После смерти Пушкина: Неизвестные письма - Ирина Ободовская 16 стр.

ДЕТИ ПУШКИНЫ

Незадолго до женитьбы Пушкин писал, что молодость его прошла шумно и бесплодно, а счастья не было, что нуж­но искать его на проторенных дорогах - в семейной жизни. И любовь к жене и детям дала ему это счастье. "Мое семей­ство умножается, растет, шумит около меня, - писал Пуш­кин другу своему Нащокину в январе 1836 года. - Теперь, ка­жется, и на жизнь нечего роптать, и старости нечего боять­ся. Холостяку в свете скучно: ему досадно видеть новые, мо­лодые поколения; один отец семейства смотрит без зависти на молодость, его окружающую. Из этого следует, что мы хо­рошо сделали, что женились".

На протяжении всей его короткой женатой жизни в пи­сьмах Пушкина к жене мы постоянно встречаем ласковые, нежные, заботливые строки о детях. Уезжая, он слал жене письмо за письмом, беспокоясь, как она справляется с деть­ми и хозяйством. Приведем несколько выдержек из этих пи­сем разных лет.

"Что с вами? Здорова ли ты? Здоровы ли дети? Сердце за­мирает, как подумаешь".

"Говорит ли Маша? Ходит ли? Что зубки?"

"Что моя беззубая Пускина? Уж эти мне зубы! А каков Саш­ка рыжий? Да в кого-то он рыж? Не ожидал я этого от него".

"Сверх того прошу не баловать Машку, ни Сашку".

"Радуюсь, что Сашку от груди отняли, давно бы пора... Машке скажи, чтобы не капризничала, не то я приеду и худо ей будет".

"Мне кажется, что Сашка начинает тебе нравиться. Раду­юсь: он не в пример милее Машки, с которой ты напляше­шься".

"Цалую Машу и заочно смеюсь ее затеям. Она умная дев­чонка, но я от нее покаместь ума не требую, а требую здоро­вья. Довольна ли ты немкой и кормилицей? Ты дурно сдела­ла, что кормилицу не прогнала. Как можно держать при де­тях пьяницу, поверя слезам и обещанию пьяницы? Молчи, я все улажу".

"...А Маша-то? Что ее золотуха и что Спасский? (домашний врач Пушкиных). Ах, жен­ка-душа! Что с тобою будет?"

"Благодарю тебя, мой ангел, за добрую весть о зубке Машином. Теперь надеюсь, что и остальные прорежутся безо­пасно. Теперь за Сашкою дело".

"Здорова ли ты, душа моя? И что мои ребятишки? Благо­словляю тебя и ребят".

"Что ты про Машу ничего не пишешь? Ведь я, хоть Саш­ка и любимец мой, а все люблю ее затеи".

"Помнит ли меня Маша и нет ли у ней новых затей?"

"Машу цалую и прошу меня помнить. Что это у Сашки за сыпь?"

О. С. Павлищева, сестра поэта, вспоминает: "Александр, когда возвращался при мне домой, целовал свою жену в оба глаза, считая это приветствие самым подходящим выраже­нием нежности, а потом отправлялся в детскую любоваться своей Машкой, как она находится или на руках у кормили­цы, или почивает в колыбельке, и любовался ею довольно долго, часто со слезами на глазах, забывая, что суп давно на столе".

"Рыжим Сашей Александр очарован, - пишут Пушкины-родители дочери Ольге Сергеевне, - всегда присутствует, как маленького одевают, кладут в кроватку, убаюкивают, при­слушивается к его дыханию; уходя, три раза его перекрестит, поцелует в лобик и долго стоит в детской, им любуясь".

В письмах Пушкина к жене так ярко отражена его лю­бовь, любовь отца и мужа к своей семье! Перечитывая их, снова и снова проникаешься убеждением, что, несмотря на неустроенность своей жизни, вечную нехватку денег, на за­боты, именно семья давала то личное счастье, которого так недоставало ему в молодости. И милая, добрая, мягкая Ната­лья Николаевна предстает перед нами со всеми своими сла­бостями: балует Машу, не может прогнать пьяницу корми­лицу, жалеет. И пушкинское "молчи, я все улажу" совершен­но очаровательно: он заранее пресекает все ее оправдания!

Будущее детей тревожило Пушкина. В известном письме к Дмитрию Николаевичу он пишет, что в случае его смерти жена окажется на улице, а дети в нищете. С этими мыслями мы постоянно встречаемся в его письмах к жене.

"Я крепко думаю об отставке. Должно подумать о судьбе наших детей... Я могу иметь большие суммы, но мы много и проживаем. Умри я сегодня, что с Вами будет? ...Ты баба ум­ная и добрая. Ты понимаешь необходимость".

"Я деньги мало люблю - но уважаю в них единственный способ благопристойной независимости"... "Хорошо, коли проживу я лет еще 25; а коли свернусь прежде десяти, так не знаю, что ты будешь делать, и что скажет Машка, и в особен­ности Сашка".

"Денег тебе еще не посылаю. Принужден был снарядить в дорогу своих стариков. Теребят меня без милосердия. Ве­роятно, послушаюсь тебя и скоро откажусь от управления имения. Пускай они его коверкают как знают; на их век ста­нет, а мы Сашке и Машке постараемся оставить кусок хлеба. Не так ли?"

Сам того не подозревая, Пушкин действительно оставил своим четверым малолетним детям кусок хлеба. За посмерт­ное издание его сочинений вдова получила 50 тысяч и, как мы упоминали, положила их в банк как неприкосновенный капитал для детей. Капитал, правда, очень небольшой, но все же что-то было на черный день. Получили дети в наслед­ство и любимое их отцом Михайловское. По-видимому, Опека также приобрела для семьи Пушкина деревню Нику­лино, возможно, то самое Никулино, которое Пушкин соби­рался купить у Гончаровых в 1834 году. Заботу о будущности детей приняла от Пушкина его жена. Эта мягкая, покорная и добрая женщина, как только дело касалось защиты инте­ресов ее детей, становилась настойчивой, деятельной, не­преклонной. Она добилась выкупа Михайловского, отстоя­ла капитал от посягательств Гончаровых и Пушкиных. И выйдя второй раз замуж, продолжала заботиться о благосос­тоянии детей. Вот что писала она Ланскому:

"Я тебе очень благодарна за то, что ты обещаешь мне и желаешь еще много детей. Я их очень люблю, это правда, но нахожу, что у меня их достаточно, чтобы удовлетворить мою страсть быть матерью многодетной семьи. Кроме моих семерых, ты видишь, что я умею раздобыть себе детей, не утруждая себя носить их девять месяцев и думать впоследст­вии о будущности каждого из них, потому что, любя их всех так, как я люблю, благосостояние и счастье их - одна из са­мых главных моих забот. Дай Бог, чтобы мы могли обеспечить каждому из них независимое существование. Ограни­чимся благоразумно теми, что у нас есть, и пусть Бог помо­жет нам всех их сохранить" (20 июля 1849 г.).

Однако не все было безоблачным в отношениях между супругами Ланскими. В письмах Натальи Николаевны обра­щает на себя внимание ее настойчивое стремление к тому, чтобы расходы на детей Пушкиных не ложились на плечи Ланского. Гордость не позволяла ей этого. Но материаль­ное положение ее было трудным. Содержание всего семей­ства требовало больших средств. Кроме того, в связи с час­тыми отъездами Петра Петровича приходилось жить на два дома; как командир полка, он должен некоторую сумму тра­тить на "представительство". Наталья Николаевна часто жаловалась на нехватку денег. Расходы на гувернанток и учителей, на прислугу, постоянное присутствие посторон­них детей - все это причиняло ей много хлопот. Трудно ска­зать, вызывалось ли это ее неумением вести хозяйство, или действительно денег постоянно недоставало, но, очевидно, Ланской упрекал ее в том, что она слишком легко тратит деньги. "Если бы я любила деньги, это было бы, может быть, лучше, - пишет она мужу, - я бы сумела для дома откладывать, а я, однако, только и делаю, что трачу. Но что приводит меня в отчаяние, это что отчасти это падает на те­бя; я не чувствую себя виноватой, и все же нахожу, что ты вправе меня упрекать. Мои гордость и чувствительность от этого страдают, вот почему я так часто плачу над своими счетами. Ах Боже мой, если бы я тратила мои собственные деньги, ты бы ни слова от меня об этом не услышал, а эдак все-таки больно" (21 августа 1849г.).

Михайловское приносило ничтожный доход, пенсии своей по выходе замуж Наталья Николаевна, вероятно, ли­шилась. Дети Пушкина, как мы упоминали, получали по пол­торы тысячи в год каждый, но этого было совершенно недо­статочно. Мы не знаем, учились ли мальчики на казенный счет, и если нет, то их пребывание в Пажеском корпусе сто­ило дорого. Большие суммы тратились и на воспитание и образование девочек Пушкиных. В 1849 году Наталья Нико­лаевна делает попытку переиздать сочинения Пушкина и обращается к книгоиздателю Я. А. Исакову. 20 июня этого года она пишет: "...Затем я заехала к Исакову, которому хо­тела предложить купить издание Пушкина, так как не имею никакого ответа от других книгопродавцов. Но не застала хозяина в лавке; мне обещали прислать его в воскресенье". Переговоры ее с Исаковым тогда ни к чему не привели, и, как известно, второе издание сочинений Пушкина выпус­тил в 1855-1857 годах П. В. Анненков. А Исаков издал со­брание сочинений поэта только в 1859-1860 годах.

Из доходов Полотняного Завода Наталье Николаевне выделялось всего полторы тысячи в год, но, как всегда, деньги задерживались, и ей приходилось постоянно напоминать об этом брату. Приведем еще одно ее письмо к Дмит­рию Николаевичу. Начало его не сохранилось, поэтому нет даты, но лежит оно в архиве среди писем 1845 года, поэтому есть основание датировать его этим годом.

"...Мой муж может извлечь выгоды из своего положения командира полка. Эти выгоды состоят, правда, в великолеп­ной квартире, которую еще нужно прилично обставить на свои средства, отопить и платить жалованье прислуге 6000. И это вынужденное высокое положение непрочно, оно за­висит целиком от удовольствия или неудовольствия его ве­личества, который в последнем случае может не сегодня, так завтра всего его лишить. Следственно, не очень велико­душно со стороны моей семьи бросить меня со всеми деть­ми на шею мужа. Три тысячи не могут разорить мать, а не­хватка этой суммы, уверяю тебя, очень чувствительна для нашего хозяйства. Я рассчитываю на твое влияние на ее ха­рактер, так как ты единственный в семье можешь добиться от нее справедливости, а я не осмеливаюсь хоть что-нибудь требовать, это значило бы навлечь на себя ее гнев. Строга­нову удалось с помощью писем получить 1000 рублей за сен­тябрь; к ним было приложено письмо, в котором ему дали понять, что в дальнейшем на нее не должно рассчитывать. Эти намеки она, кажется, хочет осуществить, так как вот уже апрель, а январские деньги за квартал не поступают, и мы накануне мая, который, я предвижу, также не оправдает мои ожидания. Бога ради, сладь это дело с нею и добейся для меня этого единственного дохода, потому что ты хоро­шо знаешь, что у меня ничего нет, кроме капитала в 30.000, который находится в руках у Строганова. Надеюсь только на тебя, не откажи в подобных обстоятельствах в помощи и опоре..."

Как мы видим, Наталья Николаевна снова добивается помощи от матери. От капитала в 50 тысяч осталось только 30 тысяч, очевидно, 20 тысяч было истрачено на образова­ние детей: в 1843 году она писала, что придется для этой це­ли затронуть капитал. Почему Наталья Николаевна говорит о непрочности положения Ланского - мы не знаем, но, ви­димо, какие-то основания у нее к тому были.

После смерти Сергея Львовича в 1848 году начался раз­дел между наследниками. О нем иногда упоминается в пи­сьмах Натальи Николаевны 1849 года. Раздел тянулся очень долго, и только в 1851 году был оформлен юридиче­ски: сыновья получили в Нижегородской губернии Кистенево и Львовку, а дочерям была определена денежная ком­пенсация, которую обязывались выплатить братья Алек­сандр и Григорий. Но все это в будущем, а в 1849 году при­ходится наводить жесткую экономию. Наталья Николаевна шьет сама домашние платья себе и Александре Николаев­не, перешивает из старого пальто для своей маленькой до­чери. Вечерами экономят свет; все собираются в одной комнате, кто-нибудь читает вслух, остальные рукодельни­чают. Как мы увидим дальше, приходилось отказывать де­тям в таких удовольствиях, как билеты в парк, на представ­ление.

Подавляющее большинство писем Натальи Николаевны из архива Араповой относится к лету 1849 года, когда Лан­ской долго находился в Прибалтике и переписка была осо­бенно интенсивной. Этим летом семья жила на Каменном Острове. В начале прошлого столетия на земле графа Стро­ганова был разбит великолепный сад и построено большое здание искусственных минеральных вод, где в огромном за­ле часто бывали концерты известного в то время оркестра Ивана Гунгля, пел цыганский хор, давали представления фокусники и гимнасты. Публика очень охотно посещала эти вечера. Аристократия приезжала в своих экипажах и ката­лась перед музыкальной эстрадой. Строгановский парк сла­вился своей красотой, в нем были пруды, искусственные горки, в аллеях стояли мраморные статуи, была и специаль­ная площадка для развлечения детей.

Строгановы и Местры жили недалеко от дачи Натальи Николаевны: с этими родственниками и она, и Александра Николаевна виделись постоянно, мы не раз уже встречали упоминание о них в письмах.

У сестер эти посещения тетушек назывались "нести службу при тетках". Графиня Юлия Павловна Строганова поддерживала родственные отношения с семьей Пушкиных и при жизни поэта. Он бывал у них в доме, часто встреча­лись они и в свете. Юлия Павловна "почти безотлучно" на­ходилась в квартире умиравшего Пушкина. По-видимому, она тепло относилась к племяннице и часто навещала ее и детей после смерти Пушкина, приглашала ее к себе. Ната­лья Николаевна, несомненно, была главным украшением строгановских и местровских вечеров и обедов.

В долгие отлучки Ланского дети были единственной ра­достью Натальи Николаевны. В письмах ее мы находим по­дробнейшие описания их характеров, занятий, развлече­ний. Дом Натальи Николаевны полон детьми, и своими и чужими. От брака с Ланским у нее было три дочери - Алек­сандра, Софья и Елизавета. Соня и Лиза редко упоминаются в письмах - они еще не выходили за пределы детской, но старшей, Александре, или, как ее звали в семье, Азе, было в описываемый период четыре года. Это - будущий автор воспоминаний о матери. Девочка, любимица отца, была взбалмошная, капризная. Можно предположить, что Ната­лья Николаевна со свойственной ей деликатностью опаса­лась, как бы Ланской не упрекнул ее в том, что она относит­ся к Азе строже, чем к детям от первого брака, и потому то­же баловала ее. "Это мой поздний ребенок, я это чувствую, и при всем том - мой тиран", - писала Наталья Николаевна мужу.

Избалованная, своевольная девочка причиняла много беспокойства окружавшим ее родным. Если ей не спалось по ночам, она не давала спать ни матери, ни Александре Николаевне. Постоянно надоедала старшим братьям и сест­рам, требуя внимания к себе. Наталья Николаевна описыва­ет один случай, заставивший ее много пережить. Однажды она собиралась в город и решила взять с собой младших де­вочек Ташу и Азю. В детской няня не быстро подала Азе требуемую ею косыночку, и та назвала ее "старой дурой". Схватив косынку, девочка побежала вниз, боясь, что уедут без нее. Наталья Николаевна пришла в детскую за дочерью и застала старушку в слезах. Узнав в чем дело, она наказала девочку и не взяла ее с собою. Та молча убежала, экипаж уехал. Как потом рассказали Наталье Николаевне, девочка помчалась наверх и решила выброситься из окна. Случайно ее увидела горничная: она уже висела за окном, держась только пальцами за подоконник. "Не троньте, брошусь, брошусь, - кричала она, - как смели меня наказать, я им по­кажу!" Ее успели схватить и втащить в комнату. Можно себе представить ужас матери, когда ей все это рассказали. Публикуемый впервые в книге портрет Ази Ланской в возрасте 5 лет подтверждает данную нами ей характеристику: у де­вочки упрямое, капризное выражение лица.

Однако она бы­ла, видимо, неглупа и часто обезоруживала мать своими репликами. На другой день после этой истории, в воскресе­нье, все собирались в церковь, но Наталья Николаевна не хотела в наказание за вчерашнее брать Азю с собой. "Но мне же надо раскаяться в грехах!" - сказала девочка с плу­товским видом. Наталья Николаевна рассмеялась и... усту­пила.

Но помимо своих семерых детей, у Натальи Николаевны живут племянник мужа Павел Ланской, сын сестры Пушки­на Ольги Сергеевны Лев Павлищев, который иногда приво­дил с собой из Училища правоведения и своих товарищей. "Ты знаешь, - говорит Наталья Николаевна, - это мое призвание, и чем больше я окружена детьми, тем больше я дово­льна". Саше Пушкину в то время было уже 16 лет, Маше - 17, Грише - 14, Таше - 13; Лев Павлищев был на год моложе Саши Пушкина. Пушкин видел племянника годовалым ребенком, когда Ольга Сергеевна в конце лета 1835 года при­езжала в Петербург.

Павлищев занимает особое место в письмах Натальи Ни­колаевны. "Горячая голова, добрейшее сердце, вылитый Пушкин", - говорит она о нем. По ее письмам мы видим, что она уделяет большое внимание племяннику, ее восхища­ет живость его характера, по-видимому, всем, всем он напо­минает ей Пушкина. И слова ее о Пушкине: "горячая голова, добрейшее сердце, вылитый Пушкин" вряд ли можно переоце­нить. Как верно определила она и характер покойного му­жа: его пылкий, горячий нрав и безграничную доброту... Очень ласкова Наталья Николаевна с Пашей Ланским, кото­рому в силу семейных обстоятельств (о чем мы уже говори­ли) просто негде жить, и он также нашел приют в ее госте­приимном доме.

Саша Пушкин в 1849 году уже учится в Пажеском корпу­се. Гриша собирается туда поступать. Девочки Маша и Таша учатся дома, к ним приглашаются учителя. Помимо общеоб­разовательных предметов, они занимаются музыкой, языка­ми, рисованием, рукоделием. Горячей любовью и нежно­стью к детям Пушкиным полны письма Натальи Николаев­ны. Особенно любила она, как и Пушкин, а может быть, именно поэтому, старшего сына Александра.