В одно время в тот первый год я не мог больше платить Донди за аренду, поэтому мне пришлось выехать. Я вернулся всё к тому же стенду с объявлениями и нашёл одно, где было написано: "Жильё и питание для молодого человека, желающего принять участие в заботе о девятилетнем мальчике. Матери-одиночке нужна помощь: отводить и забирать мальчика из школы". Женщина жила в маленьком и странном доме в Беверливуде. Она была молодой матерью, которая была обманута каким-то чуваком и теперь жила одна с так называемым гиперактивным, испытывающим недостаток внимания ребёнком, которого лечили риталином. Я сразу ей понравился. Мои обязанности были не особо большими, в основном делать все для того, чтобы парень попадал в школу утром, и забирать его днём, покормив.
Для меня это было идеально. У меня была крыша над головой, какая-никакая еда в желудке и милая комната, куда регулярно приходила Хайа, и мы громко занимались любовью. Через некоторое время я подружился с маленьким парнем. Возможно, к нему было психологически сложно найти подход, но он не был гиперактивным и не страдал от недостатка внимания. Когда мы были вместе, он не был нервным или бесконтрольным. Я читал, что когда взрослые принимают риталин, то вместо успокающего эффекта, он стимулировал активный химический баланс. Однажды вечером пришли Хиллел и Майк, и мы решили проверить эту теорию. Вместе с украденной бутылкой отличной финской водки мы были готовы к гонке. Мы съели по горсти риталина и превратились в три пьяные кометы, носящиеся по дому. Мальчик отлично провёл время, и, когда его мама и её парень подвыпившие вернулись домой, она стала с нами тусоваться, не подозревая, что мы были под кайфом от лекарств её сына. Тем не менее, в итоге она уволила меня.
В университете я тоже был почти легендой. С первых недель я почувствовал себя отчуждённо в жизни кампуса, настолько посторонним, что я увековечил это чувство рваной причудливой стрижкой. Я решил постричь все мои волосы очень коротко, кроме затылка, где они были длинными до плеч. Я не подражал хоккеистам или канадцам, это была просто моя идея панк-рокерской стрижки. Вообще на неё меня вдохновил Дэвид Боуи в эру Pinups, но моя причёска не была огненно красной, и я не ставил волосы спереди, они были взлохмачены. Для людей в Университете это было отвратительно. Даже мои друзья были ошарашены ей. А Майк одобрил. Он всегда говорил, что одним из моих величайших достижений было изобретение этой причёски.
Верх моего отчуждения в Университете наступил позже в тот год. Майк, Хиллел и я только что закончили одну из наших Канторовских акций "обедать и смываться". Мы были под кислотой и слонялись по улицам. Мы проходили по аллее, и я наткнулся на все эти вещи, выброшенные какой-то задницей. У меня сразу же наступил кислотный момент ясности, и я полностью разделся и напялил эту огромную, странную, неподходящую одежду. В некотором смысле она даже была красивой и королевской; на штанах даже был какой-то переливающийся шёлковый узор, стремящийся вниз. На эту одежду, объединённую с причёской Затычки-Пузыря, стоило посмотреть. Я не ложился спать всю ночь, а утром пошёл на занятия в этом мистическом костюме задницы. Но у меня всё ещё было похмелье от кислоты, поэтому я вышел и лёг на газон.
Хайа нашла меня.
- Что с тобой случилось? - спросила она.
- Я был под кислотой и не спал всю ночь, поэтому сейчас я не могу врубиться в урок астрономии, - сказал я.
- Ты выглядишь ужасно, - сказала она.
Она была права. Я выглядел ужасно и чувствовал себя ужасно, и это был момент, когда я осознал, что я не собираюсь продолжать всё это. Но в то же время я не сознавал, что для Хайи и меня это также не могло продолжаться.
У меня было два прискорбных случая измены в тот год в Университете. Первый был с богатенькой девочкой-тусовщицей. Она постоянно приходила ко мне домой и не оставляла меня одного. До того, как мы однажды вечером пошли танцевать, я объяснил ей, что у меня есть другие серьёзные отношения. Но у меня есть лёгкое подозрение, что мы разрешили все проблемы в один момент той ночью и пошли обратно в ёё квартиру. Она начала соблазнять меня, и я помню, что думал: "Я собираюсь сделать это. Я сейчас пересплю с этой девушкой, и я буду вечно сожалеть об этом, я не могу остановить себя".
Она разделась, я потерял весь контроль и переспал с ней. Я отлично провёл время, а потом чувствовал себя сокрушённо, деморализовано и отвратительно. Ты инстинктивно знаешь, что всё будет совсем по-другому, и тебе придётся носиться с этой ношей как с огромным весом. В следующий раз, когда ты видишь свою девушку, ты не можешь смотреть ей прямо в глаза, так же как смотрел все эти годы.
Вторая измена была даже хуже. Я написал работу к одному из моих занятий, и мне нужна была помощь. Как оказалось, Карен, сестра Майка немного разбиралась в этом. У меня начинаются животные колики, когда я думаю об этом. У Карен был маленький дом в Лорен Кэньон, и Хайа высадила меня там. Снова я ставил себя в опасное положение, потому что связываться с Карен было рискованно. К моему приезду, Карен была уже пьяна от бутылки вина, и она только что съела чесночный суп, и это точно не заводило меня. Но была неизменно настойчива, а когда тебе восемнадцать, не нужно много провокаций, чтобы довести тебя до такого состояния, когда невозможно остановиться. В итоге мы предались очень, для меня, мучительной сексуальной игре. А за этим последовало очень много вины, стыда и разочарования в себе.
Я не имею в виду, что эти случаи уничтожили мои отношения с Хайей. Я мог разложить их по полкам, просмотреть как негатив и понять, что они ничего не значили, несмотря на мои чувства. Но кроме этого было достаточно другого багажа в наших отношениях, который, в конечном счёте, разрушил их. Тем не менее, главной проблемой был конфликт её лояльности к родителям и чувствами ко мне. Неодобрительные голоса её родителей всегда были у неё на уме. И кстати, отношение ее родителей становилось несгибаемым, потому что наши отношения прогрессировали. Однажды вечером, когда я всё ещё жил в доме Донди, Хайа и я провели несколько великолепных часов вместе. Мы были под впечатлением от того, что её родители думали, что она где-то в другом месте, а не со мной. Поэтому она была очень счастлива. Мы лежали в постели, разговаривали и смеялись, становилось поздно, и зазвонил телефон.
Я поднял трубку в надежде, что это звонил Донди, но мужской голос на другом конце был холоден как лёд и серьёзен как камень. Он очень походил на палача.
- Энтони, передай Хайе трубку.
Я смотрел на неё, и она знала, что нужно было ответить. Она начала слушать его тираду о том, какая она плохая, и что он от неё откажется. И она начала плакать. Я пытался сказать, что люблю её, и что они не думают о её личных интересах. Но она только вздохнула и сказала:
- Нет, это моя семья. Я не могу отвернуться от них.
И она пошла домой к людям, которые причиняли ей такую боль.
К концу того первого года в Университете, Хайа и я начали говорить о том, чем мы собираемся заниматься. Однажды Хиллел подарил мне чей, еврейскую букву, означающую жизнь, и я носил её на цепочке вокруг шеи. Я думаю, это настолько расстроило папу Хайи, что он позвал меня в свой дом и спросил меня о моём происхождении. Я объяснил, что практически полностью литовец, и ему это понравилось.
- Знаешь ли ты, что до Второй Мировой Войны десять процентов населения Литвы были евреями? - спросил он.
Потом он пошёл к своей библиотеке, взял несколько литовских книг по генеалогии и отчаянно пытался обнаружить, каковы были мои шансы иметь связь с еврейской родословной. Я пошутил над ним, но я знал, что эта связь была утеряна.
Итак, Хайа и я говорили об этом, и эти разговоры становились всё серьёзнее и печальнее, потому что её отвозили на учёбу при полном контроле её семьи. Но мы были безумно влюблены друг в друга. Стресс от колледжа и её уникальной семьи приносил вред нашей сексуальной жизни.
Я был ужасно травмирован и растерян, и моё эго и сексуальная уверенность начали убывать. Мало помалу наши отношения распадались, не понемногу, а довольно резко. И мы оба спокойно поняли, что наши миры, должно быть, были слишком несоизмеримы, и для нас не могло быть никакого будущего. Мы закончили всё, окончательно поговорив в доме Хилела. Этот разговор был частицей святости для меня в течение этого неуправляемого года. Хилел предоставил нам свою комнату. Хайа и я посмотрели друг на друга и сказали: "Ты знаешь, всё это действительно не может продолжаться". Потом мы легли в кровать Хиллела, крепко обнимая друг друга и плача. Это, казалось, длилось часами, потому что мы оба знали, что огромная любовь заканчивалась.
Я принял решение уйти из Университета в конце моего первого года. Мои занятия закончились, и снова я пошёл к тому же стенду с объявлениями о работе, но в этот раз я нашёл кое-что действительно интересное. Это была работа разнорабочего в кинокомпании графического искусства, и они платили десять долларов в час, что было больше минимальной зарплаты. У компании был маленький офис на Ла Бреа. Офис был современным и высокотехнологичным, а владелец компании Дэвид был очень наманикюренным, старомодно выглядящим геем. Только из наблюдений я мог сказать, что он управлял напряжённым, эффективным делом. Моё собеседование прошло хорошо (я уверен, что мне не повредило то, что я был восемнадцатилетним парнем), и я начал работать на следующий день.
Моя работа состояла из того, что я относил фильм разработчикам, был ответственен за мелкие наличные деньги и делал всё, что захочет Дэвид. Это была одна из первых компаний, специализирующихся на графической анимации для реклам и логотипов в сети. Дэвид занял "первый этаж" компьютерной анимации и делал на этом состояние. Даже при том, что я был всего лишь посыльным, он проникся ко мне и начал объяснять все эти сложные графические редакторы. Это не было чем-то сексуальным; с первого дня мы начали дискуссии гетеросексуал-гомосексуалист о предпочтении мужчин, а не женщин. Даже, несмотря на то, что я был воплощением того мальчика, которого он постоянно искал, он никогда не домогался меня и не давал мне почувствовать себя некомфортно на рабочем месте.
У меня не отняло много времени применить жизненный навык использовать ситуации в своих интересах. И когда шеф посылал купить какие-нибудь личные вещи для его дома, например стёганое одеяло, я обычно заказывал два одинаковых предмета и оставлял один себе. Никто никогда не замечал этого, а притом, что у него был дом на холмах, Феррари и Порше Каррера, я не думал, что ему чего-то не хватало. Он, должно быть, видел многое из этого, но не обращал внимания, потому что он не был куклой, но спускал мне всё с рук.
Для меня это было как летние каникулы, и я зарабатывал деньги быстрее, чем мог их тратить. Майк работал в ветеринарной лечебнице, а наш друг Джонни Карсон, который встречался с Хайей в средней школе, работал в Уорнер Бразерс. Долгие годы Майк и я мечтали о нашем собственном доме в Голливуде, поэтому мы втроём решили объединить наши ресурсы и сняли маленький милый дом рядом с кафе Формоза. Мы заселились в дом, но тремя неделями позже даже более хороший дом в конце квартала освободился для аренды. Двор там был больше и дешевле на пару сотен долларов в месяц. Поэтому мы изменили решение, добились возвращения предоплаты и переехали ниже по улице.
Довольно скоро стало очевидным, что ДжейКей превратился в очень странного человека из-за того, что вся его жизнь длилась с девяти до пяти в Уорнер. Майк и я не позволяли своей работе мешать вечеринкам, которые даже в первом доме состояли из частого употребления кокаина. Мы включали на полную би-сайд Police "Fall out", затем Майк и я принимали кокаин и бегали по дому, охваченные временной эйфорией мега-счастья. Мы поднимали руки высоко в воздух, чтобы остановить кровь, и начинали распевать: "Oh my God, oh my God, oh my God, this is a good one, this is the big one, this might be too much, oh no, it's not too much, I'm good, I'm good, oh this is incredible", и мы пели вместе с песней. А одному нормальному, не принимающему кокаин гражданину, приходилось иметь дело с этими двумя сумасшедшими, которые обращали больше внимания на свой собственный мир, чем на внешний.
Когда ДжейКей решил поехать покататься на лыжах в Мэммоте на несколько дней, Майк, Хиллел и я устроили лучшую из вечеринок вечеринку. Майк и я украли много алкоголя и скоро заполнили им весь дом. Потом мы вынесли из дома всю мебель, чтобы было больше места для танцев. Хиллел помог нам распространить флайеры, а я приклеил к полу в гостиной огромные буквы "ТАНЦУЙ".
Майк регулярно прибирал к рукам эти красочные таблетки из ветеринарной лечебницы не для того, чтобы принимать, а как сувениры. У нас была дощатая поверхность высотой по грудь вокруг всего дома, и мы сложили узоры из синих, жёлтых и красных таблеток вдоль этой поверхности, создав эффект такого японского рок-сада.
Потом пришла просто орда народа. Выпивка лилась рекой, громко играла музыка, люди танцевали, исчезали в спальнях, уходили в кусты. И это была лучшая вечеринка, на которой мы когда-либо были, не говоря уж о том, что мы её сделали. Позднее ночью все стали принимать те сувенирные таблетки, не понимая, что они были от собачьего запора, или кошачьего психоза, или чего-то в этом роде.
В какой-то момент дом начал жить своей жизнью так, как будто бы его энергия пульсировала из окон во внешний мир. Мы отрубились рано утром, а когда пришли в себя, Майк и я осмотрели местность. Это была военная зона. Полы были на дюйм покрыты слоем всякого дерьма; там была еда, сорванные со стен таблетки, рвота, пустые пивные бутылки, сигаретные окурки, и вообще повсюду были развалины. Я знал, что ДжейКей должен был приехать домой тем вечером, поэтому я взял швабры, ведро, воду, мыло, ходил целый день по дому и вычистил каждый укромный уголок и каждую трещину. К тому времени, как я закончил, дом выглядел так, как будто никто никогда и не приходил.
Даже несмотря на то, что я мог справляться со своей работой в графической компании, я определённо стал зависимым от кокаина. Мы покупали его довольно регулярно, потому что и Майк и я зарабатывали. Майк мог частично оплачивать то, что мы покупали, торгуя уроками игры на басу за кокаин от одного дилера в Топанга Каньоне. Я с нетерпением ждал дней, когда он давал уроки, потому что сразу после окончания урока мы принимали кокаин. Этого никогда не хватало больше чем на час, но мне действительно было нужно, чтобы наркотики были во мне. Психологическая зависимость достигла своего пика. Я не был физически слаб, но психологически я постоянно хотел кокаин.
Моё процветающее употребление выливалось в некоторые эпизоды абсолютно безумного кокаинового психоза. Однажды у меня было много кокаина, и я употреблял его всю ночь и следующий день. Я был в своей спальне, и я был абсолютно уверен в том, что кто-то ворвался в дом прямо средь бела дня. А потом у меня начали появляться визуальные галлюцинации этого злоумышленника, передвигающегося по дому. Я врывался в каждую комнату, уверенный в том, что он выпрыгнул из окна как раз перед тем, как я вошёл в эту комнату. И я думал: "О'кей, я знаю, как справиться с этим". Я забрался на крышу дома, держа в руках старую автомобильную шину и думая, что я отвлеку парня, а потом брошу в него шину так, что она наденется точно на него и остановит его, прямо как в мультфильмах. К счастью Майк пришёл домой и уговорил меня спуститься.
Я принимал не только кокаин. В то время я встретил панк-рок девушку, которая спросила меня, зачем я употреблял кокаин, когда за двадцать долларов я мог принять спид и быть под кайфом два дня. В итоге я провёл с ней ночь, принимая спид и получая сумасшедший кайф. Каждый раз, когда я принимал спид, кокаин или даже спидбол, что-то щёлкало в моей голове, и что бы я ни делал, и с кем бы я ни был, я хватал карандаш, маркер или какую-нибудь краску и начинал рисовать на бумаге, картоне или стенах, неважно. Мне просто нужно было рисовать именно в ту минуту, когда наркотики ударяли в меня. А если я не рисовал, то занимался сексом.
В то лето 1981 года героин был не особо заметен в мире наркотиков. Я помню, как мы с Майком в баре Элс на окраине видели, как целый стол панк-рокеров принимал его, и это выглядело совсем не весело. Но был и другой голос в моей голове, который время от времени говорил со мной. Он говорил: "Ты должен найти немного этого героина. Люди боятся этого наркотика, значит, он должен быть лучшим". Я нисколько не оглядывался на мой опыт в четырнадцать с той дорожкой китайского порошка; мной все больше овладевала идея принять действительно взрывной наркотик.
Однажды на мою работу пришёл новый парень. Он был похож на певца рокабилли, с высокой чёрной причёской, в тёмных очках а-ля Рой Орбисон, супер-бледной кожей и причудливым поведением. Я спросил своего коллегу Билла, что с этим парнем.
- Именно так ты выглядишь, когда принимаешь героин, - сказал он.
Точно. Вот моя связь с миром героина.
Через несколько дней я подошёл к этому парню и спросил:
- Ты можешь достать для меня немного этого чёртова героина?".
Он сказал:
- Конечно, конечно.
Героинщики всегда хотят достать наркотики новым парням, потому что могут заработать на этом. Итак, мы договорились принять героин тем вечером у меня дома. Я был настолько взволнован, что помчался домой и сказал Майку и ДжейКей, что собираюсь принять героин этим вечером.
- Что? Ты не можешь принимать героин. Ты умрёшь! - предостерегали они.
Но я сказал им, что этот парень уже некоторое время принимал его, и они были так заинтригованы, что мы решили, что они должны смотреть, как я его принимаю.
Тем вечером парень пришёл и был озадачен, увидев зрителей, сидящих на стульях вокруг кухонного стола. Но он приготовил ложки и проделал весь ритуал приготовления этого персидского наркотика, которого я никогда раньше не видел. Поскольку он был на основе масла, ему нужен был лимон, чтобы приготовить его с ним. Сначала он вколол себе и немного замер, а потом сказал:
- Теперь твоя очередь.
Он приготовил шприц, который был наполнен чем-то коричневым. Я никогда раньше не принимал ничего коричневого. Все ужасно нервничали и следили за тем, не умирал ли я. Я принял, но не почувствовал ничего особенного. Я попросил у него ещё, и он согласился, но наркотиков больше не оставалось. Он дал мне ещё дозу, и всё равно не было этой великой, мечтательной "давай нырни в кровать и проспи двенадцать часов" опиумной лихорадки. Позже я обнаружил, что наркотики, которые он употреблял, были довольно слабыми. Они решительно не давали большого кайфа и не подожгли меня на поиски другой героиновой связи. Это была трата денег, и великий спектакль принятия перед моими друзьями окончился неудачей, и все ушли.