Jane’s Addiction начали играть и все стали подпевать. Тогда Стефен Перкинс из Jane’s Addiction спросил у нас, не хотели бы мы тоже что-нибудь исполнить, так что мы решили спеть Stooges группы Search and Destroy. На этой вечеринке были сотни человек, а мы забрались на сцену практически голыми. Было такое ощущение, что мы шагаем по Луне, из-за нашей наготы, холода и из-за того, что Jane’s Addiction сами предложили сыграть, а ведь они всегда были нашими конкурентами.
Переговоры с компаниями сузили наш выбор до двух лейблов, Warner Bros. и Sony. Мы поехали в Нью-Йорк, чтобы встретиться с Томми Мотолой, которому только что принесли успех Мэрайя Кэрри и Майкл Джексон. Томми был очень тверд и сказал, что хотя сейчас мы выбираем среди всех этих лейблов, но в конце-концов подпишем договор с Sony/Epic.
Мы понимали, что в EMI нас не уважали. Теперь мы искали хороший дом. Когда Эрик собрал нас вместе за обедом и сказал, что Epic поднимают цену еще на миллион, мы в четвером встали и начали танцевать небольшой танец, крича: "Epic! Epic! Epic!". Но это было еще не все. Эрик посадил нас и сказал:
- У меня есть хорошие новости. Каждому из вас они кладут по миллиону на счет.
У каждого из нас было несколько тысяч долларов на счету, и тут мы вдруг миллионеры. Я ощущал себя так, будто я выиграл лотерею. Мы кричали и обнимали друг друга и в первый раз в жизни мы поняли, что теперь нам не придется собирать деньги из каждого угла, чтобы прожить очередную неделю. Мы сразу решили купить дом. Уже через пару недель у каждого из нас были новые дома.
Мой дом был новый, он находился на вершине Бичвуд Кэньон. Я переделал его. Я вытащил все ковры и положил антикварный паркет из Таиланда. В своей комнате я покрасил каждую стену разными цветами. Я положил дикую мозаику на лестнице, так что было такое ощущуние, что по ней текла река. Но самой важной комнатой была моя гостиная с камином. Я переделал его в форму огромной голой женщины. Ты закладывал дрова в ее вагину, и у нее были двадцатисантиметровые соски из фиолетового стекла. Самой классной частью дома был задний двор. Он находился на стороне Гриффит-парка, парк живой природы. И если ты отдыхал в бассейне, все что тебе нужно было сделать, это посмотреть наверх, и ты увидишь знаменитую надпись "Hollywood".
Тем временем мои отношения с Кармен были суматошными. Она сошла с ума. Я заставил ее пойти на терапию, чтобы она не убила себя. Однажды, когда мы были в машине, она начала кричать и бить себя по лицу, ставя огромные синяки. Потом она пыталась выпрыгнуть из машины, когда я ехал на полной скорости. Я предлагал оплатить терапию, потому что ей явно было больно. Если я просматривал журнал, она подходила, отбирала его у меня, переворачивала на несколько страниц назад и говорила:
- Почему ты остановился на этой странице дольше, чем на других? Кто эта девочка?
Мы шли по улице, полной народу и стоило мне просто задержать взгляд на ком-то, как она говорила:
- Почему ты смотришь на ту девочку?
Мы просто ругались на словах, так что когда она била себя по лицу, оставляя синяки, потом появлялась перед друзьями, все говорили: "Чувак, ты что ее бьешь?". Кто мог поверить, что она сама это сделала? Я пытался прервать наши отношения, но после того как я купил дом, она просто-напросто не уезжала. Она закрывалась в ванной с ножом. Она уходила туда, чтобы резать себе руки, и мне приходилось часами стучать в дверь, чтобы она вышла. Потом она открывала, с ножом в руках, но не порезав себя, слава Богу.
Я думаю, что как только она поняла, что теряет контроль надо мной, тогда она может погибнуть. Каждый раз, когда я говорил о невозможности наших отношений, она начинала кричать и мычать, как ребенок с аутизмом. Группа установила день начала работы над альбомом, и мне нужно было заканчивать такие отношения. Я предложил ей квартиру, потому что у нее не было сбережений, но она отказалась. Я говорил ей сто раз, что все кончено, что мы не можем больше быть вместе, но она приходила и начинала кричать и стучать, а я выходил к воротам и говорил:
- Кармен, ты больше здесь не живешь. Тебе нельзя здесь быть. Мы больше не вместе. Все кончено.
Но она продолжала кричать и пытаться войти на территорию.
Я наконец-то купил ей билет на самолет, чтобы она могла поехать в Италию и работать там. И это был конец наших отношей. Я благодарил свою счастливую звезду за то, что все закончилось. Может быть, она не понимала, сколько проблем приносила, потому что почти каждая ссора заканчивалась сексом; может быть, в ее голове это считалось нормальным.
Скоро после этого мне позвонил Мо Остин из Warner Bros.
- Я слышал про договор, который вы заключили с Sony, - начал он. - Поздравляю, Sony неплохая компания, так что идите туда и сделайте им ваш самый лучший альбом. Дерзайте!
Я повесил трубку. Я был так растроган. Самый крутой, самый настоящий человек из всех, кого мы встретили во время всех этих переговоров, только что позвонил, чтобы поздравить меня с договором, который мы заключили с их конкурирующей компанией. Это был тот парень, на которого я бы хотел работать. Я позвонил Фли, он получил такой же звонок. Он чувствовал тоже самое.
Мы позвонили Линди чтобы узнать, как там идут дела с заключением договора с Sony. Оказывается, у них начались проблемы по выкупу договора у EMI. И это все, что нам нужно было услышать. Мы умоляли Линди вытащить нас из договора с Sony/Epic и перейти к Warner’s. Мы дали Мо решить проблемы одним звонком его старому другу, который руководил EMI, все проблемы были решены и мы подписали договор с Мо.
Мы были готовы создать наш самый лучший альбом.
Глава 10
"Funky Monks"
О записи Blood Sugar Sex Magik и уходе Джона из группы
Мо Остин и его помощники Ленни Варнокер и Стив Бекер были очень душевными и музыкальными людьми. Несмотря на то, что Мо является исполнительным директором Warner Bros., он приходил и тусовался с нами практически каждый день в нашей студии на протяжении всего времени создания нашего первого с ним альбома. Никогда раньше у нас не было таких отношений со звукозаписывающими компаниями.
Несмотря на то, что Джон и я стали меньше общаться, группа пребывала в наилучшем настроении. Чед и Джон больше не чувствовали себя новенькими, теперь они были знающими людьми. Фли и Джон совсем подружились и Чед играл отлично. Мы бесконечно доверяли друг другу, особенно, когда собирались вместе и часами джемовали. Мы вошли в поток. Когда мы работали над "Mother’s Milk" нам нужно было несколько дней на одну песню, теперь же у меня были готовы новые стихи, у парней много новой музыки и все шло гораздо быстрее.
Тем временем, я подружился с Риком Рубином. Он был очень веселым парнем, ни на кого не похожим. Он обожал разговаривать про девочек и про машины. Рик приходил ко мне домой. Мы просматривали мои стихи. У меня на уме уже было несколько песен, которые я хотел бы вставить в альбом, такие как Mellowship Slinky, Apache Rose Peacock, или Funky Monks. Я показал ему слова песни "Power of Equality" и хотя мелодия ему очень понравилась, он дал мне понять, что не любит песни с социально-политическим намеком.
- Я люблю песни про машины и про девочек, ну про все такое, - сказал мне Рик.
- Девочки и машины? Я не могу писать про это. Это уже давно сделано. Я хочу писать про странное дерьмо, про которое еще никто не писал, - протестовал я.
- Я понимаю, - сказал Рик. - Но если ты захочешь написать песню про машины и девочек, я буду очень рад.
Так я написал The Greeting Song. До сих пор я ненавижу эту песню. Я ненавижу лирику, я ненавижу вокал. Эта песня была в стиле Led Zeppelin, но я так и не смог ее полюбить. Годы спустя нам позвонили из "Дженерал Моторз". Они хотели сделать рекламу очередного шевроле, где на белом экране напишут слова этой песни. Я не смог разрешить им это сделать; я просто не верил в эту песню.
Несмотря на то, что дела шли хорошо в креативном плане, я стал чувствовать себя аутсайдером в группе, потому что часть великой дружбы Джона и Фли составляла их любовь к травке. Может быть, теперь был черед Фли показать как это, не входить в треугольник дружбы с Джоном. Джон всегда говорил, что в то время я слишком любил, чтобы вокруг все было чисто, поэтому ему не досталось хорошенько повеселиться и экспериментировать с наркотиками. К тому же он чувствовал, что его возможность писать музыку и слова возрастала с употреблением травки.
Однажды я пришел на репетицию, Фли и Джон уже покуривали травку и находились в настроении "давай игнорировать Энтони" и тогда я испытал такое меланхоличное чувство пустоты оттого, что потерял дружбу Джона. Я мог понять по его взгляду, что мы больше не были друзьями, мы просто были в одной группе и уважали друг друга на этом уровне. В тот день, закончив репетировать, я ехал по шоссе 101 и то ощущение потери Джона и то одиночество, которое я испытывал, напомнило мне о моих отношениях с Айон. Когда у меня была такая ангельская девушка, которая отдавала мне все, что у нее есть, а я вместо того, чтобы делать то же самое, был в центре города с гребаными гангстерами, вкалывал героин под мостом. Я чувствовал, что выкинул на ветер столько времени, но я также чувствовал удивительную связь со своим городом. Я провел столько времени, гуляя по улицам Лос-Анджелеса и Голливудским Холмам, что начал чувствовать, как сам дух города зовет меня и присматривает за мной. И несмотря на то, что я был одинок в собственной группе, у меня все еще был город, в котором я живу до сих пор.
Я начал складывать свои мысли в машине и напевать мелодию, которую пел на протяжении всего шоссе. Когда я пришел домой, достал блокнот и записал все в структуре песни, хотя это была поэма.
Из Under The Bridge:
Sometimes I feel like I don’t have a partner
Sometimes I feel like my only friend
Is the city I live in, the city of angels
Lonely as I am, together we cry.
I drive on her streets ‘cause she’s my companion
I walk through her hills ‘ cause she knows who I am
She sees my good deeds and she kisses me windy
And I never worry, now that is a lie.
I don’t ever want to feel like I did that day
Take me to the place I love, take me all the way
It’s hard to believe that there’s nobody out there
It’s hard to believe that I’m all alone
At least I have her love
The city she loves me
Lonely as I am, together we cry.
I don’t ever want to feel like I did that day
Take me to the place I love, take me all the way
Under the bridge downtown
Is where I drew some blood
Under the bridge downtown
I could not get enough
Under the bridge downtown
Forgot about my love
Under the bridge downtown
I gave my life away
Will I stay?
Месяц спустя Рик был у меня дома, просматривая мой блокнот, что демонстрировало, как сильно я ему доверял.
- Это что? - спросил он и передал мне блокнот с записями Under The Bridge.
- О, это всего лишь поэма, - сказал я.
- Это фишка. Ты должен с этим что то сделать, - сказал он.
- Это не наш стиль, - объяснил я. - Она медленная и мелодичная.
- Но это хорошо! Ты должен показать это парням, и посмотрим, если они захотят что-то с этим сделать.
Это было очень трогательно, но я все еще не был уверен насчет этой песни. Пару дней спустя я был на репетиции, и у нас оказалось немного свободного времени, так как Фли еще не приехал.
- Почему бы тебе не показать Джону и Чеду ту вещь, которую я прочитал у тебя дома пару дней назад? - предложил Рик.
- Нет, нет, Фли еще даже еще не пришел, - ответил я. Но Джон и Чед уже были слишком заинтересованы. Они оба сели и сказали: "Эй, давай-ка посмотрим, что у тебя там такое грустное". Я спел им эту песню, наверное, в трех разных мотивах от начала до конца, не зная как лучше ее спеть, но как только я закончил, они встали, подошли к инструментам и начали подбирать мелодию.
На следующий день ко мне домой пришел Джон. Он принес с собой маленький фендер и подключил его.
- Окей, спой еще раз. Как ты хочешь чтобы она звучала? Как ты хочешь чувствовать ее? Что она тебе напоминает?
Я спел ему песню, и он сразу же придумал три или четыре версии аккордов. Мы выбирали до тех пор, пока не пришли к самой аккуратной и интенсивной мелодии. И это было рождение новой песни с альбома.
Мы скоро пришли к еще одной песне, которую мы потом включим в альбом. Вдохновением для этой песни стали мои отношения с Шинейд O’Коннор. Я встретил Шинейд на фестивале, в котором мы участвовали в Европе в августе 1989 года. Фли и я были большими фанатами ее The Lion and the Cobra и мне нравились лысые девочки, потому что если кто-то смог сбрить все свои волосы это означало, что этот человек сильный, настоящий и плевать на все хотел. И вот тут была суперсексуальная лысая ирландская девочка с магическим голосом, отличной лирикой и диким взглядом. Мы играли первыми, так что я был достаточно глупым и посвятил Party On Your Pussy этому политкорректному борцу за права женщин.
Когда мы закончили нашу часть, Фли и я стояли около сцены и смотрели на выступление Шинейд. Это было до того, как она стала знаменитой, так что она не была самоуверенной, просто была лысой. Она вышла на сцену в платье и в военных сапогах и начала петь как дикая маленькая ирландская принцесса. Я просто прожил несколько жизней, пока смотрел на нее, и когда она поблагодарила меня за мою песню, посвященную ей, это звучало дружелюбно. Окей, теперь она знала, что я существую, и это было отлично.
После шоу мы сказали ей, как нам понравилась ее музыка. Вместо того, чтобы ответить рядовым "спасибо", она пригласила нас потусоваться с ней. Она была скромной и стеснительной, и мы болтали, пока ее менеджер не сказал, что ей пора ехать. Испугавшись, что больше ее никогда не увижу, я побежал в раздевалку и написал ей многозначительное письмо, чтобы показать, что у меня есть к ней чувства и что она мне нравится. Я отдал ей письмо именно в тот момент, когда автобус начал отъезжать. Она приняла его, улыбнулась и помахала мне на прощанье.
И потом ничего не произошло. Ни слова в ответ. Она исчезла в огромном облаке другого мира, а мы продолжали турне, все оставалось по-прежнему, адьйос. Жизнь идет своим чередом, мы провели турне в Японии, где я встретил Кармен и пробыл с ней год. К тому времени Шинейд выпустила второй альбом и за одну ночь стала самой известной исполнительницой-женщиной в мире. Однажды Боб Форест сказал мне, что она переехала в Лос-Анджелес и ее видели в "Viktor’s Deli", это одно из ее самых любимых кафе.
Несколько недель спустя я бегал по городу по делам и встретил Шинейд. Один взгляд на неё и я растаял. Я мог жениться на ней сию секунду. Мы стали разговаривать, и я напомнил ей про то письмо.
- О да, я знаю, что ты мне передал это письмо, - сказала Шинейд. - Оно у меня. Лежит у меня на кухне в ящичке.
- То письмо, которое я тебе дал, лежит у тебя на кухне в ящичке? - не поверил я.
- А ты что думаешь? - она улыбнулась. - Ты написал мне такое письмо, а я его выброшу?
Она пригласила меня к себе на ужин. Скоро я начал часто приезжать к ней и к ее сыну Джейку. Я, конечно же, не могу сказать, что это типичный сценарий для свидания, потому что это было странное время для нее - она очень стеснялась из-за всего того, что с ней так быстро произошло, но вскоре мы начали ходить в кино и в музеи, и я дал ей урок вождения на своем матово-черном камаро 67 года. Мы разъезжали по городу, слушали музыку и целовались, но она не впускала меня к себе до конца. Причем не только вагинально. Это продолжалось неделями и было самыми прекрасными отношениями, лишенными секса, которые у меня когда-либо были. Я обожал ее, и каждый день просыпался и отправлял ей по факсу небольшую поэмку.
Наши отношения прогрессировали, она отдавала мне немного больше любви и внимания, эмоционально и физически, когда вдруг все это пришло к необъяснимому концу. Я облажался немного, когда она сказала мне, что приглашена на вручение премии Академии Киноискусств. Я предложил ей пойти вместе и сначала она согласилась, но потом перезвонила, чтобы сказать, что она идет со своим другом Дениэлом Дэй-Льюисом. Я чувствовал себя маленьким, не потому что она шла с кем-то, а потому что это был не я, а я так хотел быть с ней тогда.
Даже после этого инцидента, она не подала мне никакого знака на то, что у неё в жизни происходит еще что-то, кроме наших отношений. Я был постоянно взволнован и слишком весел, а она была спокойной и умиротворенной. Это было хорошо, мы держали равновесие.
Однажды я позвонил ей, оставил сообщение на автоответчике и ушел. Когда я вернулся, мигала лампочка на моем автоответчике.
- Эй, Энтони, это Шинейд. Я уезжаю из Лос-Анджелеса завтра, не хочу, чтобы ты мне звонил и не хочу чтобы ты приходил. Пока!
Я был разбит. Все так быстро изменилось. Еще вчера это было "Не могу дождаться снова тебя увидеть", а теперь "Не звони и не приходи". Я не знал, к кому обратиться, так что я позвонил Джону. Он был обеспокоен тем, что она могла со мной так поступить, и предложил мне написать об этом, чтобы потом встретиться и создать песню. Шел дождь два дня подряд, так что я сел за стол, включил версию Джимми Хендрикса на песню All Along the Watchtower и начал писать стихи о том, что со мной произошло.
Из I Could Have Lied:
I could have lied, I’m such a fool
My eyes could never never keep their cool
Showed her and I told her how
She struck me but I’m fucked up now
But now she’s gone, yes she’s gone away
A soulful song that would not stay
You see she hides ‘cause she is scared
But I don’t care, I won’t be spared
Я приехал к Джону примерно к полуночи. Он был как сумасшедший ученый, очень хотел закончить эту песню. Так что мы работали и работали всю ночь, прислушиваясь к тому дождю. Мы наконец-то закончили к пяти утра и с кассетой в руках помчались к дому Шинейд. Это была ее последняя ночь там, так что я не постучался, а просто упаковал кассету и бросил в ее почтовый ящик. Она покинула город на следующий день. Проходили годы, вышел наш альбом, и жизнь продолжалась. Были свои падения и свои взлеты, трагедии и триумфы, люди умирали и у людей рождались дети, и я всегда думал, что случится, если я увижу эту девочку снова.
Годы и годы спустя, я был в "Universal Amphitheatre" на каком то дурацком шоу MTV, где Фли и я выступали с Тони Беннетом. После шоу мы тусовались сзади, на парковке, когда подъехал лимузин. Я посмотрел и увидел в машине Шинейд и Питера Гэбриэла. Я подошел, она высунулась в окошко, мы оба поздоровались и в тот момент я ничего больше не смог сказать, а она выдала мне самую фальшивую улыбку. Я даже не помню, спросил ли я про ту кассету. Я чувствовал себя гадко, странно и ужасно. Может быть, в конце-концов, она на самом деле сделала мне одолжение. Кому нужны проблемы?
Мы очень расширили наши музыкальные возможности с этим альбомом. Однажды, Джон подошел ко мне с очень интересной музыкой, которая была очень мелодичной и необычной. Джон проиграл куплет и припев и сама музыка, которая создавала его гитара, напомнила мне о Кармен. Даже во время самых жестких ссор, я никогда не считал ее злым человеком, и я никогда не ненавидел ее. Я считал ее девочкой, у которой не было шанса вырасти и справиться со всей своей болью. Я не очень расстроился, когда мы разошлись, я был рад; я хотел, чтобы она чувствовала то же самое и чтобы она нашла свое место в жизни.