- Но ведь стрелку прицела ты видишь более толстой, чем телеграфный столб? Да и ветер.
Захарья неопределенно приподнял плечи. Я больше не задавал вопросов, понимая, что мне достался необыкновенный стреляющий.
Еще раз мы выехали на ученья в конце декабря. Сейчас нам не представилась возможность стрелять. Но Загиддуллин отличился и в этот выезд.
Тема учений - танки в обороне при возможном наступлении противника.
Как и обычно, прибыв на место, мы не получили ни четкой команды, ни объяснения того, что собирается нам преподнести начальство.
Танки стояли посреди заснеженного поля - отличные мишени для немецкой авиации. Благо, уже несколько дней мы не видели самолетов противника.
Захарья по большой нужде забрался в неглубокий окопчик. Именно в этот момент почти вплотную к моему танку подкатила кавалькада "виллисов".
Никогда еще мне не приходилось видеть одновременно такого количества генералов.
Командующий фронтом генерал армии Черняховский едва успел произнести первую фразу, как из окопчика раздался рокочущий баритон Загиддуллина:
- Эй, славяне, дайте закурить.
И тут же появилась круглая багрово-синяя физиономия с танкошлемом на макушке, а вслед за ней над относительно мелким окопом выросла вся нелепая медведеподобная фигура Захарьи со спущенными ватными штанами.
Увидев Черняховского со всей свитой, Загиддуллин смутился, по-моему, впервые в жизни. Он приложил ладонь к дуге танкошлема и замер по стойке смирно.
Взрыв неудержимого хохота прогремел над замерзшим полем.
Черняховский указательным пальцем смахивал слезы. Хохотали генералы и старшие офицеры. Хохотали солдаты роты охранения. Хохотал я, высунувшись по пояс из башни. И только Загиддуллин оставался серьезным, застыв по стойке смирно со спущенными штанами.
Черняховский открыл пачку "Казбека" и протянул ее Захарье. Тот деликатно взял папиросу.
- Спасибо, товарищ генерал армии. Разрешите еще одну для моего командира?
Черняховский, продолжая хохотать, закрыл коробку и вручил ее Загиддуллину.
Захарья снова поблагодарил, застегнул штаны и выбрался из окопчика.
Стреляющий уже угощал нас папиросами, а генералы все еще смеялись, продолжая реагировать на уникальную сцену.
Почти в течение двух месяцев знакомства с Загиддуллином я впервые увидел его не в своей тарелке.
А еще несколько раз - серьезным. Это когда он говорил о Коране, о мусульманстве, об исламе.
Захарья был очень удивлен, узнав, что я еврей. В Аткарске, уже перейдя в десятый класс, он впервые увидел эвакуированных евреев. Оказалось, что это обычные люди. Но он был наслышан, что евреи не воюют. Правда, среди эвакуированных евреев почему-то почти не было мужчин призывного возраста. Но ведь говорили.
И вдруг выяснилось, что его непосредственный командир, занимавший самую опасную должность в самом опасном батальоне самой опасной бригады, - еврей.
На первых порах Захарья не скрывал своего удивления.
К сожалению, я не мог ничего рассказать ему ни о нашей религии, ни о нашей истории. Увы, я не знал.
А Захарья рассказывал о Мухаммеде, о Коране, о величии мусульман, об их империи от Гибралтара до Индии. Как правило, завершал он беседу неопределенной фразой: "Вот вернусь я в Аткарск с Золотой звездой Героя...". Почти такой же фразой он завершал шутовские рассказы о выдуманных снах. Но как по-разному они звучали!
Тринадцатого января 1945 года мы вступили в бой. У меня был очень хороший экипаж. Но о командире орудия гвардии старшем сержанте Загиддуллине можно было говорить только в превосходной степени. Спокойствие в самой сложной обстановке. Мгновенная реакция на мою команду. Абсолютно точная стрельба - поражение цели с первого снаряда.
На шестой день наступления четыре уцелевших танка нашей роты спрятались за длинным кирпичным строением. В полукилометре на запад от него перед жидкой посадкой молодых елей нагло, не маскируясь, стоял "тигр". Что могли сделать наши снаряды мощной лобовой броне этого танка? А он мог прошить нас насквозь. Поэтому мы и носа не смели высунуть из-за строения.
Четыре офицера тщательно изучали карту. Мы выискивали хоть какую-нибудь возможность незаметно зайти "тигру" в тыл, или хотя бы во фланг.
В этот миг мы вдруг услышали моторы тридцатьчетверок. Трудно было поверить своим глазам. Слева от нас, подставив беззащитные бока под болванки, на юг колонной, словно на параде, шли десять новеньких тридцатьчетверок.
Я выбежал из-за укрытия, пытаясь привлечь внимание несчастных танкистов, пытаясь увести танки в укрытие. Вспыхнула головная машина. Вторая. Третья.
Я метался по заснеженному полю, забыв об опасности. Я чуть не плакал. Что же они делают?
Наконец, меня заметили и поняли, что я не просто так размахиваю руками, а подаю команду.
В укрытие мне удалось увести четыре оставшихся танка. Юные офицеры, испуганные, подавленные, рассказали, что это машины Первого Балтийского корпуса, что свежее пополнение, только что из маршевой роты, понятия не имело о реальной обстановке, что какой-то идиот или мерзавец приказал им выйти на исходную позицию, где они получат приказ на атаку. Они были поражены, узнав, что эта позиция расположена далеко в немецком тылу.
Вероятно, отдавший приказ был мерзавцем, а не идиотом. Вероятно, он надеялся на то, что необстрелянные младшие лейтенанты, не понимая, на что идут, проскочат на шоссе. Но какого черта надо было пересекать полосу наступления нашего батальона?
Я размышлял над тем, как использовать дымы шести пылающих тридцатьчетверок, чтобы пробраться мимо "тигра", в котором сейчас наверно, ликуют по поводу легкой победы. Нет, никаких шансов. И тут мне в голову пришла идея.
Справа от строения, за которым мы скрывались, небольшой яблоневый сад был отгорожен от поля высоким забором, увитым лозой дикого винограда. И сад и забор оголены и заснежены. Но сюда можно незаметно выкатить машину. Я позвал Загиддуллина и показал ему позицию.
- Единственный шанс - попасть в пушку "тигра" первым же снарядом. Если ты не попадешь, нам крышка.
Захарья долго разглядывал "тигр" в бинокль.
- Давай, лейтенант. Аллах милостив.
Механик-водитель осторожно выехал на намеченное мною место.
Мне показалось, что Загиддуллин выстрелил слишком поспешно. Но когда рассеялся дым, мы увидели "тигр" с отсеченной пушкой.
Четыре танка выскочили из-за укрытия и понеслись к посадке. А вслед за нами пошли четыре уцелевших танка Первого Балтийского корпуса.
Попасть в орудие танка на расстоянии пятисот метров с первого выстрела! Только Загиддуллин был способен на это.
Мои командиры – все до командира бригады - не скрывали восторга.
Прошло еще два дня и три ночи. Мы были уже на пределе. Единственное желание - спать. Я не представляю себе, где мы черпали силы на очередную атаку или даже на непродолжительный марш.
Из остатков машин нашей бригады, тяжелотанкового полка и полка стопятидесятидвухмиллиметровых самоходок соорудили сводную роту, и я в награду удостоился чести командовать этим неуправляемым подразделением. Так на один день стал командиром роты не из десяти, а из двенадцати машин, из всего, что осталось на нашем участке фронта.
Утром 21 января получил приказ на атаку. Еще не рассвело, До того, когда я влез в свою машину. Экипаж ждал меня с завтраком. Мы стали разливать водку. Захарья накрыл свою кружку ладонью.
- Я мусульманин. Перед смертью пить не буду.
Никто ничего не сказал. Мы чувствовали, мы знали, что на сей раз он не шутит.
Загиддуллин подбил немецкий артштурм в тот самый миг, когда артштурм выпустил болванку по нашей машине. Не знаю, были ли еще на войне подобные случаи. К счастью, наш танк не загорелся.
Раненый в голову и в лицо, я почти не реагировал на происходившее. Может быть, так продолжал бы сидеть, глотая кровь, противно пахнущую водкой. Но к действию, как выяснилось потом, к неразумному действию, меня пробудил едва слышный голос моего стреляющего:
- Командир, ноги оторвало.
С усилием я глянул вниз. Захарья каким-то образом удержался на своем сидении. Из большой дыры в окровавленной телогрейке вывалились кишки. Ног не было. Культей сверху я не увидел.
Не знаю, был ли он еще жив, когда, преодолевая невыносимую боль в лице, я пытался вытащить его из люка. Длинная автоматная очередь полосонула по нас. Семь пуль, как оказалось, впились в мои руки. Я выпустил безжизненное тело моего стреляющего.
Чуть больше двух месяцев в одном экипаже с Захарьей Загиддуллином. Девять неполных дней вместе в бою. Небольшой промежуток времени для тех, кто не знает, что такое время на войне. Но это целая эпоха для тех, кому война отмеряла секунды в танковой бригаде.
Именно поэтому так часто я вспоминаю моего друга Захарью.
Сейчас в памяти моей еще все то, что он рассказывал об исламе. Нужные уроки. Мог ли предположить, что они так понадобятся мне?
Я вспоминаю, как в конюшне юнкерского имения, превращенной в казарму, представился мне новый стреляющий.
И, перечеркнув присущую ему насмешку над всем, в том числе и над собой, я очень серьезно повторяю: доблестный сын татарского народа, гвардии старший сержант Захарья Калимулович Загиддуллин.
Господствующая высота
Приложение. Поездка в Шомрон
Они уже отсмеялись по поводу действительно забавной ситуации. Израильтянин и его гость из Сан-Франциско закусывали израильское пиво "Макаби" таранью. Смешным было то, что привезенная из Калифорнии тарань в красивых израильских пакетах, которую израильтянин почему-то не видел ни в одном магазине у себя дома, была продуктом не американским, а израильским.
С этого начался разговор об израильских парадоксах, в частности о парадоксах израильской политики.
Американский гость никак не мог понять, почему при, казалось бы, правом правительстве армия и полиция разрушает поселения в Иудее и Самарии? Почему правительство не предпринимает необходимых ответных действий на террористическую деятельность арабов? И ещё много почему. Чем не эта самая тарань, по поводу которой они так потешались?
Хозяин, отдирая кожуру от мякоти тарани, пытался объяснить, как законодатели скованы, например, судебной системой. А система эта не выборная. На должности назначаются. И назначает на должности левое большинство в этой системе, которое со времён левых правительств не уступает своих позиций, переходя по наследству из поколенья в поколенье. В пример он привёл несколько противоправительственных действий бывшей заместительницы генерального прокурора.
– То, что она ультралевая, и ежу ясно. Но ведь это не математика, а юриспруденция. Можно эквилибрировать на грани фола. И всегда можно выскользнуть незапятнанным, ссылаясь на какой-нибудь закон ещё времён британского мандата, или случайную юридическую ошибку.. Разумеется, что, совершая очередную гадость, очередное разрушительное действие, она не декларировала это как проявление своего мировоззрения. Только выйдя на пенсию, эта дама сняла с себя маскировавшую её мантию беспристрастного юриста. Вступила в крайне левую израильскую партию и баллотировалась в Кнессет. Партия эта получила ничтожное количество голосов. Поэтому мадам в Кнессет не попала. Но и вне Кнессета эта публика из "Мир сегодня" имеет возможность причинять вред Израилю побольше нескольких арабских дивизий.
– И много у вас таких дам и господ?
– Её калибра, думаю, немного. Ну, сотня. Может быть, полторы. А всего со всякой мелочью не больше нескольких тысяч. Весьма громогласных.
– Но ведь ты сказал, что партия, в которой состоит эта дама, немногочисленна и не обладает большим количеством голосов в Кнессете. Надо полагать, что сейчас она в оппозиции? Так что законодательным путём ничего сделать не может?
– Законодательным не может. Но они невероятно богаты.
– Олигархи?
– Какие там олигархи! Они получают кучи денег из европейских стран, так сказать, для борьбы за мир на Ближнем Востоке. Я глубоко убеждён в том, что значительная часть этих денег пахнет керосином, что истоки реки этих денег в арабских странах, богатых нефтью. Да и вы, американцы, им кое-что подбрасываете. Поборники так называемой демократии. Или просто антисемиты.
– Но ведь у вас есть служба безопасности, налоговая инспекция и другие органы, которые могут обнаружить эти источники.
– Ну и что? И обнаружили. Но ведь должность этой дамы сейчас занимает тип с таким же мировоззрением, как его предшественница, такой же разрушитель Израиля. И он ведь не один.
– Ничего не понимаю. Не понимаю даже, что можно сделать с помощью этих денег.
– Ну, вот тебе пример. Лет пятнадцать назад по рекомендации опытных военных правительство решило построить посёлок недалеко от Иерусалима. Чуть севернее. На господствующей высоте. В трудных условиях соорудили серпантинную асфальтированную дорогу. Провели водопровод, канализацию, электричество. Замечательные поселенцы, в основном национально-религиозные, в том числе офицеры Армии Обороны Израиля, начали строительство, подчёркиваю, на господствующей высоте. Возможно, мы как-нибудь выберемся туда. Предвкушаю твою реакцию на неповторимую красоту этого места. Понимаешь, это строительство левые либералы не могли назвать незаконным. Повторяю – строительство не самовольное, а по решению правительства.
Деятели "Мир сейчас" стали рыться в документах, пытаясь доказать, что земля эта не принадлежит государству и что государство не имело права разрешать здесь строительство поселения.
Они командировали поисковиков в Иорданию. Вот для чего необходимо не нуждаться в деньгах. Там они выяснили, что задолго до Шестидневной войны король Хусейн раздал приближённым людям землю на этой горе, хотя она не была собственностью короля Хусейна. Но ведь король есть король.
Никто из одáренных людей не начал строительства на недосягаемой горе. Никому она не понадобилась. Никто после 1967 года, после Шестидневной войны, не предъявлял своего права на эту землю. Но деятели "Мир сегодня" стали настойчиво разыскивать так называемых хозяев этой земли. Никого из одáренных королём Хусейном, естественно, не нашли. Стали разыскивать наследников. Ты понимаешь, сколько денег стоили такие поиски? Но есть деньги, есть. А вот с наследниками труднее. Но одного из них всё-таки нашли в двадцати километрах от его предполагаемого владения. Ничего он не знал об этом владении. И даже узнав, не проявил к нему особого интереса. Судиться с государством, обладая весьма сомнительными доказательствами? И на какие шиши? Но деятели "Мир сейчас" его заинтересовали и убедили в необходимости борьбы, которую он поручит им, а сам не должен будет ударить пальцем о палец и не потратит на это ни одной агоры. Ещё какого-то наследника нашли где-то в Аргентине. Короче, представители "Мир сегодня" набрали необходимый материал, чтобы предъявить иск государству Израиля за незаконную экспроприацию частной собственности. И подали иск в Высший суд справедливости. Понимаешь, не в мировой суд, даже не в областной суд, а сразу в Высший суд справедливости. А ты спрашиваешь, для чего деньги.
А в Высшем суде высший судья по своему мировоззрению не очень отличается от той самой дамы, не ставшей депутатом Кнессета, о которой ты уже слышал. Так что справедливость Высшего суда справедливости в таком вопросе ты уже можешь предположить. Тем более что никакого юридического нарушения при этом не было допущено, так как те самые люди в генеральной прокуратуре государства не стали защищать позицию государства. Постой! Идея! Мы ведь решили завтра поехать в винодельню. Всё. Прекращаю трёп. Завтра продолжим разговор на местности.
– По-моему, ты нарушаешь правила гостеприимства. Начал рассказывать. Заинтересовал меня. И вдруг прекратил на кульминации.
– Не переживай. Лучше один раз увидеть, чем семь раз услышать. Компенсация тебя удовлетворит. Кроме того, дай получить удовольствие от тарани. Давай помолчим. Косточки всё же мешают беседе. Пей. Можно было бы напоить тебя лучшим пивом, тоже израильского производства, но чего стоит само название – Макаби!
Утром следующего дня, как только дороги стали более свободными, они поехали в винодельню.
Солнечное ноябрьское позднее утро.
– Сейчас мы с четвёртой дороги повернём на восток, на пятую дорогу. А по ней уже до шестидесятой, почти до самого места. Как видишь, пробки рассасываются.
Американский гость рассмеялся:
– Забавно. У вас пятая дорога и у нас пятая дорога. И пробка у вас на пятой почти такая же, как у нас на пятой на въезде в Лос-Анджелес.
– Да? А я помню, когда дорогу только проложили, по телевидению выступил депутат Кнессета от Рабочей партии, тогда в оппозиции, и обвинял правительство в преступной трате денег на никому не нужную дорогу. Сейчас он продолжает быть депутатом, но уже от "Кадимы", которая тоже в оппозиции. Ненужность дороги тебе заметна. Но ты не знаешь, что эта стратегическая дорога называется Хоце Шомрон – Пересекающая Самарию. Дорога от Средиземного моря до Иордана.
Гость внешне не отреагировал, любуясь пейзажами. Израильтянин рассказывал о поселениях, мимо которых они проезжали. Элькана. Баркан. В их создании активное участие принимали свеженькие репатрианты семидесятых годов из Советского Союза.
– Кстати, первым мэром Ариэля, который ты видишь на возвышенности справа, удивительно красивый город, жаль, нет времени сейчас заехать, был тоже новый репатриант из Советского Союза. А вот там, слева, в нескольких километрах севернее арабский город Шхем. Ты понимаешь, арабский город, на окраине которого гробница Иосефа. Арабский город… Ты понимаешь? Арабы впервые появились в этих местах через три тысячи лет после прихода праотца Яакова со своим семейством.
Водитель замолчал, сжав баранку двумя руками. Гость, друг израильтянина в течение многих десятков лет, знал, что в моменты такого молчания его не следует беспокоить. Они проехали почти километр, не промолвив ни слова.
– Шхем. – Снова заговорил израильтянин. – Знаешь, как впервые упоминается этот город в Торе? "И прошёл Аврам по земле сей до места Шехэма… И явился Господь Авраму и сказал: потомству твоему отдам Я эту землю". В Торе дальше написано, как спустя годы в Шхем пришёл внук уже Аврама, ставшего Авраамом. "И пришёл Яаков благополучно в город Шехэм, который в земле Ханаанской… И купил участок поля, на котором раскинул шатёр свой… И поставил там жертвенник, и назвал его Эйл-Элоэй-Исроэль". Арабский город…
– А память у тебя, кажется, не стареет.
– Ну, не говори. Вот сейчас мы с тобой приедем в Шило. Вряд ли смогу цитировать Тору. Но содержание расскажу.
Автомобиль съехал с главной дороги и стал подниматься в гору. Въехали в поселение Шило. Утопающие в зелени небольшие дома. Пастораль. Ощущение покоя. Археологические раскопки девятнадцатого века до нашей эры, железного века, византийского периода. Гора, с вершины которой на западе можно видеть Средиземное море, а на востоке – чуть ли не рядом, горы Моава, расположенные в Иордании.