Однако бросается в глаза, что свои рассуждения в отношении римской причастности к решающим переменам биограф сводит к этому ключевому моменту квазисудебного властного состояния. Ибо не упоминаются ни привлекший всеобщее внимание визит папы в королевство франков в 754 году, в осуществлении которого Карл Великий выполнял важную функцию, ни отмечавшееся выше королевское помазание сыновей Карла Людовика и Пипина на Пасху 781 года в соборе Святого Петра. Исключительно важная коронация на императорский престол на Рождество 800 года вызвала у биографа всего лишь недовольную и к тому же невнятную оценку. Предположительно, Эйнхард мыслил одинаково с покойным Карлом, которого раздражал протокольный ход церемонии, а именно изначальная, определяющая роль папы и римлян как выразителей одобрения явного большинства. Так, впоследствии, видимо, не в последнюю очередь во избежание римско-папского доминирования в 813 году Карл в ахенском соборе сам возложил корону императора на голову своего сына Людовика или побудил его к самокоронации. Наполеон I воспользовался этим прецедентом, когда 2 декабря 1804 года в парижском соборе Нотр-Дам в присутствии папы собственноручно провозгласил себя императором и к тому же возложил корону на голову Жозефины Богарне.
Еще предстоит дать оценку тому, не является ли явная сдержанность, с которой Эйнхард показывает влияние папы на судьбу новой династии, ярким проявлением которого стала коронация нового императора в первый день Рождества 800 года, одновременно косвенным проявлением критики того времени. Ведь власть Людовика Благочестивого начиная с 816 года все больше испытывала на себе церковное воздействие, тем более что папа Стефан IV (V) именно в тот год совершил повторную коронацию в Реймсе с использованием короны Константина Великого. Кроме того, весьма показательно, что наш авторитетный биограф не уделяет особого внимания Карлу как императору. Для него Карл прежде всего король франков, царствование которого зиждется на народно-кооперативных принципах, а не на управлении с элементами сакральной цензуры, то есть "ministerium"с участием высокопоставленного духовенства и подчинением критике со стороны последнего.
Тем не менее с получением папского благословения в пользу пребывания последующих Каролингов на троне был сделан еще один шаг в эпоху раннего и зрелого средневековья. Она определялась характерным и неповторимым симбиозом светской и духовной власти, центр тяжести которой вплоть до заката старой империи в 1806 году определял основные контуры исторического развития в центре Европы. Этому взаимодействию, связывавшему Пипина III с папством, противопоставлялся тот факт, что королевство Меровингов было обязано собственным ресурсам как комбинации из старого королевства, обеспечивавшего призыв ополчения, и военно-политической администрации позднеримского образца (гермейстеры, патриции) и военной экспансии. Эта смесь с помощью понятия "королевское спасение" или "харизма" приобрела ярко выраженное качество, уходящее глубокими корнями в менталитет франков. Поэтому тут действительно потребовался дополнительный компонент помимо аристократии, власти, авторитета, собственности и союзов отрядов, чтобы оттеснить от трона племя "длинноволосых королей".
Опять-таки это качество, так называемый легитимизм, в тогдашней ситуации могла реализовать только церковь, обеспечившая уже в крещении Хлодвига - предположительно в 496 году в Реймсе - примирение оседлых романов с франкскими завоевателями и поселенцами и сумевшая объединить под монашеской рясой святого Мартина и под духовным началом епископа Турского франкские поместные церкви во всех частях империи. Если в конце V века епископу Реймса удалось закрепить узы, связывавшие короля франков с католической церковью, то в середине VIII столетия заслуга в сближении принадлежит патриарху Запада. Преемник апостола Петра и римский понтифик, находясь в напряженном поиске союзников по борьбе со своими противниками - лангобардами, основываясь на учении отца церкви Августина, заявил, что имена и дела согласно порядку вещей призваны соответствовать последним планам спасения. Следовательно, никому не дано быть королем только на основе имени его, ибо прежде всего надобно учитывать дело. Данный принцип впрямую касается и фактического носителя правящей власти, которой прививается соответствующее "звание".
Эта "экспертиза" благодаря папскому благословению стала для Пипина правовым основанием для совершения "государственного переворота". Вскоре он был дополнен иными шагами. Так или иначе следует признать, что в VIII веке цивилизация уже продвинулась так далеко, что не убийство, ослепление или строгое тюремное заключение покончили с последним из династии Меровингов и его сыновьями, а формальная правовая процедура, привёдшая к отрешению и помещению в монастырь. Правда, и это следует подчеркнуть особо, решение Рима создало лишь общую правовую основу для существования королевства во главе с Пипином. Перемены действительно имели место. Они коснулись также его сыновей Карла и Карломана в 768 году в результате "выборов" и "поднятия на щит". Это, по сути дела, элементы Королевского престолонаследия, характеризующие события средневековья. Они де-юре успешно предотвратили формирование наследственной монархии по образцу Франции или Англии.
Но и Каролинги, династия которых впервые упоминается с середины X столетия у саксонца Видукинда и западного франка Ришара, не ограничивались только доказательством их происхождения от двух широко известных семей на территории империи франков - Арнульфингов и Пипинидов. Согласно генеалогии их род восходит к первому десятилетию IX века в Меце, городе святого Арнульфа и месте захоронения членов семьи. Родоначальником династии принято считать Ансберта, выходца из рода древних сенаторов. По преданию, он взял себе в жены Блитильду, дочь короля франков Хлотаря. От этого брака родилось четверо детей, из которых позже трое стали святыми, в то время как четвертый, по имени Арнольд, был отцом Арнульфа.
В данной компиляции проявляется не только местный патриотизм, но и одновременно стремление привязать собственный дом к Меровингам, а кроме того, установить связь с оседлыми романскими родами, в результате подтвердив союз с церковью в лице собственных святых. Обращение к фактической или предполагаемой меценской традиции увенчалось успехом. Единоутробный брат Людовика под именем Дрогон в 823 году стал епископом Меца, а впоследствии даже эрцкапелланом канцелярии монарха. После кончины он также был погребен в монастыре Сен-Арнульф близ Меца.
В противоположность этому более чем сомнительному источнику ранние хроники Меца, возникшие примерно в то же время (условно в 805 году), никак не подтверждают ранний период происхождения дома, сводя все свидетельства к Пипину сеньору и его потомкам, особенно к его дочери по имени Бегга как родоначальнице новейших Пипинидов; тем самым из повествования изымается небесспорная роль святого Арнульфа как отца Анзежизеля, супруга Бегги, не говоря уже о Гримоальде и его тщетном стремлении завладеть короной.
И, наконец, один чужеземный автор, лангобард Павел Диакон под воздействием позднеантичного образования по просьбе Ангильрама, главного капеллана Карла, в 785 году сочинил историю епископа Меца. Это было первое из ряда подобных свидетельств о епископстве и монастырской жизни, в котором с большим почтением говорится и о епископе Арнульфе. Он был "носителем святости, блистательным выразителем своего рода. Ведь он отличался благороднейшим и тончайшим происхождением".
По свидетельству Павла, сам Карл считал себя его правнуком. "И вот этот Арнульф, - продолжает историограф, - в юности [!] произвел на свет двух сыновей Анхиса и Клодульфа, что дает автору основание указать на Анхиса, отца Энея, когда-то из Трои перебравшегося в Италию. Ибо род франков, как учили древние [здесь имеется в виду хроника Фредегара], восходит к троянскому роду". Таким образом, сочинение о епископате Меца перебрасывает мостик к семейству Карла, которое берет начало со смерти Анзежизеля (Анхиса) и простирается до кончины королевы Гильдегарды, третьей супруги Карла, которая, кстати сказать, также нашла упокоение в монастыре Святого Арнульфа близ Меца. Павел не забыл упомянуть и новую супругу Карла- Фастраду. Лишь после того он возвращается к главной теме исследования - истории епископата Меца после правления Арнульфа.
Что касается приводимых имен, мы уже отметили, что определяющее династию имя Карл (или ласкательный вариант - Карломан) впервые появляется в связи с Карлом Мартеллом и наряду с Пипином становится предпочтительным. К ним во имя сознательного сближения с королями династии Меровингов добавляются имена Людовика и Лотаря, в то время как Арнульфом называют сына Людовика Благочестивого, а потом это имя появляется снова только при пресечении восточнофранкской ветви этого рода. Дрогон, Гуго и Теодорих иногда упоминаются как внебрачные дети. Имя Гримоальд, которое вспоминают последующие поколения в связи с неудачным государственным переворотом, полностью исчезает из исторической памяти после 714-го или 754 года, когда Грифон воспринимался как ласкательный вариант Гримоальда.
Хитрая попытка тесно увязать падение Меровингов с возвышением семьи Карла избавила Эйнхарда от необходимости отлеживать предшествующую далекую историю своего героя. Достаточно было ограничиться несколькими коленами - отец, дед и прадед - Пипин III, Карл Мартелл и Пипин II. Подчеркивается политическая зрелость этих троих предков, особенно отпор Карла Мартелла сарацинам, что, на взгляд Эйнхарда, наиболее ярко проявилось в битве под Туром и Пуатье в 732 году. По его словам, отец Карла осуществлял дело мажордомов как бы по наследству, хотя чуть позже биограф подчеркивает, что эта функция возлагается народом только на мужей, "превосходящих других блеском своего рода и полнотой средств и возможностей". Тем самым автор пытается завуалировать правовое значение по крайней мере формально требуемого желания королей при назначении мажордомов, их высших исполнителей, и обосновать наследственную передачу этой должности в семье Карла прежде всего особыми чертами характера, среди которых выделяется способность к руководству.
Эта краткая версия возвышения отражает в лучшем случае половину исторической правды. Насколько верно, что успех последующих Каролингов связан с руководящими фигурами Пипина и Карла, настолько же не противоречит истине и то, что этот спех стал явным лишь в конце долгого пути, который не раз мог закончиться провалом.
История Каролингов, отмеченная легендами и целенаправленными политическими акцентами, поначалу возвращает нас в VII столетие. Уже упомянутый выше епископ Меца Арнульф, почитаемый с конца VIII века как святой, играл при этом определенную роль. Представитель аристократической семьи, обладатель немалой собственности на просторах между Мецем и Верденом, в верхнем течении Мозеля и Мааса, союзник королей Меровингов в Австразии (Рейн - Маас - Мозель, Шампань со столицей в Реймсе) установил более тесные связи с другим Великим. Таковым был Пипин, который много лет спустя стал зваться Ланденским по названию территории между Брюсселем и Льежем. Его семья располагала немалыми владениями между Коленвальдом (на линии Турнай - Льеж) и средним течением Мааса.
Оба, Арнульф и Пипин, оказывали решающее политическое влияние на короля Хлотаря II, сосредоточившего после 613 года еще раз в своих руках власть в империи франков. Однако управление отдельными областями (Австразия и Нейстрия), в число которых после 626 года административно вошла Бургундия, было возложено на местную знать. Так, его сын Дагобер I, в 623 году избранный королем территории, расположенной между Вогезами, Арденнами, Коленвальдом и Рейном (поначалу без Шампани), фактически с 624–625 годов был подчинен Пипинам, ставшим мажордомами. Таким образом они начали исполнять при дворе руководящие функции.
Между тем это положение не представлялось пока долговременным. В период управления Дагобером I всеми упомянутыми землями империи на первое место выдвигаются влиятельные соперничающие друг с другом австразийские аристократические фамилии. Арнульф даже слагает с себя сан епископа Меца и как основатель монастыря Ремиремонт в Вогезах готовится к духовной карьере в качестве каролингского поместного святого. Вначале, однако, он заключает прочный междинастический, обращенный в будущее крайне важный союз со своим приверженцем Пипином - Дагобер I женит сына Анзежизеля на дочери Пипина Бегге, распространяя тем самым семейные владения за Арденны.
Не столько политические споры с аристократией всей империи или отдельных ее частей вызвали постепенное ослабление и в итоге закат королевской династии Меровингов, сколько прежде всего ожидание совершеннолетия престолонаследников после неожиданной кончины Дагобера I (в 638–639 годах). Попутно отметим, что взросление претендентов на престол проходило на фоне соперничества аристократических семей за власть и собственность, а может быть, даже определялось этим.
Территории, сосредоточив в своих руках административную власть и фискальные возможности, возглавляли отныне мажордомы. Так, сын Пипина и брат Бегги Гримоальд в 642–643 годах, несмотря на ожесточенное сопротивление противников, стал майордомом в Австразии; в духовном союзе с франкскими монахами семейство через наследную и фискальную собственность создало надежный в настоящем и будущем духовный фундамент с опорой на церкви и монастыри. Ремиремонт уже упоминался выше. Затем появились монастыри Ставло в Меце и Мальмеди в Вердене, имевшие единое руководство, и Нивель (к югу от Брюсселя) со статусом фамильного аббатства.
О судьбе Гримоальда речь шла уже неоднократно. На нем прекратилось возвышение Пипинидов, мужская линия которых практически прекратилась. Наследником семьи и ее амбиций в "открытом" аристократическом обществе VII века стал сын Бегги и Анзежизеля Пипин Средний, приходившийся отцом Карлу Мартеллу и прадедом Карлу Великому. От этого внука Пипина сеньора по женской линии хроники Меца "выводят" первенство "княжения", по династическому принципу. Существенной причиной нового возвышения последующих Каролингов могло стать бракосочетание в 670 году Пипина Среднего с Плектрудой, наследницей весьма влиятельной фамилии, богатые владения которой простирались от низовья Рейна, включая Кёльн, вплоть до среднего течения Мозеля. В результате существенного приращения собственности и приумножения сферы влияния Пипин (тем более что родители его супруги, судя по всему, остались без наследника по мужской линии) оказался во главе австразийской аристократической партии, успешно противостоявшей претензиям австразийских мажордомов на управление соседними территориями империи. Лишь после смерти противников, иногда насильственной, в прилегающих областях империи нейстрийская аристократическая партия заключила союз с Пипином. Тем самым центр тяжести окончательно сдвинулся в пользу австразийского мажордома. "Он [Пипин] присоединил владения короля Теодориха [последнего внука Хлотаря II] к своему королевству". Это значит, Пипин завладел государством и возложил на себя ставшее вакантным" достоинство мажордома.
Эти события и этот акт закономерно знаменуют начало успешного правления Каролингов. Правильно было замечено, что австразийско-нейстрийские (в том числе и бургундские) споры никак не были связаны с противоречием Восток - Запад, со своего рода этническо-культурным соперничеством между романами и германцами, между городом и деревней. Дело заключалось в Соперничестве конкурировавших друг с другом фракций аристократических фамилий, которые после кончины Хлотаря II откровенно использовали малолетних королей в борьбе за власть.
Когда вскоре после 688 года Пипин женил своего первенца Дрогона на дочери скончавшегося нейстрийского мажордома Беркара, он пошел на это не только для того, чтобы посредством столь изощренной матримониальной политики расширить сферу влияния на землях между Рейном, Маасом и Мозелем на юго-западные области, но и во имя обеспечения близости к королевскому двору Меровингов и тем самым к Нейстрии. Нейстрия считалась официальным центром юриспруденции. Кроме того, здесь сходились нити внешних отношений, переплетались административно-политические связи и, следовательно, осуществлялись функции традиционного королевского правления, в изложении Эйнхарда преподносившиеся в карикатурном виде.
Прежде всего королевский суд, рассматривавший споры между влиятельными аристократическими фамилиями и церковью, сохранял или приобретал статус инстанции, за которой признавалось право выносить приговор не в пользу всемогущего победителя при Тертри и его челяди.
Эти межсемейные узы, простиравшиеся над регионами и институциональными структурами, по примеру родителей, бабушек и дедушек еще более закреплялись в результате союза с церковью. Анденн, Фосс и Нивель, будучи монастырями династии, стали существенными духовными опорными пунктами при расширении имперских территорий.
Аббатство Виллиброда в Эхтернахе на реке Зауер после 698 года все более приближалось к статусу монастыря, что представляло процесс чрезвычайной важности - не только для формирующегося "сакрального ландшафта" в центральной области Австразии, но и для все более тесных контактов Пипина с основателем монастыря. Он получил разрешение князя проповедовать Евангелие на территориях Фрисландии, покоренных Пипином в период с 690 по 695 год. Это взаимодействие в военной и духовной сферах привело к возникновению в укрепленном замке Утрехт первой резиденции епископа каролингского обряда, сфере влияния которого было суждено распространиться и в рейнском правобережье, вплоть до Вестфалии. Таким образом была подготовлена долговременная интеграция этой территории в империю франков и в поместную франкскую церковь, но пока князь довольствовался существовавшим статус-кво. Поэтому он женил сына Гримоальда, между прочим мажордома, на дочери фрисландского герцога Радбода, из почтения к предкам отказавшегося от крещения Виллиброда.
Свидетельство часто привлекаемых как источник хроник Меца, соответствии с которыми интерес Пипина II распространился на соседние территории и дукаты, особенно Алеманию, Баварию и даже Аквитанию, относится к категории вымыслов. Упоминаемые соседи под господством герцогов по большей части франкского происхождения смогли сохранить свою независимость и отвергнуть претензии мажордомов на подчинение указанием на то, что они всем обязаны исключительно франкским королям, то есть Меровингам. Хотя вторжения Пипина в Алеманию, Гессен, Тюрингию и Саксонию представляются достоверными, за этим стоит более глубокая причина. Знаменитая, к сожалению, только из поэтического свидетельства Эрмольда Нигеллия (двадцатые IX столетия) известная настенная фреска ингелгеймской Паластулы обращает внимание потомков прежде всего на сына Пипина - Карла Мартелла, растерявшего просторы империи франков, но не на его отца.