Конов, к сожалению, еще раньше были отчислены за какие-то мелкие оплошности - дисциплина там была строгая, но дружбу они сохранили на всю жизнь. Каждый раз, когда мы приезжали в Москву в отпуск из Сибири, обязательно встречались с ними в одном из ресторанов и никак не могли наговориться. Жена Виктора Перфильева Лариса, прелестная женщина и добрейший человек, была свидетелем на нашей свадьбе. Зарегистрировались мы с их помощью в Октябрьском районе Москвы, что было тогда очень непростым делом. Джохару заказали костюм в ателье, я сама сшила себе платье. А 12 сентября 1969 года, отпраздновав в ресторане с самыми близкими друзьями Джохара свадьбу, поехали в город Коломну, где я родилась. Там нас уже ждали мои родственники и гости.
Потом - свадебное путешествие в Ленинград в вагоне СВ. За эти десять дней мы побывали только в Эрмитаже и посетили некоторые достопримечательности, но в следующий наш приезд решили осмотреть все более досконально. Старик, продававший билеты на вокзале, узнал Джохара через пятнадцать лет, когда ему снова пришлось ехать в командировку в этот город. "А как та милая девушка, с которой вы ехали в прошлый раз в свадебное путешествие?" - как ни в чем не бывало осведомился он, словно все это было вчера. Узнав, что у нас уже трое детей, пошутил, что специально продал нам счастливый билет.
Закончив пятый курс художественно-графического факультета и защитив диплом, я поехала в Сибирь в поселок Средний, станция Белая Иркутской области. Такова судьба жен военных, и я не была исключением. А будучи дочерью военнослужащего, с детства привыкла кочевать с одного края необъятной страны в другой. После Забайкалья, мыса Шмидта и острова Врангеля Сибирь меня не пугала. И думала я не о занесенном снегом маленьком военном городке в глуши, а о любимом человеке, глаза которого вспыхивали от радости, когда он смотрел на меня. Я ехала к нему волнуясь, сердце учащенно билось, когда я представляла нашу встречу.
Мы начали совместную жизнь в трехкомнатной коммунальной квартире, в которой занимали одну комнату. Там, в ожидании очереди на квартиру, жили еще две молодые семьи. Окна замерзали, нижняя часть стен покрывалась инеем. Кроме кровати, раскладушки и маленького столика ничего не было. В окно смотрела кочегарка, дымившая круглые сутки. Снег вокруг нее был серым от угля.
На раскладушке до моего приезда спал земляк Джохара, Руслан Шахабов. Все наши семейные вечера мы проводили вместе. Часто ходили в Дом офицеров смотреть новые кинофильмы, читали книги (в библиотеке был неплохой выбор), играли в шахматы или карты. Я с удовольствием готовила ужин на троих, скучно нам никогда не было. У Руслана был превосходный музыкальный слух, и он часто пел чеченские песни, иногда по моей просьбе наигрывал на аккордеоне мотивы, которые мне особенно нравились. Очень часто я просила его исполнить мою любимую мелодию "Караван". Под звуки волнующей восточной музыки я грезила наяву, представляя мерно покачивающиеся спины верблюдов, персидские ковры, балдахины, прекрасных невольниц.
"А что видишь ты?" - поинтересовалась я как-то у Джохара. "Я вижу себя бедным одиноким монахом с черным дырявым зонтиком, бредущим по бесконечной пустыне навстречу ветру", - ответил он, и перед моими глазами мгновенно возникла ожившая японская миниатюра. Вместо восточной неги - образ мужества, упорства, аскетизма и… печаль. Резкие тени, и никого вокруг. "А какие твои любимые цвета?" Он немного подумал и сказал: "Белый, черный и желтый…" Необычный выбор. Белый - чистая страница жизни, на которой история еще будет написана. Черный на втором месте означает бунт против судьбы во имя первого цвета. Желтый, цвет солнца, символизирует неистощимую энергию, устремленность вперед и в то же время счастье, славу, бодрость духа. Плохо только, что рядом черный. Бунт и отречение в золотом сиянии солнца.
Трагедия чеченского народа всегда оставалась черной пропастью в его сердце, я не видела дна безграничному отчаянию, которое вспыхивало иногда в нем. Он вспоминал, как мальчиком собирал летом в запущенных садах фрукты и сдавал их на приемный пункт, что-бы на вырученные деньги купить себе школьную форму. Никто не догадывался, каких трудов ему стоило появляться в школе одетым не только не хуже других детей, а даже с каким-то подчеркнутым изяществом. Многие из его ровесников, не имея иного выбора кроме голодной смерти, начавшие красть в Казахстане, продолжали заниматься воровством и в Грозном. Малолетние воришки этим просто бравировали. Они гоняли по крышам голубей и по нескольку раз смотрели индийские фильмы "Бродяга" и "Господин 420", где героями были такие же беспризорные и отчаянные, но неунывающие персонажи. Они не обращали никакого внимания на милицию и весело распевали песенку "Цыпленок жареный". Одного из них как-то особенно допекла милиция, и он, убегая, залез на крышу трехэтажного дома. Десятилетний мальчишка носился от одного края к другому с криком "я враг народа!", каждый миг рискуя сорваться и сломать себе шею.
"Хочешь увидеть мое детство?" - как-то спросил меня Джохар и повел в гарнизонный Дом офицеров на просмотр обошедшего всю страну американского фильма "Генералы песчаных карьеров".
Дети Чечни были не Просто сиротами, каких много оказалось в стране после недавней войны, но и маленькими изгоями, отмеченными, как разбойничьим клеймом, крамольным словом "чеченец". Один из старших братьев Джохара и самый любимый, Халмурз, в 16 лет попал за решетку, когда вступился за тщедушного подростка, озверело избиваемого здоровенным кряжистым мужиком, владельцем большого дома с садом, за несколько украденных яблок, и в пылу драки убил обидчика ножом. Халмурз вышел из тюрьмы только перед смертью, в 40 лет. Ему постоянно набавляли срок: этот неисправимый смутьян не признавал воровских законов, в одиночку сражаясь с окружавшим его враждебным миром. И он выиграл эту неравную и бесчеловечную по своей жестокости схватку! В конце концов ему подчинилась вся тюрьма, по просьбе начальника он навел в ней порядок, всеми силами стремясь установить столь желанную его сердцу справедливость.
Джохар часто навещал Халмурза и как мог старался облегчить его участь. Его выпустили досрочно, но через год он скончался. Я видела лишь фотографии Халмурза и была поражена неукротимым мужеством, светившимся в его глазах. Наверное, таким был абрек Зелимхан Харачоевский, отважный отшельник, десятки лет скитавшийся в горах ради одной неугасимой страсти - увидеть родину свободной. Легенды о них, рыцарях-одиночках, благородных защитниках обездоленного народа, бережно передаются вайнахами из поколения в поколение. Вместо сказок детям рассказывают были о подвигах дедов и прадедов, называя род героя, село, в котором он рос. Во многих старинных башнях, между почерневшими от пороха стенами, белеют человеческие кости. Сколько лет омывают их дожди, овевают ветры. Кто знает, быть может, это и есть останки великих титанов - народных заступников из чеченских сказаний…
Перед своей смертью Халмурз очень хотел увидеть Джохара, но так и умер, не дождавшись его. Три дня потом Джохар лежал на его кровати, отвернувшись к стене и отказываясь от пищи. Он очень переживал, что не застал брата в живых. Что Халмурз хотел сказать ему на прощание, осталось тайной для всех.
Глава 4
Наш брак стал для меня постижением огромного духовного мира древнего народа, незаслуженно униженного И угнетаемого. Вместо, казалось бы, вполне понятной ненависти к себе я почувствовала понимание и увидела грусть в глазах тех, кто встречал меня в Грозном в первый мой приезд.
Мы торжественно готовились к этой поездке. Заранее были куплены хорошие подарки всем сестрам и племянницам Джохара, насколько это позволяла скромная зарплата старшего лейтенанта. Я сама сшила себе пастельных оттенков шелковое платье с пелериной и маленьким воротником-стоечкой, отделанным белым кантом. Джохар подобрал мне ослепительно белую кружевную шляпку, белые перчатки, и неожиданно я превратилась в изысканную светскую даму. Мне было немного неловко появляться на людях в таком виде, но Джохар уверенно вел меня под руку, а рядом с ним я ничего не боялась.
Теплым июньским вечером мы приехали в Грозный. Пока добрались до поселка Катаямы, где находился дом старшего брата Басхана, уже стемнело. Дом был таким же, как у всех соседей: из красного кирпича, обнесенный длинным кирпичным забором и окруженный садом. Напротив темнел навес.
Меня торжественно усадили на стул в центре двора. Я сидела, словно экзотическая заморская птица в своем экстравагантном наряде, при виде которого у каждого входящего внезапно отнимался язык. Тонкий расчет Джохара я поняла лишь значительно позже. Посмотреть на невесту сбежалась чуть ли не вся улица.
Тогда жениться на русской было большой смелостью, и подобный шаг вызвал всеобщее негодование. Но я об этом ничего не знала!
Двор быстро заполнялся людьми, мужчины проходили в дом, девушки стояли около входа, застенчиво прижимаясь к стенам. Ах, сколько здесь было детей! Полуголые, уже успевшие загореть, они выскакивали из темноты и убегали обратно в сад, оглашая окрестности гортанными криками. "Дети природы, - подумала я. - И как же их много!"
Никто не знал, как со мной обращаться, как и я, разумеется, не понимала, как себя вести. Но уже на другой день я освоилась, познакомившись поближе с родственницами Дуки, так звали Джохара домашние. Здесь почти у каждого было второе имя, которое давала человеку родня. И мне, как выяснилось, нельзя было называть настоящими именами братьев и сестер Дуки.
Особое почтение оказывалось старикам и вообще старшим по возрасту. Их всегда встречали стоя, не смея сесть до тех пор, пока не получат разрешения. А так как людей приходило очень много, вскакивать приходилось то и дело. Легче было стоять, как, впрочем, и поступали молодые люди во дворе, встречавшие и провожавшие гостей.
Я удивлялась про себя этим прямо-таки китайским церемониям. Впрочем, потом мне стало многое ясно, и чем глубже я погружалась в новый для меня мир, чем больше усваивала чеченские обычаи, тем лучше понимала связь между излишне, как поначалу казалось, сложной системой бытовых ритуалов и поистине удивительными моральными ценностями, составляющими менталитет чеченского народа. Воспитание детей с младенчества в духе самоотверженности и послушания старшим приносило удивительные плоды. Любой сельский мальчишка-родственник, увидев меня впервые в жизни, вежливо осведомлялся, как мое здоровье и здоровье моих родителей (которых он в глаза не видел), живы ли они, не нуждаюсь ли я в чем-либо и нужна ли ого помощь. Я с уважением и благодарностью смотрела на этих маленьких мужчин.
Никогда раньше не ощущала, как много значат род и его поддержка. Две племянницы, семнадцатилетняя Марет и шестнадцатилетняя Асет, не отходили от меня ни на минуту, стоя у меня за спиной как два ангела-хранителя и потихоньку подсказывая, что мне делать и говорить. Это имело очень большое значение.
В первую очередь они сняли с меня шляпку и накинули на волосы белую шифоновую накидку. В общий ритуал входили примерно одни и те же вопросы и ответы на чеченском, которые я довольно скоро выучила. Но впереди еще была свадьба.
В самой красивой комнате для гостей в доме старшего брата от другой матери, Даны, нас ждали двое мулл. Стоя рядом напротив них, мы с Дуки сначала очень долго слушали, а потом повторяли за ними арабские слова диковинной для меня мусульманской молитвы. Все было очень торжественно, и временами меня охватывала нервная дрожь от страха сказать что-нибудь невпопад. Длилась церемония невыносимо долго.
Накануне ночью я не могла сомкнуть глаз, а утром не успела позавтракать - гости шли почти с самого рассвета, и мы едва успевали встречать и провожать их.
Наконец, почувствовав, что силы меня покидают, я еле успела повернуться к Дуки и, умоляюще взглянув на него, с последним словом "аминь" начала падать.
Все было как в кинофильме с замедленной съемкой. Он поддержал меня, потом несколько человек несли меня куда-то, а потом все провалилось в черноту.