После смерти Пушкина: Неизвестные письма - Ирина Ободовская 8 стр.

Итак, я прошу Попечителей войти немедленно в сноше­ние с прочими владельцами села Михайловского, спросить об их условиях, на коих согласятся они предоставить оное детям своего брата, выплатить им, если возможно, следую­щие деньги и довершить таким образом свои благодеяния семейству Пушкина.

Наталья Пушкина

Сего 22 мая 1838 года".

Вероятно, по этому вопросу Наталья Николаевна пере­писывалась и с михайловской соседкой Прасковьей Алек­сандровной Осиповой. В хозяйственных книгах Полотня­ного Завода имеются записи, свидетельствующие о том, что ей посылались письма, а в 1838 и 1839 годах из Завода ездил в Псков человек по поручению Натальи Николаевны. В Тригорское была послана какая-то посылка. Расходы по по­ездкам Василия Варичева отнесены в конторских книгах Полотняного Завода на счета Н. Н. Пушкиной. Там же "за­регистрированы" и почтовые отправления сестер в адрес Загряжской, С. Л. Пушкина, Строганова, Вяземских, Карам­зиных, Валуевой; 4 декабря 1837 года Вяземской были по­сланы письмо и посылка с часами.

Еще летом 1838 года, видимо, начались разговоры о воз­вращении Натальи Николаевны с семьей в Петербург. Ей было очень тяжело принять такое решение, вероятно, не хотелось делать это так быстро, но она пошла навстречу на­стояниям тетки Загряжской и сестры Александры Никола­евны. "...Какие у нее планы на будущее, не выяснено, - пи­сал с Завода 14 сентября 1837 года Дмитрий Николаевич се­стре Екатерине, - это будет зависеть от различных обстоя­тельств и от добрейшей Тетушки, которая обещает в тече­ние ближайшего месяца подарить нас своим присутствием, желая навестить Ташу, к которой она продолжает относить­ся с материнской нежностью". Сохранилось письмо без подписи от 10 апреля 1839 года к Е. Н. Дантес за границу. Почти наверное можно сказать, что корреспонденткой бы­ла Нина Доля, лицо очень близкое семье Гончаровых. Она писала:

"Александрина и Натали в Петербурге, как вы знаете. Натали, естественно, было тяжело возвращаться туда, но тетка-покровительница все решила про себя, а когда она че­го-нибудь хочет, то это должно совершиться".

Екатерина Ивановна, как мы уже говорили, не имела своей семьи и обожала Наталью Николаевну, считала ее "дочерью своего сердца"; очень любила она, как мы увидим далее, и детей Пушкиных. Поэтому вполне понятно ее стремление иметь эту семью возле себя, постоянно видеть­ся с ней. Характер у Екатерины Ивановны действительно был властный, если уж она чего-нибудь хотела, "это должно было совершиться". Иван Николаевич писал брату Дмит­рию из Царского Села 13 октября 1838 года: "Тетушка здесь, и она мне сказала, что уже сняла дом, чтобы заставить сес­тер приехать, но она еще не знает, когда поедет". Теперь стало известно, что Екатерина Ивановна приезжала в Завод осенью 1838 года. Об этом же пишет и Екатерина Дантес в письме к Дмитрию Николаевичу 26 мая 1839 года: "Вы име­ли счастье принимать у себя вашу дорогую тетушку Катери­ну, приехавшую похитить у вас сестер".

Таким образом, очевидно, вопрос о возвращении сестер в Петербург осенью 1838 года был окончательно решен в За­воде после приезда Загряжской. О неожиданности этого ре­шения говорится и в приводимом ниже письме Натальи Ивановны; она о нем не знала, а между тем Дмитрий Нико­лаевич регулярно переписывался с матерью и ставил ее в из­вестность обо всех семейных событиях. Екатерина Иванов­на сумела уговорить Наталью Николаевну. Полагаем, что главным мотивом здесь были дети: им надо было дать обра­зование, в столице была возможность устроить мальчиков в учебные заведения на казенный счет.

Уезжая из Петербурга в феврале 1837 года, Наталья Ни­колаевна не думала, что уезжает навсегда, и, несомненно, предполагала вернуться. Подавая тогда же на высочайшее имя прошение об утверждении опекунов над детьми, Пуш­кина писала: "...А как не только упомянутое выше движимое имущество покойного мужа моего находится в С. Петербур­ге, но и я сама должна для воспитания детей моих прожи­вать в здешней столиции, и как при том все избранные мною в опекуны лица находятся на службе в С. Петербурге, то посему и прошу: дабы высочайшим вашего император­ского величества указом повелено было сие мое прошение принять, малолетних детей моих взять в заведывание С. Пе­тербургской дворянской опеке и, утвердив поименованных выше лиц в звании опекунов детей моих, учинить распоря­жение, как законы повелевают".

Уговаривая Наталью Николаевну вернуться, тетушка обещала оказывать ей всяческую помощь. Как видим, она сняла для нее дом (вероятно, квартиру). Несомненно, в ре­шении этого вопроса не последнюю роль играла и Алексан­дра Николаевна. Екатерина Ивановна уже подготовила поч­ву для принятия ее во фрейлины к императрице, и, конеч­но, легко можно себе представить, в какой восторг от по­добной перспективы пришла Александра Николаевна и как она уговаривала сестру не лишать ее счастья устроить свою судьбу. Наталья Николаевна, нежно любившая ее, не могла ей отказать. И наконец, начатые Опекой хлопоты по выку­пу Михайловского у совладельцев также требовали ее при­сутствия в Петербурге. Вот совокупность всех этих обстоя­тельств и заставила Наталью Николаевну согласиться на возвращение в столицу раньше, чем она хотела бы, хотя, ко­нечно, как совершенно верно замечает Нина Доля, ей было тяжело принять такое решение. Но, как всегда, она ставила интересы близких выше своих чувств и переживаний...

Видимо, в начале ноября 1838 года Загряжская и сестры с детьми выехали в Москву, откуда Наталья Николаевна и Александра Николаевна ездили в Ярополец проститься с ма­терью, а Екатерина Ивановна, очевидно, ждала их в Москве.

12 ноября Наталья Ивановна писала старшему сыну: "...Твои сестры неожиданно приехали ко мне проститься пе­ред отъездом в Петербург. Дай Бог, чтобы они не раскаялись в этой затее, которая в глазах здравомыслящих людей мало похвальна. Старшая, без сомнения, больше всех виновата, но это, однако, нисколько не оправдывает и младшую".

Недовольство Натальи Ивановны вполне понятно: доче­ри приняли это решение, не посоветовавшись с нею, а глав­ное - под влиянием Загряжской, с которой она была в ссо­ре. Однако материнское сердце все же не выдержало, и рас­стались они дружески. Об этом писали Дмитрию Николае­вичу сестры из Москвы, где они останавливались на некото­рое время по дороге в Петербург.

"Дорогой Дмитрий, - пишет Александра Николаевна, - ты просил меня сообщить тебе о приеме, оказанном нам в Яропольце. Должна тебе сказать, что мы расстались с мате­рью превосходно. Она была трогательна с нами, добра, лас­кова, всячески заботилась о нас. Мы пробыли у нее сутки".

"...Не говорю об матери, - приписывает Наталья Нико­лаевна, - сестра уже все подробно описала; одним словом, она с нами обошлась как нельзя лучше и мы расстались со слезами с обеих сторон".

СНОВА ПЕТЕРБУРГ

По возвращении в Петербург в начале ноября 1838 года Наталья Николаевна жила очень скромно и уединенно. "Мы ведем сейчас жизнь очень тихую, - писала Александра Ни­колаевна брату 24 ноября 1838 года, - Таша никуда не выез­жает, но все приходят ее навещать и каждое утро точат у нас лясы". В эти годы просьбы о деньгах красной нитью прохо­дят через многие письма сестер. Материальное положение их было трудным, а Дмитрий Николаевич очень неаккурат­но высылал им деньги. Иногда между ними возникали недоразумения, которые очень тяжело переживала Наталья Ни­колаевна.

"Послушай, дорогой Дмитрий, больше всего я не люблю ссориться с тем, кто мне особенно близок и кого я люблю всей душой. Давай немного поговорим. Скажи, разве это ра­зумно так сильно на меня сердиться и говорить мне такие неприятные вещи из-за отказа, который даже нельзя на­звать таковым, принимая во внимание, что не имея ничего, я ничего и не могу дать, не правда ли? На нет и суда нет, ты это знаешь. Должна признаться, что эта несчаст­ная седьмая часть приносит мне большое огорчение: с од­ной стороны семья моего мужа сердится, что я не исполь­зую эти деньги на покупку псковского поместья, а с дру­гой - ты меня упрекаешь в разорении всей семьи за то, что я их тебе не дала. Словом, со всех сторон только неприятности и огорчения из-за ничтожной суммы, которой я в действительности еще не имею и о которой даже больше не слышу и разговоров... Ответь мне на это письмо, чтобы до­казать, что мы с тобою по-прежнему друзья" (июнь - июль 1839 г.).

"2 августа 1839 года

Твое письмо меня осчастливило, дорогой Дмитрий. Ты­сячу раз благодарю тебя за все те нежные и ласковые слова, что ты мне говоришь, я в них действительно очень нужда­лась, так как сердце мое страдало от того разлада, что воз­ник между нами. Ну раз уж с этим покончено, не будем об этом больше говорить, еще раз крепко обнимемся и будем любить друг друга в тысячу раз больше. Я также была счаст­лива узнать, что ты вышел из затруднительного положения; от всей души желаю тебе спокойствия и полного успеха в де­лах, да хранит тебя Бог и освободит от всех горестей и бес­покойств. Еще раз повторяю, что если только я могу быть тебе в чем-либо полезной, от всей души предлагаю тебе свою скромную помощь, располагай мною, как тебе заблаго­рассудится".

Сестры имели право на известную долю доходов с гончаровских предприятий, но денежные дела семьи были, как мы говорили выше, в тяжелом положении. Наталья Ива­новна, имевшая собственное довольно значительное состо­яние и поместье Ярополец в 1400 душ (оно, правда, было обременено долгами), мало помогала детям. После смерти Пушкина некоторое время она давала дочери 3000 рублей в год, а потом перестала, ссылаясь на свои финансовые за­труднения. Семье Пушкина была назначена государствен­ная годовая пенсия: 5000 вдове и по 1500 детям; сыновьям - до совершеннолетия, дочерям - до выхода замуж, всего 11 тысяч. Полученные от посмертного издания сочинений Пушкина 50 тысяч Наталья Николаевна положила в банк и ни в коем случае не хотела трогать, считая, что они принад­лежат детям; проценты с этого маленького капитала состав­ляли 2600 рублей; и, наконец, Дмитрий Николаевич дол­жен был выплачивать сестре 1500 рублей. Таким образом, всего Наталья Николаевна имела 15 тысяч в год. Если при­нять во внимание дороговизну тогдашней жизни, то можно понять, что этого было совершенно недостаточно. Одна квартира в те времена стоила 3-4 тысячи в год. Нанять ка­рету для поездки семьи из Москвы в Петербург стоило... 1000 рублей! В записных книжках Дмитрия Николаевича, скрупулезно записывавшего все свои расходы, значится, что он тратил на подобное путешествие 320-350 рублей. В "Архиве Опеки Пушкина" приведены данные расходов по дому при жизни Пушкина. Вот некоторые цифры за январь 1837 года. Было израсходовано: на дрова 210 рублей, по сче­там аптеки - 84 рубля, на продукты - 775 рублей, на вино - 103 рубля, на прислугу, врача и пр. - 450 рублей, на извоз­чика - 300 рублей и т. д. Итого в месяц 1984 рубля! Таким образом, нам становится понятным то тяжелое положение, в котором часто находилась вдова поэта, ей действительно приходилось бороться с бедностью.

Несомненно, большую моральную поддержку имела На­талья Николаевна в лице тетушки Загряжской, которая при­нимала деятельное участие в ее делах, а помогала ли она ей регулярно материально, мы не знаем. Возможно, как это бы­ло и раньше, при жизни Пушкина, она заботилась о туале­тах сестер, на которые у них не было денег. Но, во всяком случае, помощи этой было недостаточно, и нехватки, а ино­гда и просто нужда, часто бывали в доме. Пушкин был бли­зок к истине, когда писал в 1833 году Дмитрию Николаеви­чу, что после его смерти "жена окажется на улице, а дети в нищете".

Вот что писала брату Александра Николаевна (письмо не датировано, но мы полагаем, что оно относится к 1839- 1840 годам):

"Дорогой Дмитрий, я думаю, ты не рассердишься, если я позволю себе просить тебя за Ташу. Я не вхожу в подробно­сти, она сама тебе об этом напишет. Я только умоляю тебя взять ее под свою защиту. Ради Бога, дорогой брат, войди в ее положение и будь так добр и великодушен - приди ей на помощь. Ты не поверишь, в каком состоянии она находит­ся, на нее больно смотреть. Пойми, что такое для нее поте­рять 3000 рублей (деньги, которые посылала мать). С этими деньгами она еще как-то может просуществовать с семьей. Невозможно быть более разум­ной и экономной, чем она, и все же она вынуждена делать долги. Дети растут, и скоро она должна будет взять им учи­телей, следственно, расходы только увеличиваются, а дохо­ды ее уменьшаются. Если бы ты был здесь и видел ее, я уве­рена, что был бы очень тронут положением, в котором она находится, и сделал бы все возможное, чтобы ей помочь. Поверь, дорогой Дмитрий, Бог тебя вознаградит за добро, которое ты ей сделал бы. Я боюсь за нее. Со всеми ее горе­стями и неприятностями она еще должна бороться с нище­той. Силы ей изменяют, она теряет остатки мужества, быва­ют дни, когда она совершенно падает духом. Кончаю, любез­ный Дмитрий, уверенная, что ты на меня не рассердишься за мое вмешательство в это дело и сделаешь все возможное, чтобы прийти на помощь бедной Таше. Подумай о нас, до­рогой Дмитрий, в отношении 1 февраля, и особенно о Та­ше. Я не знаю, что отдала бы, чтобы видеть ее спокойной и счастливой, это настоящее страдание".

В течение семи лет после смерти Пушкина Наталья Ни­колаевна мужественно несла обязанности главы большой семьи. Над детьми Пушкина была назначена опека: в числе опекунов был и граф Г. А. Строганов, двоюродный дядя На­тальи Николаевны. Опекуны привели в порядок дела Пуш­кина, приняли участие в издании собрания сочинений. По просьбе Натальи Николаевны они начали хлопотать о по­купке у сонаследников Михайловского.

Ранней весной 1839 года в Петербург после длительно­го пребывания за границей вернулись граф и графиня де Местр, вместе со своей воспитанницей Натальей Ива­новной Фризенгоф и ее мужем Густавом Фризенгофом. Су­пруги Местр будут играть некоторую роль в нашем повест­вовании, а потому скажем о них несколько слов. Софья Ивановна Местр была родной сестрой Натальи Ивановны и Екатерины Ивановны, следовательно, приходилась тет­кой сестрам Гончаровым. Ее муж, граф Ксавье де Местр, еще в 1800 году эмигрировавший в Россию, - офицер рус­ской армии, принимал участие в кампании 1812 года и до­служился до чина генерал-майора. Это был широко образо­ванный человек - ученый, писатель и художник. Общеизвестна его миниатюра - портрет Н. О. Пушкиной, матери поэта. В 1813 году Местр женился на С. И. Загряжской, и первые годы супруги, очевидно, жили в Москве. Местр час­то посещал дом С. Л. Пушкина, отца поэта. Таким образом, связи этих двух семейств имеют давнюю историю, они бы­ли хорошо знакомы, когда Пушкин был еще ребенком. По-видимому, в 1816 году Местры переехали в Петербург, не­сомненно, бывали у переселившихся в то время туда роди­телей Пушкина и встречались с молодым поэтом до его ссылки в 1820 году.

В середине 20-х годов Местры уехали за границу и верну­лись только в 1839 году. Однако они не прерывали связей с Россией и переписывались с родными и знакомыми, в част­ности, вели между собой переписку сестры Загряжские. Та­ким образом, Местры, а через них и Фризенгофы были в курсе жизни Гончаровых и Пушкиных, вплоть до гибели по­эта. Об этом, например, свидетельствует и письмо Густава Фризенгофа к брату Адольфу от 7 марта 1837 года, где он пи­шет о подробностях дуэли, которые были сообщены Софье Ивановне Местр ее сестрой Екатериной Ивановной За­гряжской. Приведем выдержку из этого письма.

"...Тетя (Софья Ивановна Местр) также чувствует себя не совсем хорошо; вчера они получили известие, которое очень ее взволновало. По­знакомился ли ты в Петербурге с Пушкиным, который же­нился на тетиной племяннице? Сестра племянницы, барыш­ня Гончарова, шесть недель тому назад вышла за племянника и приемного сына голландского посланника в Петербур­ге Геккерна. Между тем какой-то подлый аноним, вероятно из низкой мести, послал Пушкину и многим лицам из обще­ства письма, в которых обвиняет его (Пушкина) жену в... (неразборчиво) свя­зи с холостяком Геккерном. Пушкин был настолько убежден в невиновности своей жены, которая его страстно любила, что, начиная с первой минуты, и даже на смертном одре он не переставал уверять ее в этом; у него, однако, горячая го­лова, и, так как этим делом занялись сплетницы и толковали о нем по-своему - о чем ему стало известно, - он пришел в полное неистовство и принудил своего свояка драться на ду­эли, легко его ранил и был им застрелен. Хотя тетя лично не знает этих двух племянниц, которые были воспитаны у своих родителей в деревне, ты легко поймешь, как ее взволновали обстоятельства, сопровождавшие столь отвратите­льную историю..."

Как мы увидим далее, эти очень тесные родственные от­ношения с Местрами поддерживала впоследствии и Ната­лья Николаевна, а в 1852 году овдовевший старик Местр жил у нее на даче, где и умер.

Приведем недатированное письмо Натальи Николаев­ны, но, несомненно, относящееся к апрелю 1839 года, в ко­тором упоминается о Местрах, а также о свидании вдовы по­эта с императрицей.

(Конец апреля 1839 года. Петербург)

"Дорогой Дмитрий. Вот уже и канун праздников, а де­нег нет, увы. Ради Бога, сжалься над нами, пришли нам их как можно скорее. Скоро уже 1 мая, это будет уже за три месяца, что ты нам должен. Саша, клянусь тебе, в самом стесненном положении. Я не получила еще ответа от тебя насчет просьбы, с которой к тебе обратилась мадам Карам­зина (Е. А. Карамзина просила Д. Н. взять к себе на фабрику двух ее крепо­стных), она меня об этом спрашивает каждый раз как я ее вижу и ждет ответа с нетерпением. На этой неделе, седьмой, я говею и прошу тебя великодушно простить меня, ес­ли в чем-нибудь была перед тобою виновата. Как твоя же­на, она уже родила? Кого она тебе подарила? Говорят, что здоровье бедной Мари (жена И. Н. Гончарова) очень плохо, она с трудом поправ­ляется после выкидыша. Ваня будет проводить лето в Ильи цыне? Потребовал ли Ваня у тебя те 500 рублей, что я ему должна? Вот сколько вопросов, на которые сомневаюсь, что когда-нибудь получу ответ, противный лентяй. Мы не знаем еще, что будем делать этим летом, вероятнее всего, наш первый этаж, то есть семейство Пушкиных, располо­жится лагерем на Островах. Местры заявляют, что не по­едут за город, но я этому не верю. В общем еще ничего не известно. Но я решила, что не останусь в городе ни за ка­кие сокровища в мире.

Недавно я представлялась императрице. Она была так добра, что изъявила желание меня увидеть, и я была там ут­ром, на частной аудиенции. Я нашла императрицу среди своей семьи, окруженную детьми, все они удивительно кра­сивы.

Прощай, дорогой, славный брат, покидаю тебя, так как спешу, я должна сейчас уйти. Поздравляю вас с праздником Пасхи, желаю всяческого счастья тебе, твоей жене и детям. Сашинька тебя нежно целует, а также все твое семейство. Привет и нежный поцелуй от нас обеих Нине".

Итак, из этого письма мы видим, что в апреле 1839 года Местры уже были в Петербурге; летом они жили рядом с Пушкиными на даче.