Папа соорудил мощную щеколду на дверь со внутренней стороны - специально выточил ее на своем заводе, которая фиксировалась навесным замком. Конечно, ключ мне не выдали, превратив собственный дом в тюрьму.
Меня заставили помыться и зачесать ирокез, чтобы бритые виски не так бросались в глаза.
Уже на следующий день я обреченно брела в школу, сопровождаемая бдительной мамой. Мой внешний вид без всех этих железок, ирокеза и черной подводки для глаз казался мне просто омерзительным. А это унижение - ходить за ручку с родителями? Мама ждала меня в холле все уроки. Если с ней я еще предпринимала какие-то попытки вырваться (которые сразу пресекались, она мертвой хваткой цеплялась за меня, готовая биться насмерть. Ну не драться же с ней? Даже для меня было немыслимо поднять руку на маму), то с папой это было вообще бесполезно. Он сильнее все-таки.
Помню, как одним холодным вечером он вел меня в художку, путь пролегал через высокий мост над городской рекой. Я было хотела сигануть вниз, но он вовремя спохватился и успел одернуть. С тех пор он водил меня, держа за шиворот.
- Тамара Львовна, ну почему у меня родаки такие звери? - плакала я в классе художки, сидя на полу, прислонившись к стене, - ну почему они ничего не понимают? Ведь нельзя же так с человеком, я ведь не их собственность!
Мудрая преподавательница лишь гладила меня по голове - она никогда никого не осуждала.
- Ты потерпи немного, все наладится. Всегда все бывает только хорошо, все в этой жизни происходит только к лучшему, ты поверь, - утешала она.
Так я сидела в своем заточении, лишь изредка навещаемая Василисой, которая неизменно пыталась подбодрить меня и успокоить родителей.
Это унижение было невыносимо. И вот в один из дней я все же решилась на дерзкий побег - первый настоящий побег из дома.
16
Накануне побега мне приснился неприятный сон - давно забытая сцена из раннего детства.
Мне семь лет, мама встречает меня из школы.
- Ну что, ты сегодня пятерки получила? Тебя учительница похвалила? - с горящими глазами, полными нетерпеливого ожидания, спросила она.
- Нет, сегодня оценок не ставили, - виновато ответила я, глядя на свои сандалики.
- Ну хоть похвалили? - я отрицательно покачала головой.
Мама разочарованно отвернулась, и я молча побрела за ней домой, отчаянно жалея, что не смогла ее порадовать. Она вообще хвалила меня только за пятерки, в остальное же время была довольно холодна или же наказывала магнитофонным шнуром за какие-нибудь детские капризы. Она вообще довольно сдержанная в эмоциях женщина, неласковая. Ну не то, что грубая (наоборот, обычно разговаривает со всеми доброжелательно и даже кажется приятной женщиной), просто никогда лишний раз не обнимет, не приласкает (и папа, как я позже поняла, сильно страдал от недостатка любви и внимания, которого стало еще меньше с появлением детей, отчего и бывали у него редкие вспышки гнева). И я была готова таскать ей эти пятерки ведрами, лишь бы она меня любила.
Потом другая сцена. У нас гости, какой-то праздник. Мама гордо показывает за столом мои грамоты и рисунки, хвастаясь успехами дочери, искренне считая достижения своими собственными. А я почему-то сгораю от стыда под одобрительными взглядами взрослых, чувствуя себя музейным экспонатом.
- Вот, Антоша, смотри какая девочка хорошая, и маму слушается, и учится хорошо, - назидательно говорит тетя Наташа своему хулигану-сыну.
Мама в этот момент просто расцветает от гордости, а Антоша гневно смотрит на меня.
Я проснулась с неприятным ощущением, как будто меня обманули в чем-то. Тут же поплыла череда других воспоминаний.
Я в третьем классе, новая школа, ребята не спешат со мной дружить. И ненавистный танцевальный, где на меня вечно орут из-за скромных успехов. Мама привела меня зареванную домой и сразу стала жаловаться папе:
- Что она сегодня устроила! Такую истерику закатила, не хотела в танцевальный идти! Опозорила меня перед всеми родителями, ты бы видел, как она брыкалась и вопила!
- Ну разве можно так себя вести, маму изводить, - осуждающе говорит мне папа, - придется наказывать, - и он разочарованно вздохнул.
- Папочка, ну не надо, я больше не буду! - умоляю я.
А папиной тяжелой руки я боялась еще больше, чем маминого шнура. После нескольких шлепков ремнем по попе (даже не знаю, что хуже - физическая боль или бессильное унижение) меня, зареванную, отправляют в свою комнату, откуда я краем уха слышу их разговор.
- Слушай, ну может не надо ее во все эти кружки пихать? Может, пусть живет себе спокойно, как все дети? - засомневался папа.
- Как не надо? Чтоб она потом наркоманкой выросла или продавщицей работала? - возмущается мама, - потом еще спасибо скажет, для ее же пользы все. Меня вот если б родители развивали в свое время, я бы совсем другим человеком была сейчас, а они мной вообще не занимались, - мама, будучи когда-то способной девочкой, но не сумевшая реализовать свой потенциал, тоже таила обиду на своих родителей, которым было совсем не до воспитания. И папа, как всегда, не стал спорить с мудрой мамой, которая всегда умела настоять на своем.
От всех этих воспоминаний я возненавидела родителей еще больше, жалея маленькую девочку, которой была когда-то. "Я лучше сдохну в подворотне, чем позволю вам и дальше над собой издеваться", - думала я.
По дороге в школу мама пыталась завести со мной разговор, я же молча ее бойкотировала. План побега был прост, теперь осталось уговорить бывшую подругу Олю, чтобы помогла мне.
- Оля, ну пожалуйста, ну сделай, что я прошу, - умоляла я на перемене пай-девочку, отличницу и гордость школы, которая никак не хотела поддаваться уговорам.
- Да меня же мама убьет! - негодовала она, а мама у нее была действительно строгой и жестокой, еще хуже моей, - да и вообще, ты же только хуже сделаешь, и куда ты вообще пойдешь, что с тобой будет?
- Слушай, Оль, я все равно сбегу. Или так - или на тот свет, - угрожала я своим самоубийством.
После долгих уговоров она наконец сдалась, и мы пошли в туалет меняться одеждой. Оля, которую мама всегда хорошо и стильно одевала в секонде, брезгливо натягивала мои джинсы и кофту, одежка явно была ей маловата. Еще удалось уломать троечника-одноклассника (соседа по парте, с которым у нас сложились приятельские отношения) одолжить мне бейсболку. Также Оля вручила мне свой цветастый пуховичок, взяв его из раздевалки.
В этом прикиде (просто ужасном, по моим представлениям), оставив школьные принадлежности в классе, в сопровождении нескольких хулиганов, направляющихся покурить на улицу, мне и удалось проскользнуть мимо бдительной мамы, которая несла караул в холле. Как билось мое сердце, как я боялась, что план провалится! Но план сработал.
Оказавшись на улице, я побежала со всех ног, пока коленки не стали подкашиваться. Куда идти, я пока не придумала, и решила отправиться к своей собутыльнице Эльзе.
- Ну можно я до библиотеки доеду, ну пожалуйста! - уговаривала я неповоротливую пожилую кондукторшу.
Та проворчала что-то, но выгонять из троллейбуса не стала.
Эльза оказалась дома, она прогуливала техникум.
- О, какие люди! Давно тебя не видно, че на тусовку не ходишь? И че это за прикид у тебя? - удивилась она моему нежданному визиту.
- Да предки дома заперли, а я сбежала, можно у тебя перекантоваться? - спросила я, все еще дрожа от волнения после своего дерзкого побега.
- Но только пока мама не придет, она ругаться будет, - ответила Эльза.
Мы тупо сидели у нее дома, поедая бутерброды с колбасой, она рассказывала новые сплетни. Соваться на тусовку было рискованно - там меня сразу вычислят родители, а они уже наверняка скоро начнут поиски, обнаружив пропажу. Да и вообще лучше, чтобы поменьше людей знало, где я нахожусь.
За полчаса до возвращения мамы Эльза выставила меня за порог. Так я и осталась у нее в подъезде этажом выше, не зная, куда идти. Там же и заночевала.
Ступеньки были холодными и жесткими, и я тщетно старалась найти удобное положение, свернувшись клубочком. Удалось даже задремать - это был короткий тревожный сон, я вздрагивала от каждого шороха. А вдруг наркоманы придут? А если меня кто-нибудь выгонит отсюда, куда я пойду? Пару раз в подъезд украдкой выглядывала Эльза - передавала мне бутерброды. Как я ей завидовала в тот момент! Лежит в своей уютной постельке, а у меня тут зуб на зуб не попадает от холода.
Утром люди пошли на работу. Я боялась открыть глаза, притворяясь спящей, чтобы не вступать с ними в разговоры. Какая-то благородная дама брезгливо перешагивала через меня, презрительно бросив при этом привычное "наркоманы проклятые", после чего я отправилась мерзнуть во двор, карауля Эльзу.
На следующий день меня приютил еще какой-то малознакомый неформал - Эльза договорилась. Я сидела у него в комнате, боясь лишний раз высунуться, а его мама принесла тарелку жареной картошки и стакан молока. Я жадно набросилась на еду.
Но оставаться у него еще на день не было возможности - он и так с трудом уговорил родителей на ночевку.
Тогда я вспомнила номер подзабытой подруги Вики. К счастью, она оказалась дома, прогуливая школу, и сразу взяла трубку. Я обрисовала ей ситуацию.
- Ты это, щас встретимся с тобой, посмотрим, что можно сделать, - обнадежила она.
Полдня она прозванивала своих многочисленных друзей - фанатов Мумий Тролля и Земфиры. Наконец, нашелся подходящий вариант.
- Там одна девчонка, Бэла, ну она взрослая уже, одна живет, сама из другого города, а здесь снимает, - объясняла мне Вика, сумевшая найти нужного человека, позвонив ей прямо на работу, - только она с работы вечером придет, а мне дома надо быть, мамке обещала. Так что я тебе адрес дам, а там уж сама езжай, - и Вика дала мне немного мелочи на проезд. К тому моменту деньги я уже не аскала: Мотильда была в больнице, и никто, кроме нее, на такое не хотел идти. А одной как-то не очень, поэтому карманы мои были совершенно пусты.
Мы еще немного побродили с Викой, а когда расстались, я поехала по указанному адресу - ждать Бэлу в ее подъезде. Это была прогнившая сталинка на самой окраине города, трущобы всех трущоб.
Ждать Бэлу пришлось часа три, потом я увидела ее, открывающую нужную мне дверь на третьем этаже. Это была невысокая девушка лет двадцати, в некрасивой меховой шапке "кирпичиком", какие носили только недалекие взрослые. В покоцанной сероватой шубке и джинсах с вытянутыми коленками.
- Привет, ты Бэла? Я от Вики, - поздоровалась я.
- А, привет, заходи.
Мы зашли в убогую полуторку с пожелтевшими обоями и потрескавшимся потолком, было довольно грязно. Бэла работала продавщицей в каком-то маленьком магазинчике и едва сводила концы с концами. Но девушкой была очень спокойной и даже приятной, компании домой не водила, жила скромно.
На следующий же день я слегла с температурой, временами доходившей до тридцати девяти. Бэла отпаивала меня горячим чаем с молоком и содой, а Вика с Сёмой (который успел стать ей хорошим другом) принесли мне бутылку водки, украденную у Викиного отчима - лечиться. Еще они изредка подкидывали кой-какие продукты, сворованные дома.
- Никто больше не знает, где я? - уточнила я.
- Не, только мы с Сёмкой, - заверила Вика, - а родаки твои уже всех прозванивают и к нам приходили, но мы тебя не сдали.
Так и проходили мои будни: свою крепость я не покидала, изредка навещаемая Викой и Сёмой, а вечерние разговоры на кухне со взрослой Бэлой были главным развлечением. В один из дней, немного оклемавшись, я решила сделать приятное гостеприимной Бэле. Чисто прибрала всю квартиру, перемыла посуду, отдраила засранную плиту, унитаз и ванну содой - все сияло и сверкало. Я с нетерпением ждала возвращения Бэлы, чтобы посмотреть на ее приятное удивление.
Когда в дверь наконец постучали, я опрометью кинулась открывать, даже не посмотрев в глазок. И сразу пожалела о такой глупости. Я онемела от неожиданности: на пороге стояла пара взрослых огромных мужиков быдловатого вида, в черных гоповских дубленках с китайского базара, у одного была драповая восьмиклинка, у другого - черная пидорка. Они, даже не поздоровавшись, сразу уверенно шагнули в квартиру.
17
Кто эти люди? Первое, что пришло мне в голову - у Бэлы какие-то проблемы, возможно на работе крупно накосячила, и хозяева того магазинчика решили с ней разобраться, а я теперь попаду под раздачу. А может, это бандиты- соседи (а в том прогнившем доме жили только сомнительные личности)?
Пока я стояла, разинув рот, ребята уверенно прошли в квартиру и сразу начали по ней шерстить, заглядывая во все углы, я лишь наблюдала, остолбенев от страха. Казалось, они вообще не замечают меня, хозяйничают, как у себя дома. Обнаружив бутылку водки, они усмехнулись и со словами "опа, а это у нас что" вылили содержимое в унитаз. Водку было жалко, но больше страшно. Наконец дар речи ко мне вернулся.
- А вы кто? - неуверенно спросила я, набравшись смелости.
- А ты почему открываешь, не спросив? - усмехнулся один из них, продолжая осмотр квартиры, - а вдруг бандиты?
- Милиция, лейтенант Климов, - резко сказал второй, предъявляя корочки.
Видимо, этот спектакль со зловещим молчаливым обыском был призван напугать меня, что им прекрасно удалось. Ну и найти что-нибудь запретное, возможно, наркотики. Но ничего криминальнее водки в квартире не было.
- Ну что, красавица, собирайся, поехали, - и они уселись на потрепанный диванчик подождать, пока я оденусь.
Мы побрели на троллейбусную остановку (видимо, служебного транспорта им не выдали), а я все еще не отошла от испуга. Как хорошо, что это оказались не бандиты (хотя внешне очень похожи).
Сами-то они ездили по удостоверениям, бесплатно. Но чтобы оплатить мой проезд, у ребят денег не нашлось. Они пошарили по карманам и лишь нагребли совсем немного мелочи. Поэтому было принято решение заковать меня в наручники, будто они на серьезном задании и перевозят преступницу - а преступников, разумеется, можно перевозить бесплатно.
Так мы и ехали. Вокруг нас быстро образовалось пустое пространство - даже в переполненном троллейбусе никто не хотел стоять рядом с нами, уставшие пассажиры (в основном это были заводчане, возвращающиеся с работы) лишь опасливо поглядывали в нашу сторону, перешептывались. Ну и троица: два бугая и маленькая девочка в наручниках. Меня же переполняла гордость, я чувствовала себя настоящим правонарушителем с трагичной (и, разумеется, романтичной) судьбой и дерзко смотрела на унылых пассажиров-заводчан.
В своем небольшом, бедно обставленном кабинете, в районном отделении милиции, ребята долго со мной разговаривали. Наверное, больше часа.
- Да ты хоть знаешь, сколько мы таких девочек каждый день находим? - внушал мне устрашающим тоном лейтенант Климов.
У меня даже язык не повернется рассказать все те истории, которые они мне в мельчайших подробностях поведали: про растерзанных детей, найденных в канавах, про незавидную судьбу беспризорников и все в таком духе.
Признаться, их рассказы произвели на меня неизгладимое впечатление - умеют они все-таки на людей воздействовать, особенно на таких неискушенных в этих делах, как я.
- Ты хоть знаешь, что твои родители пережили? Мать всю неделю ревела, - укоризненно говорил милиционер, - вот жила бы с пьянчужками какими-нибудь, издевались бы над тобой. У тебя же родители хорошие, а ты с ними так поступаешь.
- Они вообще-то тоже виноваты, - оправдывалась я, - ну разве можно с человеком так обращаться, я же живой человек, а не вещь. Я не их собственность, зачем они меня столько лет этим танцевальным мучили и пятерками своими? - в глубине души я уже понимала, насколько нелепо звучат мои оправдания на фоне всех тех ужасных историй про неблагополучных детей.
Часа через полтора в кабинет зашли мои родители, а я уже стояла с поникшей головой и виноватыми глазами.
Мама кинулась меня обнимать, отец как-то растерянно и виновато смотрел то на меня, то на милиционеров.
- Нашли, слава Богу! Ребята, как вас отблагодарить? - обратилась мама с заплаканными глазами к сыщикам.
- Да что вы, какие благодарности. Хорошо, что нашлась, - ответил растроганный лейтенант, - девочка-то хорошая, умная (это он специально меня похвалил, чтоб мне захотелось оправдать доверие). Ну занесло ее немного. Не теряйте больше.
Мама не унималась, желая непременно отблагодарить спасителей. В итоге те сдались:
- Ну ладно, можете нам блок Явы Золотой купить, а то у нас сигарет вечно не хватает, - смущенно сказал Климов.
Мы с родителями пошли в магазин вместе, и мама купила им сразу три блока и банку кофе в подарок, достав из кошелька последние деньги (до папиной зарплаты было еще несколько дней, и финансы к тому времени всегда заканчивались).
Тогда ко мне впервые начало приходить раскаяние. Я представила маму, лихорадочно мечущуюся по школьным коридорам, когда она не дождалась меня после окончания уроков. Представила растерянность папы, который не знал, что предпринять. И вообще все их переживания и страхи, подогреваемые воображением, которые они испытали за эту неделю. Мое раскаяние становилось тем больше, чем лучше они со мной обращались. Не было никакого наказания, они стали ласковы и приветливы, как никогда. Даже вспыльчивый папа не стал ругаться, лишь грустно смотрел.
- Мам, а как меня все-таки нашли? - этот вопрос не давал мне покоя.
- Ну начали всех твоих знакомых опрашивать: в школе, в компании никто ничего не знал. Потом мы вспомнили про Вику, раньше вы ведь неразлучны были. Милиционеры-то сразу поняли, что она врет, надавили немного. Вика и рассказала все, - ответила мама, - а Сёма вообще до последнего молчал, не сдал тебя.
Как же так? Скромный, нерешительный Сёма, над которым я часто посмеивалась, оказался настоящим кремнем, и менты не смогли его расколоть?
Позже я созванивалась с Викой.
- Ты уж извини, - оправдывалась она, - они сказали, что у моего отчима проблемы будут (а отчим у нее был полковником милиции). - Конечно, наивная Вика им поверила. Подростков так легко провести.
Больше родители ничего мне не запрещали, только просили отзваниваться, если я ухожу с ночевками, дабы не волноваться. Чтобы хоть как-то их отблагодарить за это, я решила подтянуть учебу (в свободное от тусовок время), но от ирокеза (ставила я его уже редко, да и то на хозяйственное мыло, но виски подбривала регулярно) и дерзкого прикида не отказалась. Родители признали мое право делать со своей внешностью все, что вздумается.
Я даже стала навещать школу, сдавать "хвосты" - всякие рефераты и контрольные. Чтобы подготовиться к итоговому просмотру в художке, рисовала картины по пропущенным темам, иногда по несколько за день. Для экзамена по скульптуре слепила Георгия Победоносца, поражающего копьем змея. Работа нам сильно понравилась, даже отдавать было жалко. Мама написала за меня реферат по истории искусств (я уже не успевала этим заняться) и потом мы вместе штудировали всех этих художников с их великими произведениями, я же на тот момент не смогла бы отличить Моне от Мане.
В итоге аттестат за девятый класс украшали одни лишь пятерки, в художке только по истории искусств была четверка, остальные предметы - тоже на отлично.