Но 6 марта произошло, беспрецедентное в истории, показательное внезапное взятие Грозного, самого укрепленного по оценкам военных специалистов, города в мире. Оно основывалось на абсолютной новой военной тактике. У нашей маленькой армии не было самолетов, танков, установок "Град", тяжелой и легкой артиллерии - у нас не было тогда ничего, кроме автоматов и горячего, неиссякаемого желания уничтожить жесточайшую несправедливость. Победить можно было только силой духа и "смертью смерть поправ…" Нам нельзя было брать города или села даже на день, потому что тут же прилетали российские самолеты и начинали бомбить, смешивая с землей все живое. Гибли мирные жители, скот, горели дома, сады…
Джохару надо было найти выход… и он его нашел! Никто, кроме него, не верил тогда, что они смогут взять Грозный, все шли умирать… Предварительно Джохар все тщательно распланировал: 1) каждому командиру указал на карте место, где он должен находиться, с какой стороны, на какой улице лучше пройти к намеченной цели; 2) приказал до 6-ти часов утра окружить 9 комендатур, бесшумно снимая вокруг посты; 3) вокруг города оставить людей, охраняющих проходы для отхода назад; 4) дал команду ровно в 6 часов утра начинать стрелять; 5) потребовал три дня держать город, а потом быстро отойти, угоняя уазики, мототехнику. "У нас нет задачи долго удерживать город, наша цель - показать всему миру, как надо брать города!"
При входе в Грозный захватили два бензовоза. Чеченцы, сидящие за рулем, начали сопротивляться: "Мы за этот бензин большие деньги заплатили…" "А мы, с голыми руками, умирать идем!"
Предварительно заняв все проходы и "бреши" в обороне Грозного, наши боевики с 5-ти утра проникли в город, заняли позиции. В назначенный час начали штурм блокпостов, комендатур и других военных объектов. От взрывов сотрясалась земля. К наступающим примкнули жители Грозного, отнимая оружие у российских солдат, они тут же вступали в бой из-за отсутствия другого оружия, брали пожарные машины, заливали в них бензин, потом из шлангов пускали бензин на дорогу с бронетехникой - поджигали. Огненный ручей превращался в ревущую стену огня, из которой выскакивали солдаты. Взрывалась бронетехника, во все стороны разлетались рвущиеся снаряды. Но "уничтожить" военные объекты противника приказа от Джохара не поступало, в задачу входило только "окружить и обезвредить" или "взять в плен."
Три дня продолжался штурм города, в конце перестрелка почти прекратилась, заканчивались боеприпасы. Нашим бойцам, не обращая внимания на звуки выстрелов, грозненские жители приносили воду и кастрюли с горячей едой. Российские солдаты сидели без воды и голодные. Какая разница между оккупантами и долгожданными защитниками! Но самое главное - наконец-то нас не бомбили! По всем волнам эфира неслись призывы "окруженных" о помощи и мольба: "Не бомбите, мы еще живы!" В этом и сказалась удивительная военная смекалка Джохара. Если и умереть, то "обнявшись" с врагом! Он лично руководил этой операцией, доехав до самой площади "Минутка".
Показательное взятие столицы за три дня было завершено. Эта операция показала всему миру силу чеченской армии, а наши запасы оружия и патронов значительно пополнились. Трижды трехсоттысячная российская армия, давя все вокруг, делала круг по непокорной Ичкерии и трижды, как смятая гусеницами танков, трава оживала и вставала несметная человеческая рать. И конца этому не было видно.
7 апреля, в день рождения нашей дочери, Джохар не забыл позвонить и поздравить, хотя всем было не до праздника. Дана по "Новостям" 2 апреля услышала о бомбордировке Шалажи и очень переживала за всех нас, обратной связи у нее не было. Как всегда, Джохар много шутил. "Устал, замучили тебя?" - спросила Дана. "Да я их сам замучил", - засмеялся в ответ Джохар.
"Бессмертная крепость" Бамут полтора года стояла неустрашимой цитаделью под непрекращающимися бомбежками, артобстрелами и атаками. Пример непоколебимого мужества являли собой ее защитники, о них складывали легенды. Интервью с командиром Русланом Хайхороевым российские журналисты показали по центральному телевидению, и он поразил зрителей своим небольшим ростом и невозмутимостью. Все ожидали увидеть богатыря…. Оказывается, мужество от размера одежды не зависит. Довершил неудачу плана полный разгром колонны бронетехники 18 апреля на участке Ярыш-Марды.
Что только ни писали средства массовой информации России, пытаясь хоть как-то оправдать сокрушительное поражение. Писали, что солдаты оказались безоружными, им, якобы, не успели раздать боекомплекты, сообщали о предательстве офицерского состава, наконец, договорились до того, что это были и не солдаты вовсе, а необученные новобранцы, чуть ли не мальчики из школы, отправившиеся в Чечню на увеселительную прогулку.
Итак, зима закончилась, начиналась весна, грозящая затопить федералов половодьем народного гнева. Скоро зазеленеют леса, и тогда чеченским ополченцам, как в известной басне Крылова, обеспечены "под каждым кустом "и стол, и дом".
Российские генералы хорошо понимали опасность, грозящую армии летом, и спешили выполнить вторую часть секретного плана, о которой умалчивал Борис Ельцин, хотя по всему было видно, как хочется ему поделиться своими соображениями с телезрителями. После долгих дебатов на экранах телевизоров о том, стоит ли "великой России" опускаться до переговоров о мире с "бандитами", тем более с их "так называемым" президентом, и управляет ли он ситуацией, решили все-таки начать. Тут же, как "черт из табакерки", выскочил глава администрации Дока Гапурович Завгаев и обиженно заявил, что управляет всем он, с ним и нужно вести переговоры. Тогда очень осторожно Ельцин заявил, что не против начать переговоры. Джохар через Борового ответил, что пока Президент России не сменит свое окружение, эту войну не даст закончить "партия войны", и предложил заменить: г. Грачева - на г. Громова; г. Дейнекина - на г. Лебедя; пример-министра Черномырдина - на мэра Лужкова.
Борису Ельцину, видимо, преподнесли эту информацию не полностью или когда он был просто не в состоянии в ней разобраться. Поэтому он так и ответил: "Президент Джохар Дудаев требует каких-то непонятных кадровых перестановок". А тут нечего было понимать, им всем грозила отставка в случае подписания мира, как "не справившимся". Было объявлено, что на время переговоров боевые действия временно прекращаются, но, как всегда, это было только на словах. Авиация продолжала наносить бомбовые удары, артобстрелы сел не прекращались. Война искусственно затягивалась, но кем?
В ответ на нашу ноту протеста российское правительство заявило: "Российские самолеты в эти дни не вылетали и бомбовых ударов не наносили, возможно, это сделали азербайджанские самолеты. Это они бомбят Чечню." Азербайджан ответил возмущенной нотой протеста. В который раз ситуация становилась гротесковой, а под бомбами "неизвестной" авиации продолжали гибнуть мирные люди.
Четыре дня после бомбежки Шалажи все той же "неизвестной" авиацией у Джохара не было возможности выйти на связь, а в средствах массовой информации прозвучало: "Джохар Дудаев своим молчанием унижает Ельцина…" Следующей ночью Джохар выехал звонить за пределы Гехи-Чу. Вернулся раньше обычного, все были очень возбуждены. Джохар, напротив, был вне обыкновения молчалив и задумчив. Мусик отвел меня в сторону и, понизив голос, взволнованно зашептал: "Сто процентов бьют по нашему телефону".
Потом они мне все рассказали. Поставив уазик на небольшой поляне в лесу, Джохар, как обычно, вытащил телефон и начал звонить. Тут же, как всегда, прилетела "Утка", но бомбардировщиков не было слышно. Ночное звездное небо распахнулось над ними, вдруг они заметили, что спутников над их головой, как на "новогодней елке". От одного спутника протянулся луч к другому, скрестился с еще одним лучом и по траектории упал на землю. Непонятно откуда вынырнул самолет и нанес удар глубинной бомбой такой сокрушительной силы, что вокруг них начали ломаться и падать деревья. За первым последовал второй такой же удар, совсем рядом.
Утром произошло странное событие. Перед тем, как умыться, Джохар вытащил из закрытого клапаном бокового кармана верхней куртки свою зубную щетку. Открыл футляр, он был забит доверху черной свежей землей. "Кто из вас балуется?" - спросил нас Джохар. Мы молча смотрели друг на друга, детей в доме не было. Как могла земля попасть в плотно закрытый футляр, лежащий в кармане, в котором не было земли? Джохар помрачнел и задумался. Потом мы втроем, Джохар, Мусик и я, поехали на вчерашнее место бомбежки. Немного поплутали по лесу, затем начали попадаться кусты и деревья с поломанными и посеченными ветками. Чем ближе мы подъезжали к огромным воронкам, тем больше было сломанных стволов. С некоторых деревьев свисала содранная кора, и они казались совсем голыми, свежий сок прозрачными каплями стекал со срезанных веток и стволов. Лес тихо плакал, словно неслышно жаловался нам. Эти деревья больше не зазеленеют весной. Таких огромных воронок, в которые запросто можно было поместить целый дом, я еще не видела. Джохар попросил Мусика поставить уазик недалеко от края воронки и снова, вытащив телефон, собрался звонить.
- Зачем ты это делаешь, ты ведь знаешь, что опять прилетят проклятые самолеты и начнут нас бомбить?
- Мне нужно рассчитать время.
- А не звонить ты не можешь?
- Это моя работа, - просто ответил он. - Если начнут бомбить, прыгайте вниз, в одну и ту же воронку бомба два раза не попадает.
Он долго набирал разные номера и звонил в Турцию, еще куда-то. Мы с Мусой стояли возле края огромной воронки, которая только случайно не стала им братской могилой. Свежая, черная земля поблескивала на солнце и навевала глубокую печаль. Когда-нибудь запах этой земли останется с нами навсегда… Но вспаханная нива пахла точно также, будя в душе совсем другие, радостные чувства. Смерть и рождение сливались в одно целое, как и все в этом мире, и в этом заключался величайший дар Всевышнего. Джохар бесконечно говорил по телефону или нам так только казалось? Подозрительно долго не прилетали самолеты… Вдруг издалека раздался ровный знакомый тяжелый гул. Странно, что такому тяжелому и большому самолету-разведчику дали безобидную домашнюю кличку "Утка". Мне он больше напоминал крокодила! Джохар закрыл дипломат с телефоном и приказал Мусе быстро уезжать лесом. Мы потихоньку шли следом, под прикрытием веток деревьев. Джохар начал весело насвистывать, передразнивая птиц.
- Неужели ты не понимаешь, какой опасности подвергаешься?
- Я все рассчитал, - ответил он, - сегодня я говорил по телефону полчаса, так что я спокойно могу располагать пятнадцатью - двадцатью минутами. И потом, ты знаешь, как нам нужны эти переговоры.
Я вспомнила, как безрассудно хотел он выехать в Россию на встречу с генералом Стерлинговым перед самой войной, с каким страстным нетерпением ждал Саида из Москвы. Бесполезно его отговаривать.
- Переговоры, конечно, ничего не решат. Россия обязательно их нарушит. Важен сам факт переговоров, факт признания.
Он посмотрел на ветки деревьев:
- Какая поздняя весна в этом году… Как только распустятся листья, мы поднимемся в горы. Все склоны гор будут заполнены цветами, и везде будет слышен птичий гомон.
Действительно, если осенью в Ялхорое так хорошо, как должно быть красиво там весной.
- Знаешь, сегодня утром я загадал, если будет солнечный день, значит в этот день я родился (было 15 апреля).
Солнца не было уже давно, целый месяц стояла холодная, пасмурная погода. Это был первый солнечный день!
Джохар, не поднимая головы, теребил руками цветы.
Я посмотрела на его опущенные ресницы и мне стало его невыносимо жаль. До сих пор он с полным равнодушием относился к своему дню рождения, даже огорчался, когда я приглашала гостей 15 мая (день рождения по документам) и, они с порога, как принято, начинали поздравлять его. Особенно он расстраивался, если они приносили подарки. "Зачем обременять людей", - укорял меня потом, когда гости расходились. Теперь Джохар напоминал мне ребенка, у которого на всю жизнь отняли день рождения. Бледно-розовые цветы на высоких хрупких стебельках прятались в тени деревьев. Я нагнулась и начала их срывать.
- Дуки, а ты помнишь, как мы собирали на пшеничном поле синие васильки, а потом обменялись букетами?
Он отрицательно покачал головой.
- А как ты меня отчитал, когда я пообещала прийти на свидание, а потом не пришла?
- Как ты могла не прийти к такому парню!
Его глаза искрились от смеха, и он широко улыбался. Затем, глядя на мой сконфуженный вид, начал громко смеяться и хлопать меня по спине точно так же, как делал это, когда ласкал детей, крепко прижимая к ней ладони.
Интересно, он действительно все забыл или только притворялся, чтобы меня подразнить?
- Да где ты другую такую жену найдешь? - обиженно сказала я, и начала перечислять свои заслуги (которыми в глубине души очень гордилась): и художник, и поэт, и повар, и секретарь, и завхоз, а может мне еще и мемуары писать придется (кто знает, если бы тогда я не сказала про мемуары, сейчас мне не пришлось бы их писать, получилось, что я невольно пообещала ему это сделать).
- Туристка, спортсменка, комсомолка и, наконец, просто красавица!!! - скороговоркой с жутким акцентом, подражая известному артисту Этушу из знаменитого кинофильма "Кавказская пленница", продолжил Джохар.
- Уник, ты мой, Уник, хотите я вам еще спляшу!..
Больше обижаться я уже не могла, его смех был настолько заразительным, что я начала смеяться вместе с ним, вспомнив еще одну героиню старого советского фильма, Фросю Бурлакову. Наивная деревенская девушка приехала поступать в консерваторию. Исполнив перед ошеломленным профессором громовым голосом, от которого сотрясались стены зала, весь известный ей репертуар и женских и мужских арий, кинулась плясать вприсядку!
Вот так всю жизнь Джохар шутит и смеется и не столько над другими, сколько над собой.
Когда в самом начале его президентства из Москвы полетели во все концы телеграммы-молнии с приказом: "Задержите Дудаева", - он, лукаво поблескивая глазами, рассказывал: "Я теперь политический, как индюк, которого в тюрьму посадили. Его спрашивают: "За что посадили?" "За политику, пионерку в зад клюнул!"".
Наконец мы догнали уазик, но мне хотелось еще погулять. Собирая цветы, я уходила в глубь леса все дальше и дальше. Муса с автоматом шел рядом, охраняя на всякий случай. Джохар начал что-то записывать в блокнот, опираясь на капот машины. Потом он тревожно посмотрел нам вслед и позвал:
- Возвращайтесь, можете наступить на мину.
- Я их не вижу, - растерянно сказала я.
- И не увидишь, сейчас новые появились, похожие на листья деревьев, авиация много их раскидала в горах, если наступишь, сразу ноги отрывает, - со знанием дела пояснил Муса.
Сколько же лет после войны на этих минах еще будут подрываться дети?
Вечером, прямо в комнату, Магомет Жаниев втащил огромного упирающегося барана с длинной черной шерстью: "Тебе, Джохар, подарок на день рождения!" Откуда он о дне рождения узнал? Специально ездил, искал, что подарить, хотел порадовать. Баран отчаянно блеял и лягал Магомета, который еле удерживал его за огромные выгнутые рога. "Жаль резать такого красавца, пусть лучше живет", - сказал Джохар. "Ну, хоть сфотографируюсь с ним на память", - вздохнул Магомет, вытаскивая барана во двор. Через пять минут он принес и подарил Джохару фотографию, сделанную "кодаком": огромный черный баран смирно стоял рядом с маленьким Магометом, который ради такого случая опять надел свой потрясающий черный кожаный костюм. Загнутые большие рога, поднимаясь на уровень лица нашего друга, закручивались так же замысловато, как и шикарные лихие усы Магомета, только в противоположную сторону. "Ну, ты даешь, Магомет, вот это фотография, вот это подарок! Только не пойму, где тут баран, где Магомет!"
За неделю до 21 апреля снова приехал Шамсутдин Увайсаев, уже в который раз он просил меня и Деги уехать. Охота за Президентом началась, все об этом знали, хотя, я думаю, она никогда и не кончалась. В ту ночь мне приснился самый ужасный сон, который я когда-либо видела. Ночь, я на берегу моря, метрах в десяти от меня - Мовлихан. И вдруг из самой глубины поднимается огромная черная волна и, вздымаясь все выше, идет на меня. Вот она достигла высоты многоэтажного дома, вот уже закрыла все небо. Я пытаюсь убежать, поворачиваюсь к ней спиной, делаю несколько шагов, но понимаю, что не успею спастись. Волна надвигается, как неизбежность, все ближе и ближе, настигает, накрывает меня с головой и отрывает от земли. Сверху сыплется земля, я оказываюсь в черной пустоте, не хватает воздуха, начинаю задыхаться. "Сейчас я умру", - мелькает где-то далеко мысль, уже не относящаяся ко мне. Проснулась от того, что меня будил Дуки, кажется, я задыхалась на самом деле.
- Что с тобой?
- Сейчас я чуть не умерла во сне.
И я рассказала ему свой сон. Потом достала книгу Евгения Цветкова "Счастливые сны". Вот уже четвертый год я разгадывала сны и свои, и Джохара, и не разу не было ошибок в предсказаниях. Вторую часть книги составляла "Бардо Тодол" - тибетская книга мертвых, которую в Тибете читают умершим после смерти. Я посмотрела, что значит "большая черная волна уносит", вышло - опасность смерти для того, кого уносит, "тонуть в море" - опасность для жизни, "задохнуться" - к удаче. Одно другому противоречило. Решила расшифровать этот сон так: "Опасность для жизни, бесспорно, есть, но мне повезет и она минует". Джохар начал рассматривать обложку, на внутренней странице он нашел изображение бронзовой головы Гипноса (450–300 годы до н. э. Лондон, Британский музей). Там же был комментарий. "Интересно, что в греческой мифологии Гипнос - божество сна, сын ночи - был братом смерти". Он принялся тщательно его разглядывать, потом задумчиво произнес:
- Как верно, голова с крыльями, а лицо, отяжелевшее от сна.
- У нас в Чечне, - сказал Джохар, - сны разгадывают так, чтобы все плохое было заменено на хорошее. Изменяя сон, мы улучшаем судьбу. А плохой сон надо рассказать текущей воде, сразу, как только проснулся.
Странно… Вода, опять вода! Судьбоносная вода жизни, не зря ее называют живой, святой. Видимо, когда мы просим ее унести все плохое из сна, мы непроизвольно заклинаем и становимся волшебниками. Плохое она уносит, очищая будущее, впитывая молитву, просьбу о помощи - лечит больных. Мы с ней связаны намного теснее, чем думаем. Недаром большую часть нашей планеты покрывает вода, и мы сами почти целиком состоим из воды, нас и называют водяной расой. И мертвых в первую очередь покидает вода, вода жизни. Я не сказала Джохару, чтобы его не расстраивать, в глубине души я очень испугалась этого сна, я действительно ощутила смерть очень реально. Какой черный сон! Конечно, я рассказала его и воде и, выйдя на задний двор, ветру, но на душе было тяжело.