Первый день в Эмерсоне почти закончился, а я так и не нашел себе друзей. Я забеспокоился. Все казалось новым и пугающим. Перейдя из маленькой школы на Среднем Западе, я не очень преуспевал в учебе. Но в конце дня у меня был урок искусства, и там же находился предполагаемый друг - Шон, чернокожий ребенок с ясными глазами и широкой улыбкой. Это был один из тех моментов, когда ты просто подходишь к кому-нибудь и говоришь: "Ты хочешь быть моим другом?". "Да, я буду твоим другом". Оп, вы друзья.
Ходить в гости к Шону было для меня приключением. Его отец был музыкантом, что было мне в новинку, отец, который идет в гараж, чтобы репетировать с друзьями.
Мама Шона была настолько заботливой и любящей, насколько можно было представить, она всегда приглашала меня войти и предлагала разную экзотическую еду в качестве перекуса после школы. Я же вышел из мира, где никто не интересовался кухней. Мой кулинарный мир состоял из белого хлеба, Велвиты и говядины. Они ели йогурт и пили странную жидкость под названием кефир. В моем мире это были Танг и Кул-Эйд.
Но обучение - это улица с двухсторонним движением. Я научил Шона новому воровскому методу, который я изобрел в том семестре и назвал "Удар". Я выбирал жертву, шел ей на встречу и сталкивался с ней, убедившись, что попал на нужный мне предмет. Это мог быть бумажник или расческа, всякая всячина, обычно не превышающая по цене нескольких долларов, потому что это было все, что имели большинство детей.
Мое недружелюбное поведение не ослабло и в Эмерсоне. Любой, кто пытался мне противостоять любым способом, даже просто попросив уйти с дороги, в ту же минуту получал от меня. Я был хилым парнем, но обладал хорошей реакцией, поэтому вскоре стал известен как парень, с которым не нужно связываться. К тому же, у меня всегда имелась хорошая история, чтобы избежать исключения из школы за драку.
Возможно, одной из причин того, что я не хотел, чтобы меня исключили, было мое нежелание разочаровать человека, который был положительным примером для подражания в моей жизни в тот период, - Сонни Боно. Сонни и Конни стали для меня вторыми родителями. "Шоу Сонни и Шер" было тогда самой популярной телепередачей, и Сонни был щедр на уверения, что я получу любую заботу, какую только захочу. В его особняке на Холмбай Хиллс была комната для меня и внимательный персонал 24 часа в сутки, чтобы готовить все, что я захочу. Он заваливал меня подарками, как то: новомодные лыжи, лыжные ботинки, палки и костюм, поэтому той зимой я смог поехать кататься на лыжах с ним, Конни и Честити, дочкой Сонни и Шэр. Мы могли сидеть в кресле-качалке, и он рассказывал мне о своих приоритетах в жизни, которые отличались от приоритетов моего отца и даже от приоритетов Конни. Он был за прямоту и равенство. Я помню, как он учил меня, что единственной неприемлемой вещью является вранье. И не важно, буду ли я совершать ошибки или терпеть неудачи на пути, я должен быть честен с ним.
Однажды я был в его особняке на Бел Эйр во время голливудской звездной вечеринки. Мне не было дела до Тони Кертиса, поэтому я начал ездить туда-обратно на старом резном деревянном лифте. Вдруг я застрял между этажами, им пришлось воспользоваться гигантским пожарным топором, чтобы освободить меня. Я знал, что попал в большую переделку, но Сонни не кричал и не унижал меня перед всеми теми взрослыми, которые наблюдали за спасением. Он просто тихонько преподал мне урок, чтобы я уважал собственность других людей и не играл с вещами, которые для этого не предназначены.
Мне всегда не нравилось, что существуют какие-то нормы поведения, которые я должен соблюдать. Я был двенадцатилетним ребенком, которому было свойственно непослушание и нарушение всех правил.
Позже в тот же год, пока мы бродили вокруг дома, Сонни и Конни попросили меня приготовить им кофе.
- Как насчет того, чтобы вы, ребята, сами сделали себе кофе?
Я ответил немного дерзко, для меня не составляло труда приготовить им кофе, но казалось, что они помыкают мной.
Конни отвела меня в сторону.
- Это недопустимое поведение, - сказала она мне. - Если ты будешь себя так вести, я скажу тебе "недопустимое поведение", и ты сразу поймешь, что тебе нужно пойти и подумать над тем, что ты сделал.
Да пошла она. Там, откуда я пришел, я мог делать все, что захочу. Я и мой отец превосходно ладили именно потому, что не было никаких правил и инструкций. Он не просил меня делать ему кофе, и я его об этом не просил. Там, откуда я пришел, существовало правило "заботься о себе сам".
Я подрастал быстро, и это определенно было не по душе Сонни. Все чаще и чаще я был под кайфом, тусовался с друзьями, катался на скейте и совершал мелкие преступления. Если мне что-то запрещали, я сразу же делал это всем назло. Я стремился из всего получать выгоду, и это не нравилось Сонни. Поэтому мы отдалились друг от друга, и меня это устраивало.
Соответственно, моя связь с отцом становилась сильнее и сильнее. Так, только я переехал к нему, он тотчас стал образцом для подражания и моим героем, поэтому моей миссией было поддерживать нашу сплоченность. Это было также и его обязанностью. Мы были командой. И конечно, одним из связывающих нас событий стали путешествия с целью контрабанды марихуаны. Я стал его прикрытием для подобных поездок. Мы брали семь огромных чемоданов марки самсонайт и заполняли их марихуаной. В аэропорту мы переходили от одной авиалинии к другой, регистрируя эти сумки, так как в то время они даже не смотрели, летишь ли ты этим рейсом. Мы приземлялись в нужном аэропорту, собирали все сумки и ехали в места типа Кеноши, штат Висконсин.
Во время нашего путешествия в Кеноши мы поселились в мотеле, потому что сделки моего отца занимали несколько дней. Я был непреклонен в том, что хочу пойти на стрелку с ним, но он имел дело с неотесанными байкерами, поэтому он отправил меня в кино, где шел новый фильм о Джеймсе Бонде, "Живи и дай умереть" ("Live and Let Die").
Сделка заняла более трех дней, поэтому я ходил на этот фильм каждый день нашего там пребывания, и это меня устраивало.
Нам пришлось возвращаться в Лос-Анджелес с тридцатью штуками в кармане. Отец сказал, что я должен держать деньги при себе, так как если они возьмут парня вроде него со всеми этими деньгами, то его наверняка арестуют. Это меня устраивало. Я предпочитал участвовать в действии, чем сидеть на скамейке запасных. Итак, мы взяли пояс, наполнили его деньгами и привязали к моему животу. "Если они попытаются меня арестовать, ты просто исчезни, - проинструктировал он меня - Просто притворись, что ты не со мной, и продолжай идти".
Мы вернулись в Лос-Анджелес, а позже я узнал, что мой отец получил только двести долларов за поездку, чтобы доставить "траву" для его друзей Уивера и Башары. Я также обнаружил, что он пополнял свой бедный доход устоявшейся суммой от растущего кокаинового бизнеса. В 1974 году кокаин стал огромным бизнесом, особенно в Лос-Анджелесе. Мой отец был связан со старым американским эмигрантом, который поставлял кокаин из Мексики. Отец покупал кокаин, делил его и продавал своим клиентам. Он не торговал унциями или килограммами, только граммами, 500 мг и 250 мг. Но в течение нескольких дней бизнес начал разрастаться. Он начал толкать и куаалюд. Он рассказал доктору слезливую историю о том, что ему никак не удается уснуть, и док выписал рецепт на тысячу куаалюдов, которые обошлись в четвертак за штуку, а рыночная цена составила четыре или пять долларов. Итак, между кокаином и людами, это был достаточно доходный бизнес.
Отец никогда не пытался утаить от меня свой наркобизнес. Он ничего не рассказывал мне об этом, но я был его тенью и наблюдал за всеми его приготовлениями и сделками. В доме была маленькая, вроде моей спальни, комната за кухней. Из нее дверь вела на задний дворик, там мой отец и устроил свою лавочку.
Центральное место среди его наркотических атрибутов, находящихся в задней комнате, занимали тройные весы с чашками, которые приносили больше пользы в нашем хозяйстве, чем тостер или миксер. Рабочим блюдцем и подносом для наркотиков ему предпочтительно служила зелено-голубая мексиканская кафельная плитка, идеально квадратная и плоская. Я видел, как он делит кокаин и фильтрует его, а затем берет немного итальянского слабительного "Mannitol" и мельчит его через то же сито, что и кокаин, чтобы оно имело такую же консистенцию. В итоге было важно убедиться, что кокаин смешан с соответствующим количеством слабительного.
В лавочку заглядывало множество людей, но не настолько много, как вы можете подумать. Мой отец был довольно осторожен в своих делах и знал, что с увеличением активности возрастет и риск. Но недостаточное количество клиентуры возмещалось ее качеством. Среди покупателей было достаточно кинозвезд, телезвезд, писателей и рокзвезд, и масса девочек. Однажды мы даже удостоились визита двух знаменитостей из Oakland Raiders накануне Суперкубка. Они пришли довольно рано, около 8 или 9 вечера, и, сидя на самодельной мебели и глядя глупо и трусливо на околачивающегося вокруг ребенка, смотрелись проще, чем обычная клиентура. Но все сработало. Они получили наркотики, ушли и на следующий день выиграли Супер Кубок.
Что во всем этом немного напрягало, так это ночные сделки. Именно в такие моменты я видел, до какого отчаяния могут довести наркотики. Я не осуждал это; это было больше похоже на "О, парень действительно хочет этот чертов кокаин". Один парень, ненасытный любитель всякого мусора, был братом известного актера. Он заходил каждый час вплоть до шести утра, трясся, пытался договориться или сжульничать и кормил обещаниями. Как только он стучал в дверь, мой отец выбирался из кровати, и я слышал его вздохи:
- О нет, снова он.
Иногда отец даже не открывал дверь, а разговаривал с людьми через окошко. А я лежал в кровати и слышал:
- Слишком поздно! Убирайся к чертовой матери! В любом случае, ты задолжал мне слишком много. Ты попал на две сотни двадцать долларов.
Мой отец вел список тех, кто ему должен. Я просматривал этот список и слышал его слова:
- Если бы я только мог заставить заплатить всех, кто мне должен, у меня была бы вся сумма.
Было нелегко убедить меня, что мы жили неправильно, особенно по выходным, когда отец брал меня потусоваться в ночном клубе, где он был известен как Бог Сансет Стрип. (Он был также известен как Паук, это прозвище появилось в конце 60-х, когда мой отец взобрался по стене здания в квартиру девушки, на которую он запал).
В начале 70-х Сансет Стрип была жизненно важной артерией, котороя проходила через весь Западный Голливуд. Улица была постоянно заполнена людьми, болтающимися между лучшими клубами в городе. Там находились "Whisky a Go Go" и "Filthy McNasty's". В двух кварталах от "Whisky" был "Roxy", еще один клуб с живой музыкой.
За стоянкой "Roxy" размещались "Rainbow Bar" и "Grill". "Rainbow" был территорией Паука. Каждую ночь около 9 он появлялся там и встречался со своим отрядом - Уивером, Конни, Башарой и другими, постоянно меняющимися личностями.
Подготовка к ночному выходу составляла некий ритуал для моего отца, т. к. он был очень дотошным по отношению к своему внешнему виду. Я сидел и смотрел, как он прихорашивается перед зеркалом. Волосок должен лежать к волоску, одеколон должен быть нанесен в верном количестве. Затем он надевал облегающую футболку, вельветовый пиджак и платформы. В итоге мы пошли к портному, чтобы сшить такую же одежду для меня. Вот что такое подражание отцу.
Частью ритуала было набрать нужную высоту для хорошего начала ночи. Очевидно, что большую часть наркотического коктейля он приберегал для поздней ночи, но он не хотел уходить из дома без соответствующего начального кайфа, который обычно составляли алкоголь и таблетки. У него имелись куаалюды и плэйсидил, которые служили для замедления реакции. Когда смешиваешь их с алкоголем, стоящий рядом парень замедляет движение. Но мой отец предпочитал тьюнел.
Когда я выходил с ним, он наливал мне небольшой стакан пива. Затем он разламывал капсулу с тьюнелом. Так как порошок был ужасен на вкус, он нарезал банан и засыпал туда тьюнел. Он забирал часть, в которой было больше порошка, а мне отдавал порцию поменьше. И мы были готовы к выходу.
Наш королевский прием начинался как только мы подходили к двери "Rainbow".
Тони, метрдотель клуба, приветствовал моего отца так, будто он был самым важным клиентом Стрипа. Конечно, стодолларовая купюра, которую отец вручил ему, как только мы вошли, не повредила. Тони проводил нас к столику моего отца - престижный столик, прямо напротив огромного камина. С этой выгодной позиции можно было увидеть любого, кто приходит в клуб, или выходит из "Over the Rainbow", ночного клуба в этом клубе. Мой отец был невероятным собственником. Если человек, который не прошел его осмотр, присаживался за столик, Паук приставал к нему:
- Как ты думаешь, что ты здесь делаешь?
- О, я только хотел присесть и повеселиться, - отвечал парень.
- Извини, приятель. Только не здесь. Тебе придется уйти.
Но если заходил кто-либо, интересный моему отцу, он тут же подбегал и организовывал столик. Патрулирование столиков ставило меня в неловкое положение. Я, конечно, не хотел, чтобы за столиками сидели чужаки, но я считал, что мой отец мог быть добрее и вежливее. Особенно когда пьянчуги и неудачники входили в одно и то же время, он мог быть настоящей задницей. Но он был отличным катализатором, чтобы сводить интересных людей вместе. Если Кейт Мун или ребята из Led Zeppelin или Элис Купер были в городе, они сидели с Пауком, потому что он был самым классным парнем в клубе.
Мы тусовались в "Rainbow" большую часть ночи. Он не оставался за столиком все это время, только до тех пор, пока не вернутся его дружки, чтобы занять столик, а затем они вертелись около барной стойки или уходили наверх. Мне всегда нравился клуб наверху. Всякий раз как одна из подружек моего отца хотела танцевать, она приглашала меня, т. к. мой отец был плохим танцором.
Ночь не была полной без кокаина. Наблюдать, как тайным способом принимали кокаин, было отличным развлечением. Опытных любителей кокаина было легко узнать по острому ногтю на правой руке. Они отращивали ноготь в среднем на пол дюйма, придавали ему идеальную форму, в основном он служил мерной ложечкой для кокаина.
Мой отец ужасно гордился своим ухоженным "кокаиновым" ногтем. Я также заметил, что один из его ногтей был явно короче, чем все остальные.
- Что случилось с этим? - спрашивал я.
- Это чтобы не поранить дамочек снизу, когда я использую для этого палец, - ответил он. Боже, это застряло в моем мозгу. Его палец был знаком с "киской".
Я был единственным ребенком, знакомым со всем этим безумием. По большому счету, взрослые, которые не знали меня, просто меня игнорировали. Но Кейт Мун, легендарный барабанщик The Who, всегда старался, чтобы я чувствовал себя свободно. В хаотичной, бурной, тусовочной атмосфере, где все кричали, шумели, нюхали, выпивали и трахались, Мун находил время, чтобы успокоиться, взять меня под свое крылышко и сказать: "Как поживаешь, малыш? Развлекаешься? А ты разве не должен быть в школе? В любом случае, я рад тебя видеть". Это всегда поражало меня.
Обычно мы оставались вплоть до закрытия, до двух ночи. Затем наступало время для сходки на автостоянке, которая была полностью забита девчонками и парнями в
забавной одежде в стиле глэм-рок. Тусовка на автостоянке состояла в обмене телефонами, охоте на "пташек" и поиске места для продолжения вечеринки. Но иногда она становилось сценой для перебранок, в которые чаще всего был втянут мой отец. Он бросал вызов шайке байкеров, а я играл роль малолетнего паренька, пробирающегося в эпицентр разборки и говорящего: "Это мой отец. Он слишком измотан сейчас. Чтобы он ни сказал, не обращайте внимания и простите его. Он не имел это в виду. И, пожалуйста, не бейте его по лицу, т. к. ребенку, вроде меня, очень больно смотреть, как его отца избивают".
У меня действительно было ужасное предчувствие, что мой отец в конце концов пострадает в драке или в автомобильной аварии. Ночью он был настолько под кайфом, что попытка пересечь комнату превращалась в номер из водевиля, где парень спотыкается, падает и еле-еле стоит на ногах. Он натыкался на мебель, пытаясь держаться за что-нибудь устойчивое, мямлил слова, но все еще собирался забраться в машину и поехать на вечеринку. Я думал: "О черт, мой отец не в состоянии говорить. Это плохо".
Когда он пил слишком много, я нес ответственность за его охрану, что было для меня нелегко.
Все это накладывало на меня эмоциональный отпечаток, но я не могу сформулировать каким именно образом. Хотя у меня были друзья в Эмерсоне, и по выходным я ходил с отцом в "Rainbow" как его приятель, я часто был один и стал создавать свой собственный мир. Мне приходилось рано вставать, идти в школу и быть парнем в своем личном коконе. Я не противился этому, т. к. у меня было пространство, где я мог притворяться, творить, думать и наблюдать. Однажды одна из соседских кошек привела котят, и я взял одного из тех пушистых белых котят на крышу горожа за нашим домом, чтобы поиграть. Он был моим маленьким другом, но иногда я бранил его, только чтобы показать свою силу над ним. Во время одной из таких тирад я начал тыкать пальцем в морду котенку. Это не было чем-то смертельным, но это был акт агрессии, что было странно, т. к. я всегда любил животных.
Как-то я ткнул котенка слишком сильно, и его зуб проколол маленькую губу котенка, и по ней скатилась капелька крови. Я заволновался. Я почувствовал сильное отвращение к себе за то, что причинил вред этому крошечному животному, которое оставалось нежным ко мне даже после того случая. Я испугался, что моя неспособность остановить подобное поведение была знаком начинающегося психоза.
Но в целом, я бы не променял мой стиль жизни на какой-нибудь другой, особенно на светскую жизнь моих друзей из Эмерсона. Я бывал в их домах и видел отцов, приходящих домой из своих офисов, у которых не оставалось ни времени, ни энергии, ни сострадания для детей. Они просто садились, пили свой виски, курили сигару, читали газету и шли спать. Это была не самая лучшая альтернатива.
Попытки хоть немного поспать, чтобы на следующий день в школе чувствовать себя отдохнувшим, в то время как люди занимались сексом на диване, нюхали кокаин, слушали стерео, были определенно не светской реальностью. Но это была моя жизнь. В будние дни я оставался дома, но Паук сидел за своим привилегированным столиком в "Rainbow". И в половине случаев продолжение вечеринки было в нашем доме. Я спал дома, когда внезапно я слышал, как открывается дверь и поток безумцев наводняет дом.
Затем начиналась музыка, смех, дележка наркоты и обычный погром в результате. Я пытался уснуть в своей дальней комнате, которая была соединена только с одной ванной, в которую входили-выходили люди, писая, крича и принимая наркотики.