Приведя в порядок группу, я нуждался в жилье. Мы с Бобом Форрестом слышали, что эти помещения в классическом старом двухэтажном офисном здании на Голливудском Бульваре сдавались в аренду и были дешёвыми. Тогда район Голливудского Бульвара был в плохом состоянии. Это здание называлось Заставой, и оно, вероятно, было там с двадцатых годов. Такой тип здания, где обычно работали частные детективы. Оно было красивым, с изящными лестницами, прихожими с высокими потолками, старыми лёгкими креплениями, большими высокими окнами и с теми старомодными ванными с десятью унитазами, всё из хорошего материала и плитки. Я уже накопил несколько сотен долларов и сказал домовладельцу, что я был писателем, и мне нужно было место для работы. Мы знали, что не могли сказать им, что хотим жить в этом офисном здании, даже притом, что там жила пара людей; ты просто не говоришь этого, а спокойно делаешь, и они не знают, и всё о'кей. Они показали мне несколько разных помещений, и я выбрал самое большое и красивое. Там был высокий потолок и несколько огромных окон, выходящих на Голливудский Бульвар. Это была одна большая комната без ванной, с хорошим деревянным полом. Бюджет Боба был меньше, поэтому он выбрал самое дешёвое помещение, которой выходило на парковку на заднем дворе. Я платил за жильё 135 долларов в месяц, а Боб, вероятно, 85 долларов, просто очень дёшево. Мы не могли не обращать внимания на то, что в наших помещениях не было ванных; нам приходилось мыться в раковинах.
Те комнаты в Заставе стали сценой для большого упадка, распущенности и кризиса молодых умов. Вскоре после того, как мы переехали, Грэг, причудливый старый друг Боба из Орандж Каунти, въехал в соседнюю комнату. Он был кокаиновым другом, кокаиновым дилером и хотел стать гитаристом. А рядом со мной поселилась дизайнер, которая жила со своим парнем, огромным, злобным гитаристом по имени Карлос Ги-тарлос, с которым я раньше принимал наркотики. Я занялся украшением своего нового дома. Я поставил кровать в угол, в стиле комнаты на чердаке, и принёс стол. Девушка Карлоса предложила мне маленький круглый диван, покрытый пушистой леопардовой шкурой, что было великолепной находкой.
То, что Боб жил так близко, было и благословлением, и проклятием. Он всегда приходил, и мы собирали любые скудные суммы денег, какие только могли, чтобы пойти и купить наркотики. Мы потеряли наш героиновый источник, поэтому мы принимали кокаин, а потом пытались напиться до полного забытья. Конечно, наш новый сосед Грэг, казалось, был бесконечным источником. Однажды ночью я принимал наркотики и покупал всё у Грэга, я не мог остановиться, и он не мог остановиться, поэтому он начал снова предлагать мне наркотики. Я продолжал ходить к нему и покупать ещё и ещё. Я даже отдал ему в качестве имущественного залога дорогие лыжи, а потом пообещал принести ему гитару под залог, что было полной ложью для того, чтобы продолжать брать у него белый порошок, потому что у меня не было ни денег, ни гитары. Я думал, что Грэг упадёт в обморок, проспит пять дней и не будет меня доставать.
Вечеринка, наконец, подошла к концу, и я отключился в угловатом состоянии дискомфорта. Проспав несколько часов, я услышал громкий стук в дверь. Это был Грэг, и он хотел получить свои деньги. Я думал, что если я не открою дверь, он уйдёт, я мог перетерпеть его. Но нет. Он продолжал периодически приходить, всё сильнее ударяя в дверь. В итоге я услышал звук, ломающегося дерева. Я посмотрел со свой кровати и увидел большой топор, прорубавший насквозь мою красивую толстую деревянную дверь. Хмм. Нехорошо. Я подумал, что мог остаться прямо здесь в кровати, и он ворвался бы и разрубил меня этим топором, потому что у меня не было денег и гитары под залог, или я мог обвинить его, попробовать перевернуть всё с ног на голову и сохранить шанс на выживание.
Я подлетел к двери, распахнул её и закричал:
- Ты ублюдок! Смотри, что ты сделал с моей дверью!
Воздух, казалось, вышел из этого разгневанного кокаинового друга. Он посмотрел на дверь, а потом на меня и сказал:
- О, Господи, прости меня, пожалуйста. Я починю дверь прямо сейчас.
Я решил использовать своё преимущество.
- О чём ты думал? - спросил я, - Теперь ты должен мне деньги.
Грэг выглядел запутанным:
- Нет, это ты должен мне деньги.
- Должен тебе деньги? Посмотри, что ты сделал с моей дверью, друг мой. Я думаю, мы просто должны разойтись полюбовно.
- Я не знаю…Я должен все эти деньги моему поставщику…
- Слушай, оставь себе лыжи. Проваливай отсюда, ты уничтожил мою дверь.
Грэг развернулся и ушёл как обиженный щенок с топором в руке. Большой кусок был вырублен из моей двери, и можно было заглянуть прямо ко мне в квартиру, поэтому я взял немного картона и заделал её. А потом я снова лёг спать.
К сожалению, это был типичный день в Заставе. Многие мои дни проходили рядом с Бобом, когда мы ночью принимали наркотики, просыпаясь на следующий день без денег и собирая по углам девяносто девять центов, чтобы спуститься вниз и купить кусок пиццы.
Фли больше не участвовал в нашем безумстве. Когда мы ещё жили в Ла Лейенда, он прочитал о группе Minor Threat из Округа Колумбия, которые провозглашали анти-наркотическую философию в своей песне Straight Edge. Фли был настолько деморализован и доведён до отчаяния всеми этими наркотиками, которые мы принимали, что вырвал страницу с их стихами из журнала, побрил голову и попробовал следовать этой анти-наркотической философии. Это не удерживало его, но действительно остановило в дальнейшем движении вниз. Он выровнялся и принимал намного меньше наркотиков, тогда как мы с Бобом потеряли контроль. Однажды в Заставе я принимал кокаин и спид, и у меня всё закончилось. Но приходит момент, когда хочется принимать хотя бы что-то, даже если ты под кайфом, просто чтобы начать всё снова. Кто-то дал мне дозу кислоты, а у меня была бутылка водки, поэтому я взял кислоту, положил её на ложку, налил туда немного водки, растворил эту густую кислоту так хорошо, как мог, и принял ЛСД, смешанный с водкой. Это было впервые, когда я получил кайф от кислоты в первую же секунду. А вместо вкуса героина, кокаина или спида, на задней стенке рта был вкус водки.
Когда-то в то же время я снова начал употреблять китайский героин. Я помню, как тратил все свои деньги на кокаин и лежал в постели, не в состоянии спать. Я звонил Дженнифер в Вэлли и просил её прийти и позаботиться обо мне, что означало принести мне немного денег, чтобы мог достать героин для успокоения. Обычно было четыре утра, и Голливудский Бульвар был мертвецки спокоен, а я был пустой душой, лежащей на матрасе в ожидании звука её MG. Я настолько сильно хотел наркотиков, что мог слышать этот отличительный звук её машины, когда она съезжала с трассы за десять минут до её появления. И она давала мне двадцать, сорок или шестьдесят долларов, столько, сколько у неё было. У неё тогда не было проблем с наркотиками, поэтому она была рядом, чтобы спасти меня. Это была нашей постоянной процедурой, я слушал, когда подъедет машина, и наступало это ощущение абсолютного облегчения, когда я знал, что она паркуется внизу.
К тому времени мои наркотические авантюры начинали отражаться на группе. Я пропускал репетиции, потом шёл на некоторое время в AWOL, и я стал отдаляться от Фли. У нас был контракт на запись и много работы, а я лежал на полу в моей квартире в Заставе, завёрнутый в какие-то одеяла, после несчастной ночи приёма наркотиков, стараясь заснуть. Однажды я был как раз в такой ситуации, и в дверь постучали. Это был Фли. Он вошёл в комнату, где царил запущенный беспорядок, и посмотрел на меня:
- Энтони, вставай!
Я сел.
- Я не могу больше справляться с тобой. Ты слишком испорчен. Я должен уйти из группы.
Я проснулся, потому что это было не то, что я ожидал от него услышать. Я думал, ты скажешь: "Чувак, ты не в порядке, мы должны поговорить о том, чтобы ты больше не принимал так много". Но когда он сказал, что он должен уйти из группы, все мои клетки затряслись, и я был в ужасе. Это было первое ощущение того факта, что я мог разрушить созданную нами мечту об удивительной фанк-группе, которая танцевала, излучала энергию и секс. Я больше всего хотел быть в этой группе с Фли. Но как мне донести это до него? И вдруг мне в голову пришла идея.
- Фли, ты не можешь уйти, - умолял я, - Я собираюсь быть Джеймсом Брауном восьмидесятых.
Ну как он мог спорить с этим?
Глава 6
Красные Горячие
О записи альбома The Red Hot Chili Peppers, отношениях с Джеком Шерманом и о наркотиках
После того как мы подписали контракт со звукозаписывающим лейблом, Фли и я сделали офисы EMI нашим домом вне дома. Немного людей там относились к нам хорошо, и у нас было определённое чувство, что если бы там был избранный круг групп на их лейбле, мы бы не были в нем, а были бы оставлены на его дне. У нас даже были проблемы с проходом мимо охранников на главном входе. Каждый раз, когда мы шли туда, мы проходили мимо огромного Роллс-ройса, припаркованного у входа. Мы спрашивали, чья это машина, и они отвечали: "О, это машина Джима Мазы. Он глава компании". И когда бы мы ни просили о встрече с ним, нам всё время говорили, что нам не стоит этого делать. Он не занимался каждодневным ведением дел каждой группы. Я могу вам гарантировать, что он даже не знал, что группа Red Hot Chili Peppers вообще существовала на его лейбле.
Однажды Фли и я пошли туда днём, и Джейми Коэна, который и подписал нас на лейбл, не было на месте. Мы потребовали увидеть босса, и его секретарша вышла и сказала:
- Его нет сейчас. Он на очень важном собрании правления со всем персоналом EMI International. Они все туда ушли.
Мы с Фли выглянули за угол, посовещались и решили, во что бы то ни стало, привлечь к себе внимание в EMI. Мы пошли в небольшую ванную, разделись и направились прямо к двери, за которой проходило собрание. Мы ворвались туда, запрыгнули на стол, бегали туда-сюда, орали и бесились. А потом мы обернулись и поняли, что на собрании были не просто люди. Это была целая интернациональная команда EMI со всего мира. И у них были эти их дипломаты и бумаги, и графики, и таблицы, и ручки с карандашами, а мы всё это разнесли к чертям. Когда всё успокоилось, мы спрыгнули со стола, выбежали из комнаты и с трудом надели трусы, отбиваясь от охранников, которым сообщили о нашем вторжении. Мы рванулись вперед как две капли ртути и смылись от охраны через парковку и вверх по Голливудскому бульвару, после чего мы примчались в Уэдлз парк. Там мы присели и забили огромный, толстый косяк зелёной гавайской травки, чтобы отметить то, что мы дали знать EMI, кто мы такие. Где-то на половине косяка, меня начало хорошенько забирать.
- Хорошая была идея, правда? - спросил я Фли, - Но вдруг они вышибут нас с лейбла? Им всё это явно не понравилось. Ты только подумай, как они на нас орали. О боже, что если у нас никогда больше не будет контракта?
Когда нас отпустило, мы позвонили Линди узнать, не выкинули ли нас ещё. Но в результате все по-тихому развеялось, и мы готовились к записи нашего первого альбома. Джэйми и Линди хотели знать, кого мы хотели бы видеть в роли продюсера альбома. Фли и я без сомнений предложили Энди Гилла, гитариста Gang of four. Их первый альбом Entertainment вдохновил меня снова начать танцевать, когда я жил с Донди. Их музыка была такой угловатой, жёсткой и резкой, воплощением такого художественного английского фанка. И лирика Гилла была великолепной и социополитичной. Но всё указывало на то, что они не воспринимали себя слишком серьёзно.
Линди связался с менеджером Гилла, и Энди согласился нас продюсировать, мы считали это своей победой. Когда мы встретились с ним, и он нелестно отозвался о своей предыдущей работе, мы должны были заметить дурной знак. Но мы начали препродюсирование альбома в студии SIR на Санта Монике прямо рядом с Вайн, в паре кварталов от нашего с Дженнифер нового дома. У меня было немного денег, Дженнифер продала MG, и мы наскребли достаточную сумму, чтобы снять маленький домик на проспекте Лексингтон. Он находился в довольно сомнительном районе Голливуда, который приютил всех возможных проституток: от трансексуалов до маленьких мальчиков.
Энди Гилл начал работу над препродюсированием с Клиффом, Джеком, Фли и мной, но для меня это ни черта не значило. Я вообще не врубался, какого хрена этот продюсер делает? Это была странная, некомфортная для меня ситуация, и это давление начало влиять на меня. Я уходил в ужасные наркотические разгулы, окончательно исчезая целыми днями. В основном я принимал кокаин, потому что у меня была пара неплохих кокаиновых дилеров. Боб Форест познакомил меня с парнем, который играл в известной рок-группе в Лос-Анджелесе. Он жил в огромной высотке в Голливуде. Я был таким жуликом и хитрецом, что он наотрез отказывался даже подпускать меня к своей квартире. Когда я приходил, он скидывал с балкона банку на веревке, куда я должен был положить деньги. И только после этого он сбрасывал мне кокаин. Но самым надёжным источником кокаина были сделки на парковке рядом с торговым центром. Кто-то сказал мне, что когда ты паркуешь свою машину, тебе лишь нужно сказать: "Мне нужен билет, - или - Мне нужно полбилета". Это был код к покупке кокаина. Я ходил туда утром, днём и вечером и употреблял кучи таких "билетов".
Ко всему прибавился и героин. Дженнифер ненавидела меня, когда я принимал кокаин, потому что я исчезал, вёл себя странно и был не самым приятным и дружелюбным человеком. Она не боялась врезать мне, орать и набрасываться на меня. Но однажды вечером мы были в клубе "Power Tools" на окраине города, и я побежал к Фэбу, который недавно переехал в огромный чердак дома в квартале от клуба. Мы пришли к нему, и он продал мне маленький, крошечный, миниатюрный микро-пакетик сильнейшего китайского героина, такого сильного, что его даже не нужно было вкалывать.
Мы вдохнули немного, и это было, как нырнуть в небо. Дженнифер это понравилось, мы пришли домой и занимались сексом двенадцать часов подряд. Это было началом нескончаемой героиновой сексуальной карусели, в которой она и я приняли участие. Но этот первый кайф - чувство, которое вы обречены искать всю свою жизнь, потому что, когда принимаешь в следующий раз, это хорошо, но всё же не так. Тем не менее, китайский порошок был очень дешёвым и казался таким безвредным. Это не было вроде того, что я был на улице, занимаясь странным дерьмом, или вкалывая иглы в руки, оставаясь в итоге с сотнями синяков и капающей повсюду кровью. Это казалось гораздо более изящным, тусоваться на этом чердаке среди картин, французов, вдыхать немного и чувствовать эйфорию. Это длилось и длилось, и когда ты просыпался утром, у тебя ещё было в кармане немного денег. Китайский порошок был очень подлой наркотой. Сначала он показывал тебе рай, а потом открывал ад.
Дженнифер и я начали принимать больше героина, но я всё ещё продолжал свои маниакальные кокаиновые разгулы. Когда я мог, я крал новую машину Дженнифер, старое такси, которое она называла цирковой арахис, потому что он был цвета тех зефирных конфет с орехами. А когда я не мог, мне приходилось идти пешком к моему новому дилеру, писателю, который жил в паре миль от меня. Он занимался и героином, и кокаином, что было довольно удобно для меня. Но у меня с ним не было хороших сделок, с тех пор как он тоже стал принимать. И конечно, я сам был таким клиентом с шилом в заднице, который всегда будил его или просто тормошил, пока он меня не впустит.
Однажды я принимал кокаин у него, но настолько обезумел, что он вышвырнул меня вон. Я всегда был скрупулёзен по поводу использования стерильных шприцов и стерильной ткани, когда начинал принимать, но сейчас мне было всё равно. Если было нужно, я использовал шприц, который находил на улице. Вместо стерилизованной ткани я использовал часть носка или чаще фильтр от сигареты. Сначала я пользовался только стерилизованной водой из источников, чтобы рассвести порошок, но тогда я просто открывал крышку бачка в туалете, искал разбрызгиватель для газона или даже лужу.
Это сумасшедшее поведение начало вторгаться в мою профессиональную жизнь. Я стал пропускать репетиции и сессии записи. А потом я даже начал пропускать некоторые концерты, включая большое панк-рок шоу в Olympic Auditorium на окраине города, где мы играли с нашими друзьями The Circle Jerks и Suicidal Tendencies.
Я ушёл в разгул за пару дней до этого. И когда день шоу пришёл, я не мог остановиться принимать. Я всё говорил себе: "О'кей, это последний грамм, который я приму, а потом поеду на шоу". То, что я так подвёл группу, было самым мучительным чувством, которое у меня когда-либо было. Но Кейт Моррис (Keith Morris), мой друг из The Circle Jerks, заменил меня. Он пел одну и ту же строчку, "Ты получаешь то, что видишь" ("What you see is what you get"), в каждой песне. И это был не единственный раз, когда я пропускал концерт, потому что постоянно кололся. Мы играли одними из первых в Long Beach, и я был никакой, поэтому подростков из толпы пригласили спеть вместо меня. А в другой раз пел брат Линди.
Мы решили записывать альбом на студии Эль Дорадо, которая располагалась прямо в Голливуде, на Вайне. Эль Дорадо была классической старой голливудской студией с отличным старинным оборудованием. На роль инженера мы взяли Дэйва Джердена, легко идущего на контакт, опытного и знающего человека за микшерным пультом. Энди Гилл был далеко не таким, каким мы его представляли. Он был приятным парнем, но очень английским, отстранённым, умным и безбашенным. Мы же были агрессивными изменчивыми индивидуалистами, а теперь рядом был этот мягкий английский парень в красивых брюках. Даже, несмотря на то, что нам всем он нравился, и он был заинтересован в нас, он не становился нашей правой рукой. Он, конечно, не разделял нашу музыкальную эстетику и идеологию. Они находились как бы ниже него. Он уже был там, делал это, это было отлично, но давайте двигаться дальше, идти куда-то ещё. А мы думали: "Куда-то ещё? Это то, чем мы являемся!". Поэтому было небольшое напряжение.
Однажды я заглянул в блокнот Гилла, и прочел рядом с песней Police Helicopter "дерьмо". Я был уничтожен тем, что он отклонил её как дерьмо. Police Helicopter была бриллиантом в нашей короне. Она воплощала дух того, кем мы были, это было движущей, колющей, угловатой, шокирующей атакой звука и энергии. Чтение его заметок закрепило в наших головах мнение: "О'кей, теперь мы работаем с врагом". Это стало как бы "он против нас", особенно против Фли и меня. Создание этого альбома стало реальной битвой.
Стилем Энди было создать хит любой ценой. Он должен был всего лишь сделать нас лучшей группой, какой мы могли быть. Мы создавали реально красивые, жёсткие, интересные мелодии, а он говорил: "О, нет, нет, вы никогда не попадёте на радио с такой музыкой". Мы отвечали: "А ты что думаешь? Мы делаем это не для того, чтобы попасть на радио". Он говорил: "А я делаю. Я стараюсь, чтобы что-то здесь могло попасть на радио". Джек Шерман также не разделял нашу с Фли точку зрения. Он был новичком в группе и гораздо больше сотрудничал с Энди, чем со Фли и мной для получения чистого, подходящего для радио звука.
Если эти двое объединились, то из-за того, что Энди видел Джека в качестве своей марионетки, которую он мог контролировать в студии. Мы всё время спорили о звуке гитары Джека. Энди пытался смягчить его, а мы сделать безбашенным. "Это слабо, мягко и хрупко, а это панк-рок песня, и звук должен быть грязным и жёстким!", кричали мы.