Ноябрь ушел на интермедии (маленькие музыкальные пьесы, исполняемые между частями основного произведения): так, Наполеон прислал к союзникам своего представителя с предложением начать переговоры о мире. Наполеон тянул время (у него было всего 53 тысячи человек, тогда как союзники к тому времени собрали уже больше 80 тысяч), но почему так поддавались на его уловки русские и австрийцы? "Продлись, продлись, очарованье…", – не это ли чувство опьяняло тогда русского и австрийского императоров? (Возможно, для верности ждали еще войска эрцгерцогов Карла и Иоанна (150 тысяч человек), да и Пруссия вот-вот могла вступить в войну, дав союзникам еще 180 тысяч солдат). Им, должно быть, даже жалко было разбить Наполеона: раз – и все кончится. Они "тянули удовольствие", думали, что играют с Наполеоном как кошка с мышкой. Наполеон терпел, хотя иногда самоуверенность неприятеля выводила его из себя ("Эти люди считают, что нас осталось только слопать!" – воскликнул Наполеон после беседы с князем Долгоруким). Но очень скоро роли переменились: к Наполеону подошли корпуса Даву и Бернадотта, число его войск достигло 73 тысяч солдат. Однако союзники об этом не знали (разведывательное дело в те времена было плохо поставлено у всех) и полагали силы французов в 50 тысяч человек.
4
Аустерлиц был первым и последним, единственным большим произведением Наполеона, где ему все удалось. Во всех остальных (Эсслинг, Ваграм, Йена, Прейсиш-Эйлау, Бородино, Дрезден, Лейпциг) чего-то да не хватало: то пехота увязнет в атаках, то артиллерия не вступит когда нужно, то кавалерия плохо сыграет свою партию.
Под Аустерлицем же 2 декабря 1805 года получилось все. Союзники, в ушах которых звучали песни Наполеона о его слабости, оставили Праценские высоты, чтобы атаковать французов. Наполеон махнул дирижерской палочкой – и корпуса Мюрата, Сульта и Бернадотта бросились на Працен. Центр союзников был прорван. Бой кончился уже к пяти часам вечера. 17 тысяч солдат и офицеров союзников попали в плен. (Последняя часть концерта как и положено была сыграна в темпе presto: уже 4 декабря император Франц приехал в лагерь Наполеона просить о перемирии, а еще через три недели был подписан мир).
Впрочем, в 1806 году был еще славный день 14 октября, когда одновременно состоялись два сражения, после которых прусская армия перестала существовать. Но торжество Наполеону наверняка отравляла мысль, что первой скрипкой оказался не он: под Йеной он разбил принятый им за главные силы корпус Гогенлоэ, насчитывавший всего 30 тысяч человек, тогда как Даву под Ауэрштедтом, имея 26 тысяч солдат, схватился с 70-тысячной прусской армией и победил!
К тому же кампания 1806 года была первой, которая не кончилась: русские, союзники пруссаков, вместо того чтобы сделать вид, что забыли о союзническом долге, пошли в Пруссию. Музыки оказалось так много, что она стала утомлять. Concerto становился слишком, неподъемно grosso. "Музыкантам" приходилось то и дело расчехлять инструменты. "Музыканты" устали и роптали. 26 декабря под Голымином и под Пултуском состоялись два боя, победители в которых не выявились. Война впервые с 1797 года (тогда Альвинци пытался деблокировать Мантую) перешла на зиму. 10 лет назад Альвинци пытался поймать французов на зимних квартирах. Наполеону понравился этот мотивчик, он его запомнил и попытался использовать: 20 января его 70-тысячная армия начала наступление, намереваясь отрезать русских, зимовавших в Восточной Пруссии, от баз в России, окружить и растереть в пыль.
Тогдашний русский главнокомандующий Беннигсен уже не имел самонадеянности и апломба, с которыми пускались в бой с Наполеоном союзники в 1805-м и пруссаки в 1806 годах: они верили всему, даже тому, чего не было. Беннигсен же не верил ничему, даже тому, что было. Это в общем-то и позволило Наполеону выиграть Первую польскую кампанию.
Под Прейсиш-Эйлау из его музыки впервые получился хаос. Ну да, мела метель, из-за которой Ожеро вместе с корпусом заблудился и вышел прямо на русские пушки – корпус перестал существовать. Затем русские атаковали с такой силой, что навстречу им пришлось бросить кавалерию Мюрата. Она прорвала фронт русских – геройский, но совершенно бесполезный маневр – и лишь чудом не сгинула в мясорубке. Даже если атаки французов оказывались удачны (как на русском левом фланге), русские не пускались бежать, а отходили, создавая новые рубежи обороны практически в чистом поле, и что самое удивительное – удерживая их! К тому же уже в сумерках пришли пруссаки (корпус Лестока) и дали волю ненависти, отомстили как могли за Йену и Ауэрштедт, выбив французов почти из всех захваченных с таким трудом пунктов. Наполеон должен был спросить себя – что не так? Он делал то же самое, что всегда, но сейчас это не дало почти никакого результата. Летом кое-как, имея численное превосходство (85 тысяч против 60 тысяч Беннигсена), поймав его во Фридланде на ошибке, Наполеон разгромил его.
Однако душевное спокойствие если и наступило, то ненадолго. Осенью 1807 года Наполеон влез на Пиренеи, а уже весной Испания восстала. Картонный король Жозеф не имел в Испании поддержки. 19 июля 1808 года в Байлене случилась катастрофа – французский генерал Дюпон (в 1805 году именно он начал бой под Ульмом) капитулировал с 20-тысячным корпусом. Восстала Португалия. 6 августа в Португалии высадился 17-тысячный экспедиционный английский корпус. 21 августа Жюно был разбит под Вимейро. 30 августа он капитулировал в Синтре. В сентябре в Испании создана Центральная Хунта. Джон Мур с 35-тысячной армией пошел на Мадрид.
Наполеон какое-то время, видимо, думал, что все утрясется само собой. Он не мог поверить: его музыка так долго очаровывала публику – так почему же сейчас публика кидается яйцами? В октябре он все же собрал в Германии и Италии 200-тысячный "оркестр", с которым в начале ноября вступил в Испанию. Это уже было нечто большее, чем война: огненный каток прокатывался по стране. 10 ноября Наполеон разбил испанцев при Бургосе, 30 ноября прорвался через Сомосьерру, завалив батареи на горной тропе телами мертвых поляков (ради свободы Польши они пришли превращать в рабов испанцев). 4 декабря Наполеон вступил в Мадрид. Затем он пошел против Джона Мура, но добить его и его крошечную армию уже не успел – в январе в привезенных из Парижа письмах сообщалось, что Австрия готовится к войне. Империя трещала по швам.
Наполеон бросился латать дыры. Он бросил Испанию, и там началось болеро – чисто испанская мелодия: один и тот же мотив, становящийся раз от разу все мощнее до полной коды, какофонии, взрыва…
5
На этот раз Наполеон не намерен был шутить с Австрией: он собрал 300 тысяч солдат и 400 пушек, обеспечивая себе численное и огневое превосходство.
Он намеревался сыграть что-нибудь быстрое – это особенно важно было для урока Европе, где после Испании все чаще сомневались в его исполнительском мастерстве. Австрияки делали все, чтобы Наполеон победил: они рассредоточили силы, наступая в четырех направлениях. 19 апреля при Абенсберге 25 тысяч австрийцев натолкнулись на 2 тысячи французов и – не смогли победить. Это должно было обнадежить Наполеона – австрийцы, выходит, ничего из преподанных им уроков не усвоили. Однако 20–21 апреля при Ландсхуте 125 тысяч французов не смогли раздавить 55 тысяч австрияков. Французские генералы забывали нотную грамоту: Клапаред вышел австрийцам в тыл, но атаковать почему-то не стал.
22–23 апреля 1809 года обе армии с разбегу столкнулись лбами под Экмюлем. Для Наполеона это было элементарным упражнением: пехота атакует с фронта, затем с фланга, конница атакует главную австрийскую батарею. Австрийцы отступают. Наполеон видит: его сила не иссякла. Но он же понимает, что пять дней боев не дали ему главного – решающей победы, Ульма-1809. Наполеон вошел в Вену, но на этот раз император Франц с просьбой о мире не приехал. Эрцгерцог Карл за Дунаем собирал войска. Наполеон решил, что будет ошибкой дать неприятелю окрепнуть, и в ночь на 21 мая начал переправляться на австрийский берег. Это была битва без затей – Наполеон не посылал в обход кавалерийские отряды, не делал обманных маневров и не распускал слухов. Используя остров Лобау, он начал переправу. Австрийцы могли бы штыками сбрасывать французов в воду, но промешкали и начали бой только когда французов на их берегу было 35 тысяч человек. Длившийся весь день бой не принес результатов никому 22 мая противники схватились вновь, при этом у Наполеона на неприятельском берегу было уже 70 тысяч человек при 144 пушках – надо думать, что он уже считал победу решенным делом. Так почти и было – к 16 часам австрийцы прекратили атаки и даже готовились к отходу. Но тут поднявшийся Дунай снес мосты, по которым французы получали боеприпасы и подкрепления. Нервы у французов сдали – солдаты начали метаться, оборона дрогнула. Австрийцы, напротив, нажали. Начался ад, который до этого испробовали на себе русские под Фридландом (а в 1813 году еще раз испробуют французы в Лейпциге). Французов, сгрудившихся на берегу, выкашивала австрийская картечь. К ночи у французов остался лишь крошечный плацдарм, но и его Наполеон приказал оставить. Этот день стоил Наполеону 37 тысячи жизней.
Австрийцев надо было хорошенько проучить. К июлю на острове Лобау и около него Наполеон сосредоточил 170 тысяч солдат при 584 пушках. В ночь на 5 июля он под проливным дождем начал переправлять войска через Дунай по мостам и на паромах. Получив плацдарм, французы бросились вперед. Эрцгерцог Карл ждал их на позиции у деревни Ваграм. Он не зря надеялся на нее: пятикилометровая по фронту, она делала возможным плотное (15 тысяч человек на километр) построение войск, как показала битва – практически непробиваемое. Наполеон, пользуясь преимуществом, атаковал почти все пункты – и везде был отбит! В Руссбахе французы даже бросились бежать! Окруженная в Ваграме одна из дивизий Бернадотта была уничтожена почти полностью. Не упусти Карл момента отправить Наполеону во фланг 18 тысяч кавалеристов князя Лихтенштейна – и еще неизвестно, чем кончился бы этот бой.
К несчастью, Карла хватило только на этот, первый день битвы. Распоряжения, сделанные им ко второму дню, были далеко не так хороши. Он раскидал свои силы на фронте в 27 километров, собираясь, видимо, устроить несколько разных очагов боя. Однако что это могло ему дать? К тому же Карл взял на себя партию первой скрипки в этом бою – он атаковал французов в четыре утра, хотя, находясь на высотах, мог бы предоставить это право неприятелю. План был простой – отрезать французов от переправ, чтобы повторить ситуацию 22 мая. И это почти получилось. Напор австрийцев был таков, что французская оборона прогибалась. Чтобы выправить ситуацию, Наполеон сформировал 45-тысячную колонну при 104 пушках. (Еще недавно такие войска завоевывали страны, а сейчас это должен был быть лишь эпизод в сражении). В полдень пушки открыли огонь, после этого колонна пошла вперед и… этот страшный таран увяз в сопротивляющейся австрийской массе! С необычайным трудом, громадными жертвами, отбирая у австрийцев по шагу пространства, тесня их, французы взяли Ваграм и высоты Нейдизель. После этого эрцгерцог Карл приказал отступить. Французы не преследовали неприятеля.
6
Эйлау, Испания, Эсслинг и Ваграм – это был переломный момент, кризис. Но понимал ли это сам Наполеон? Все известные на то время приемы – фронтальная или фланговая атака большой массой войск, обход, рейд конницы, выход во фланг с последующим обстрелом всей линии противника из орудий с господствующих высот – он использовал и не раз.
Громить противника по частям становилось все труднее: и "части" эти становились все больше, да и противник все реже ловился на такой детский мат. (В 1805 году Кутузов, оставшись после разгрома Макка один, предпринял беспримерный отход к резервам. Догнать и разгромить его французам не удалось). Чтобы побеждать дальше, ему надо было изобрести нечто новое. Наполеон, видимо, подсознательно понимал это, как и то, что ничего нового он изобрести не может. Его слова, сказанные, согласно Сегюру, после Аустерлица ("Орденер одряхлел. Для войны есть свои годы. Меня хватит еще лет на шесть, а потом придется кончить и мне"), сказанные после изумительной, как по нотам разыгранной, битвы, кончившейся шумной победой, могли быть вызваны предчувствием того, что повторить такое он уже не сможет.
Наполеон был человек из плоти и крови – так что, может быть его одолевал обычный кризис среднего возраста? (При Аустерлице ему было 36 лет, а при Прейсиш-Эйлау – 38). При этом кризисе человек смотрит на совершенное и, как ни велико достигнутое, спрашивает себя: "Ну и что?". Он сравнивал себя с Александром Великим, но должен был признать, что тот в 33 года уже умер, оставив после себя империю, простиравшуюся от Дуная до Инда, от Греции до Египта. Наполеон же давал по Европе один круг за другим, разбивая одних и тех же генералов и одних и тех же королей. При этом Наполеон был из тех людей, которым скучно работать на конвейере, делать одно и то же. Он был художник, а судьба поставила его за штамповальный станок.
В Россию в 1812 году он пошел скорее всего только лишь затем, чтобы разорвать этот круг. Казалось, он должен был понимать, что Россия – громадный непобедимый медведь. Но, видимо, как раз в этом и был интерес: столько лет охотившись на зайцев, Наполеон решил взбодрить себя охотой на серьезного зверя.
Обладай он чутким музыкальным слухом, мог бы почувствовать перемену в настроениях – и не монархов даже, а – народов. Испанские гверильясы, тирольские вольные стрелки, гусары Шилля, прусские офицеры, после разгрома 1806 года массово перешедшие в русскую службу – они воевали не с Францией, а с Наполеоном. Весь континент противостоял одному человеку – прежде такого не было никогда. Но Наполеон искренне не понимал этого, не чувствовал, не слышал.
Музыкального слуха император не имел, впрочем, почти как все Бонапарты ("все члены императорской семьи пели также плохо, как его величество, за исключением принцессы Полины", – иронично записал Констан). Он даже танцевать не умел – при вальсе у него после двух-трех поворотов кружилась голова.
Впрочем, возможно, у него был некий полуслух – ведь отличал же он один военный марш от другого. Единственный род музыки, который как-то действовал на него, был звон колоколов. То есть – громкие, ритмичные, раскатистые удары, как тараном в ворота. (Вполне вероятно, что императору понравилось бы диско 80-х – простенькая мелодия, нанизанная на барабанный бой). К этому в конце концов свелись и его военные приемы: в 1812 году он вырезал себе огромную, невиданную прежде, дубину и пошел с ней в Россию.
7
При начале Русского похода Наполеону было 42 года. Он был уже далеко не тот, что в Италии, и армия его была не та: она не слушалась дирижера, не реагировала на его палочку, из-за разноязыкости многие просто не понимали, что им говорят, и почти все удивлялись – зачем им снова играть эту музыку?
Теперь уже Наполеон делал все то, что прежде приводило его противников к поражениям: шел несколькими колоннами, шел медленно, давая противнику опомниться, оглядеться, уйти. В Вильно Наполеон пробыл 18 дней. (Возможно, император понимал, что с самого начала все идет не так, и обдумывал – стоит ли продолжать?). Жомини считал эту задержку величайшей ошибкой, которую совершил император за всю свою жизнь. Если бы французы шли к Минску, то перехватили бы Багратиона.
Ко всему сказалась и еще одна проблема Наполеонова оркестра: ему не хватало хороших солистов. Имелись люди, которым он давал чины и титулы будто бы за их мастерство. Но из всех разве что Даву был действительно способен сыграть самостоятельный концерт (как это было под Ауэрштедтом). Может, стоило его, а не Удино и Сен-Сира, послать угрожать Петербургу? Думал ли об этом Наполеон – неизвестно. Но если думал, то мог понимать, что Даву чего доброго и в этот раз обскачет повелителя: войдет в русскую столицу раньше, чем Наполеон достигнет не то что Москвы – Смоленска. А к славе Наполеон был ревнив.
Русские отступали двумя отрядами, французы пытались их перехватить. Это не особо удавалось Наполеону и прежде (в 1805 году Кутузов отступил с боями на 600 километров и сохранил армию), не удалось и теперь. Гигантские (особенно с учетом средств связи) расстояния между корпусами Великой Армии, жара, усталость войск, нераспорядительность Жерома – все привело к тому, что Багратион с армией избежал разгрома.
В Витебске Наполеон заявлял: "Польская кампания 1812 года окончена" и вел себя соответственно. "Две недели Наполеон промедлил в Витебске. Он жил там в генерал-губернаторском доме и велел перед ним сделать площадь, для чего срыли несколько домов и строившуюся церковь. На площади ежедневно делал он смотр своей гвардии…", – писал Александр Яхонтов в книге "Народная война 1812 года".
Он делал вид, что все идет по его плану. Если бы он и правда остановился там, то все могло быть иначе. Да, русские укрепились бы, собрали бы большую армию, но ведь и эрцгерцог Карл собирал гигантские армии, от чего становилось только хуже. Тем более, что такие армии требовали бы пропитания и сразу бы начали испытывать те же проблемы, с которыми столкнулись французы осенью. Да и ситуация была бы другой: русские вынуждены были бы сами идти к Наполеону – а эта схема была ему отлично знакома.
В Витебске Наполеон отрядил против корпуса Витгенштейна и армий Чичагова и Тормасова пять корпусов. Он поступал как эрцгерцог Карл в 1809 году, распыляя свои войска в попытке прикрыть все дырки и дырочки. В России Наполеон все никак не мог разглядеть, где же здесь "Малый Гибралтар", где та ключевая точка, от удара по которой рухнет Россия? Наполеон, видимо, рассчитывал, что русская армия все же пойдет к нему навстречу, как это раз за разом, словно завороженные, делали австрийцы.
Так и вышло: после объединения в Смоленске русские, и правда, решили наступать! 7 августа войска вышли из города и неделю скитались по окрестностям. Барклай боялся, что Наполеон перехитрит его, тогда как Наполеон только после 12 августа вышел из Витебска. Однако было уже поздно: Багратион, рассерженный бессмысленным маневрированием, увел свои войска в Смоленск, после чего и у Барклая наступательный порыв иссяк.