После исчезновения мужа для ничего не подозревавшей Лейлы начался шестилетний кошмар, от последствий которого она до сих пор не оправилась. На нее разозленная власть вылила часть гнева, предназначавшуюся ее мужу. КГБ взял Лейлу Гордиевскую в заложницы. "Когда он 30 июля не позвонил, а 31 не приехал, меня охватила паника. Я стояла с детьми в Баку в аэропорту, а его не было. Я позвонила ему домой в Москву. Но никто не брал трубку. Я позвонила соседям, они звонили и стучали в дверь, но никто не открывал. Тогда я попросила соседку засунуть под дверь бумажку "Срочно позвоните Лейле, она волнуется!" Но снова никакой реакции! Тут я подумала о самом худшем! Может быть, когда он принимал ванну, у него отказало сердце? Я схватила детей, прилетела в Москву - и не нашла ничего!!В таких случаях жена офицера КГБ знает, что ей следует делать. Она позвонила в КГБ: "Мой муж исчез. Вы можете мне помочь?" - Ну успокойтесь! Он, наверное, на какой-то даче!" - Ну нет. Это на него не похоже. Он не переносит дач. Олег - человек, любящий комфорт. Когда у него нет теплой воды и светло-голубого туалета, он ужасно страдает! Она рассказывает нам это на месте событий - в ее старой московской квартире. Хотя Лейла со своим мужем уже живет на Западе, она осознанно оставила за собой свою московскую квартиру: "Мое убежище". "Тогда я нашла на столе записку о Михаиле Любимове. Мы позвонили ему. "Да, он хотел приехать, но не приехал." Тут начался настоящий цирк. Пришли эти ребята в черных куртках и обыскали нашу квартиру! Это длилось восемь часов. И они проводили обыск не только в нашей квартире, но и в квартире матери Олега. От такого волнения пожилая женщина заработала сердечный приступ. Они искали, но ничего не нашли. Я сказала: "Найдите же моего мужа. Все равно, даже если он у другой женщины, главное, чтобы он был жив. "Как же выяснилось, что он был западным шпионом?" Это мы уже довольно скоро узнали через англичан. Они хотели добиться моего выезда. Но меня не выпустили. К этому времени мне уже не стало легче от того, что он жив; я была как в трансе. Они начали допрашивать меня:"Вы же его жена! Вы жили с этим человеком! Как Вы могли не заметить всего этого?" Я защищалась: "Ах так, товарищи? У Вас тысячи людей, которым платят за то, чтобы они ловили шпионов. Вы не замечали в нем ничего в течение 14 лет. Я была только его женой, шесть лет! Я родила ему двоих детей, я стирала, шила, гладила; я делала все, что делает супруга. Но я то же могу Вас кое в чем упрекнуть: Вы дали ему уйти!" "Но Лейла, - сказали они тогда, - что за странные мысли!" "Ну да? - возражала я. "Я должна была при родах или других интимных занятиях, наверное, думать: черт, а вдруг он западный шпион? Я так не поступала. Это была моя ошибка? Если да, то я за нее уже достаточно наказана!" "Простите, но такой вопрос мы задаем и сами себе: Как мог Ваш муж так контролировать себя, что ничего не заподозрила даже его жена?" "А что я должна была заподозрить? Все в нем было ориентировано на то, чтобы скрывать свои дела, прятать их. Это было его второй натурой. Что за жизнь, постоянно под напряжением! Я не смогла бы так жить! Я полная противоположность Олегу. Но он не мог жаловаться на меня. Тогда его проклял весь мир. Его друзья предали его, его родственники его обвиняли, даже мать отказалась от него. Я была одна, кто был на его стороне. Люди говорили: "Нет, как ты можешь! Он оставил тебя с двумя детьми, совсем без средств!" Но я думала: "Ладно, такое бывает. Может быть, он меня больше не любит, может он ушел к другой. Но прийди и скажи честно, что ты меня не любишь, что ты больше не хочешь меня!" Я объясняла чиновнику, который ежедневно допрашивал меня: "Пока я не увижу его глаза, я не поверю никому другому." Но вынести это было так тяжело, так тяжело. "Эта женщина страстная, импульсивная, спонтанная. Быть ее мужем - не "подработка". Но не для такого мужчины с самообладанием, как Олег Гордиевский. В октябре 1985 года беглец заочно предстал перед военным трибуналом по обвинению в государственной измене. Процесс не был открытым. "14 ноября был вынесен приговор: смертная казнь. Хороший подарочек сделал он мне ко дню рождения. "Лейла Гордиевская родилась 14 ноября. "О приговоре я узнала совершенно случайно. Ведь это был секретный процесс. Меня там не было. Мне рассказал его так называемый адвокат. Я позвонила своим друзьям: "Вы знаете, что произошло? Почему вы не звоните мне?" Теперь я, дурочка, знаю, почему. Они боялись. Они не хотели иметь со мной ничего общего.
"- КГБ следил за Вами? - Еще как следил. Это длилось шесть лет и два месяца, шесть лет и два месяца меня всюду преследовала толпа мужиков. Знаете ли Вы, как это было? Представьте: три смены наблюдателей каждый день, и каждый пишет отчет. Только денег, потраченных на бензин, хватило бы мне до конца жизни. В архиве КГБ лежит мое досье: дюжины томов. Макулатура, только макулатура.
- Сколько людей обычно следили за Вами?
- Обычно восемь. Только если происходило что-то особенное, например, когда приезжала миссис Тэтчер, их было 12. КГБ, вероятно, боялся, что журналисты захотят вступить со мной в контакт.
- Как вели себя эти мужчины по отношению к Вам?
- Они были вежливы. Мы ведь, в конце концов, годами были вместе, понимаете? Зачем им было мучить меня? И потом. я была так одинока, что иногда радовалась, видя знакомые лица, даже если это были лица моих стражников. Я ведь жила как под стеклянным колпаком. Я была изолирована, вытолкнута из жизни - жена шпиона. Вокруг меня был вакуум: можно кричать, можно бегать вокруг, носясь как таракан, но никто не слышит тебя. Все, что имеет значение, это слова: "Она жена шпиона." Это как клеймо, которое нельзя смыть.
- Вас травили?
- Не только меня. но и моих детей. И изменилась совершенно не только наша жизнь, но и жизнь матери Олега. Сразу после смертного приговора она позвонила мне, ей было уже восемьдесят лет, и ей нужно было идти для проверки здоровья в поликлинику КГБ: "Ах, Лейла, когда я там сидела и ожидала своей очереди, по громкоговорителю объявили: "Следующая - Гордиевская!" И все пенсионеры отвернулись и отодвинулись от меня, глядя с ужасом. Они все знали. Как мне, старой женщине, жить с таким позором?" Я, конечно, успокоила ее, но я и сама не была убеждена в моих аргументах.
- У Вас никогда не было чувства, что Ваш муж Вас опозорил?
- Да, из-за детей. Наш дом в Москве это дом КГБ. Все отцы работают в разведке. Дети ходят в одну школу. У моих дочек была куча подружек. Однажды вдруг никто не захотел с ними играть. Тогда я спросила пятилетнюю крошку: "Почему ты больше не хочешь играть с Машей?" Она ответила: "Моя мама сказала, что я должна забыть Машу." Тогда я взяла детей и увезла к моей матери. Там они хотя бы могли ходить в школу, где их никто не знал.
- А за счет чего Вы жили все эти годы?
- За счет пенсии моего отца. Мы все жили за его счет: он сам, моя мать, мои дети и я. Я не могла зарабатывать, мне не давали работы. Я была женой западного шпиона. Я даже не могла продать нашу мебель. Вплоть до последней ложки для обуви все было переписано. Даже нашу машину они арестовали. И тот самый следователь, который арестовал машину, украл ее из гаража, катался на ней полтора года, а потом продал.
Я хотела защитить свои права, обратилась в суд. "А чего ты хочешь", - сказали они. "Ты же жена шпиона." Четыре года я боролась, я хотела защитить свои права. Потому у меня не было уже на это сил.
- Вы потратил всю силу на детей.
- Собственно, на ежедневную жизнь. Уже магазины мучили меня. Начинать нужно было в восемь утра, иначе ничего не доставалось. Я как собака носилась по магазинам. Три часа нужно стоять в очереди за колбасой и получаешь только полкило, не больше. Потом молоко. "Только один пакет? У меня же двое детей!" "Тогда покажи документ! Только если у тебя трое детей, ты получишь больше!" И все смотрят зло, как псы. Мне нужна была вся моя сила, чтобы выжить. Для романтических мыслей места не было.
- И не было места для других мужчин? Для плеча, к которому можно было прислониться?
- Я никому не хотела причинять опасность. И поэтому я построила сама вокруг себя эту стену. Я ведь была как прокаженная. Разговаривать со мной было опасным. Я никогда не звонила кому-то сама, не подходила ни к одному из мужчин. Если какой-то простак в метро засматривался на меня и, приблизившись, бросал: "Привет, девушка!" , я ведь знала, что за мной следит толпа наблюдателей, замечавших каждый мой взгляд и шаг. Я всегда очень боялась таких попыток сближения. Какой-то Вася, который меня совсем не знает и ничего не знает об этом деле, внезапно подходит ко мне - и попадает в компьютер КГБ. От этого он не избавится всю свою оставшуюся жизнь. Сколько людей отмечены там в моем досье? людей, которых я совсем не знаю?
- Пытался ли Ваш муж установить с Вами контакт?
- В 1987 году он написал мне первое большое письмо и официально передал его в МИ 6. МИ 6 передала его в британское Министерство иностранных дел, а оно переслало письмо советскому посольству. Посольство послало его в МИД СССР. МИД передало его в КГБ. КГБ вызвал меня в приемную на Лубянке. Там они сказали мне: "Лейла, мы не читали это письмо. Оно профессионально заклеено, но мы очень заинтересованы. Это первый знак его жизни. Что в этом письме?"
- Я тоже спрошу Вас об этом?
- Там была та же история, которую он рассказал мне на нашем балконе. Что он должен бежать, потому что против него плетут интриги, что он невинен, как пташка божья. Это, конечно, была полная чепуха, потому что западная пресса давно рассказала правду.
- Последовали многолетние требования британкого правительства, чтобы Вам разрешили выехать. Но это стало возможным только после путча в августе 1991 года.
- Это просто ударило меня, полностью ошеломило. Тебя несет, и ты плывешь по течению с огромной скоростью и не можешь от нее защититься. До этого я жила, как на кладбище. Затем жизнь оказалась для меня цветной рекой, все вертелось вокруг меня. Люди разговаривали со мной, а я уже отвыкла говорить, окаменела, потому что я годами говорила себе: "Разговаривать опасно, молчи!" Это было как болезнь, длившаяся годами, пока я не освободилась от нее.
- Шесть лет подряд Вас травили как жену западного шпиона, теперь Вы популярны по этой же причине. Над этим можно плакать или смеяться. Как Вы реагировали?
- Я уже была не в состоянии показывать свои чувства. Я воспринимала только абсурдность ситуации. Меня везли из города как высокого государственного гостя. Целая колонна машин сопровождала нас до Шереметьево. Экипаж приветствовал меня, детей посадили в кабину пилотов и подарили какие-то сувениры. Я пила шампанское, для нас был зарезервирован весь Первый Класс. За нами уселся рой журналистов, ожидавших, что я уделю им пять минут своего времени. Понимаете, что я чувствовала? Шесть лет я была вытолкнута из жизни, а теперь, очевидно, для всего мира наивысшим счастьем была возможность поговорить со мной. Что за абсурд!
- А затем встреча с Вашим мужем в Лондоне: боялись ли Вы ее?
- Не я, а он. Я незадолго до этого позвонила ему и сказала: "Олег, будь готов к тому, что дети не бросятся обнимать тебя." Раньше они, увидев его, сразу бросались ему на шею: Папа, папа! Сейчас этого не будет. Да, я понимаю, сказал он. Но он этого так и не понял. Для детей он стал чужим дядей. Уже больше не было чувства любви. Они чувствовали, что их оставили на произвол судьбы. Тут я упрекала себя. Дети были мною вырваны из привычного окружения, от людей, которые их любили, и которых любили они, в вакуум, где они были чужими, они ведь даже больше не знали английского языка, не понимали ни слова. Они спрашивали: "Мама, зачем ты нас привезла сюда? Пожалуйста, давай вернемся в Москву".
- А Вы, как Вы восприняли встречу с мужем?
- Я шла вперед, сквозь море цветов, а фотографы ждали слез. Но я не плакала. И сейчас это не поменялось. Я очень изменилась. Жить со мной для Олега не легко, возможно потому, что я в душе все еще думаю: "Он так тебя подвел". Хотя он должен был поступить так. Но неужели он не мог довериться мне?
- Это означало бы опасность для Вас. Эта тема все еще стоит между Вами?
- Мы живем с ней, каждый день, в хорошем и в плохом. В хорошем: это касается только Олега, ведь он ежедневно сталкивается со своим делом. Но я? Я и в Лондоне живу как под колпаком. Мне не удалось найти новых друзей, и я могу говорить только с теми людьми, с которыми мне разрешает общаться Олег. На все мне нужно его разрешение, его проверка. Но что это значит для меня? Я попала из одной тюрьмы в другую. Это не моя жизнь, это жизнь Олега!
- Это и есть причина того, что Вы оставили за собой квартиру в Москве? Квартиру, в которой мы сейчас разговариваем?
- Да, это мое убежище. Уже через полгода после отъезда я захотела назад в Москву. Весь мир считал меня совершенно сумасшедшей. Меня только вызволили из этого ада, как я уже добровольно хочу назад. Я говорила: "Ну поймите же! Меня отвергли, об меня вытирали ноги. Сейчас я хочу показать, что я свободный человек, который может прийти сюда и уйти отсюда, тогда и так часто, когда захочет. Москва - болото, но это мое болото!" - Останетесь ли Вы с мужем, когда Ваши дети покинут дом? Она смотрит на нас большими глазами и ничего не говорит. Она знает, что мы предполагаем. Но она не знает, что знаем мы. После смертного приговора ее мужу ей пришлось подать на развод. Это произошло под давлением ее семьи: отец Лейлы тоже сотрудник КГБ на пенсии. И зовут ее больше не Лейла Гордиевская, а Лейла Алиева - ее старая девичья фамилия.
- Каков же итог этого всего?
- Я больше не могу мечтать. Тогда, в 1985, все было по другому. Но многое сломалось. Когда ты строишь планы, видишь все перед собой, а потом все падает как карточный домик, возникает боль, которая не проходит. Поэтому мне приходится защищаться. Это просто, мне достаточно сказать себе: "Я живу сегодня, что принесет будущее, мне все равно. Все идет своим чередом. Главное, ты больше не мечтаешь. "КГБ прекратил свое существование. Старые боссы лишились власти. У России давно собственная внешняя разведка. Но новые кадры - те же старые головы. В этой преемственности особо не признаются, но она есть: из вторых рядов - избранные, обученные и сделавшие карьеру внутри КГБ. Кто хочет поговорить со старыми вождями из первых рядов, должен сначала заплатить. Наше нынешнее контактное лицо тщательно пересчитывает, еще в холле отеля, долларовые банкноты, перед тем как двинуться в путь с нами.
Наша цель - экс-боссы КГБ. Мы хотим узнать у них, что они думают о деле Гордиевского. Они все еще возмущены? Или они постарались забыть это свое поражение? Наши оба собеседника, Крючков и Грушко, выглядят как недалекие партаппаратчики старой школы. Они не только удивительно похожи внешне, но и их взгляды похожи как два сапога из одной пары, шагающих по мостовой единым шагом. Владимир Александрович Крючков с 1974 по 1988 годы был начальником Первого Главного Управления - шефом внешней разведки, а затем Председателем КГБ - пока после его участия в августовском путче 1991 года он не был смещен и арестован. То же самое касается его заместителя Грушко, "верного Виктора". Старый коммунистический Советский Союз заклеймил их обоих как "предателей" и бросил в тюрьму. Новая свободная Россия амнистировала их. Теперь оба с нетерпением ждут, когда государство вернет им отобранную у них персональную пенсию.
- Гордиевский? Крючков с презрением выпускает через нос сигаретный дым.
- Если бы он был проницательным человеком, он разгадал бы нашу тайную игру. Но я думаю, что мы правильно оценили его умственные способности. Потому он попался на наш метод. Он, конечно, не хочет выдавать, что последнюю наводку предоставил Эймс. Мы спрашиваем Крючкова, почему же КГБ не арестовало, так сказать - на всякий случай, такого важного подозреваемого, и узнаем, в какой большой степени шеф КГБ должен соблюдать законы.
- Мы никого не могли арестовывать без стопроцентного на то основания. Каждый незаконный арест - это скандал. Если бы наша уверенность в том, что он предатель, на суде оказалась бы ошибочной, нас обвинили бы в нарушении закона. Этого мы не могли себе позволить. Мы следовали закону. А вот англичане, - тут брови Крючкова вздымаются вверх - эти англичане нарушили все международные нормы.
- Потому что они вывезли Гордиевского из страны?
- Да. Я никогда не думал, что они могут так грубо нарушать правила игры. Так не поступают. У нас создается впечатление, что для бывшего шефа КГБ непростительна является не сама попытка британской разведки, а тот факт, что она удалась. Виктор Грушко немного погрубее своего хозяина. Когда мы спрашиваем, был ли, по его мнению, Гордиевский идеалистом, или он шпионил для Запада из финансовых соображений, из него просто прет чистая ненависть: "Он лжец и предатель. У меня есть основания говорить, что он в 1970 году попал в некую компрометирующую ситуацию. Его шантажировали, что его вышлют и он избежал этого путем своей измены. "Крючков добавляет: "Он работал за деньги. Человек, который предает свою родину не по убеждениям, а за деньги, вообще больше не человек, а грязная фигура. Гордиевский - непорядочный субъект. "Грушко кивает и продолжает: "Он предал не только свою страну, но и коллектив КГБ. Он предал ценности этого коллектива: товарищество, верность, благодарность - за пару серебренников. "- Но он сам говорит, что не получал никогда денег - и англичане, его заказчики, подтвердили это - никаких денег, по меньшей мере, во время его шпионской деятельности. Грушко презрительно фыркает: - Это одна из грязных легенд этого господина. Не верьте ни единому его слову.
- Может ли шпион вообще не брать денег?
- Знаете, - говорит Крючков, - я знаю некоторых наших агентов. Ким Филби был чистым, честным человеком. Или Джордж Блейк - человек с твердыми убеждениями, с глубокой верой, с конкретными идеалами. А Гордиевский весь состоит только из дерьма. Убежденность в собственной правоте этих людей непоколебима. Они меряют все пристрастно.
- Был ли Горбачев проинформирован о деле Гордиевского?
- Да. Я сам рассказал об этом Михаилу Сергеевичу. Он был расстроен, но полностью одобрил наши действия. Он не мешал нам в нашей работе, а наоборот усиленно поддерживал. Это ведь еще был Горбачев образца 1985 года - а не 1989!
- Почему Вы так полны ненавистью? - спрашиваем мы Крючкова.
- Потому что он выдал людей, которые помогали Советскому Союзу из идейных соображений. Они были преданы им, они страдают в тюрьме. а он устроил себе красивую жизнь. В конце жизнь такого человека будет мрачной. Он умрет одиноким изменником. Сравнивать Крючкова с Гиммлером было бы совсем неправомерно. Он человек переходного периода, и ему следовало бы научиться выть вместе с волками свободы, но, тем не менее, и на его руках есть кровь. В своем сердце он остался сталинистом. Он знает лишь свою правду.
- В чем же состоит разница между тем, кто предает Советский Союз и тем, кто предает свою родину Великобританию?