Ночью "духи" начали осыпать нас новогодними "подарками". В это время мы лежали в палатках. А когда началось, мы все, как тараканы, рассыпались по траншеям. Тут же трассера начали рассекать воздух. Со мной рядом раздался оглушительный взрыв, я сначала не понял, что произошло, ощущение, как будто меня кто-то долбанул кувалдой по затылку. Встряхнув головой, я снова встал и начал лупить по вспышкам автоматной очередью. Потом всё резко прекратилось. С БМПшек как бы вдогонку дали несколько залпов. После этого мы, на полусогнутых, разбежались по палаткам. Когда подбежали к своей палатке, то её не обнаружили. Прямое попадание гранаты разворотило палатку, заодно и то, что там было. Мы начали разбирать хлам и искать свои шмотки. К счастью, мои вещи оказались на месте, так как они лежали под нарами в углу палатки. После того, как разобрали вещи, я, Пашка и Вострик пошли в 3-й взвод. Мы так и не уснули, проговорив всю ночь до утра.
Пашка рассказывал о тех девчонках, от которых получил письма, Вострик - о своей работе. Я, как всегда, о том, как сейчас холодно у нас. Тут меня Пашка спросил:
- А как же вы там живете в такие-то морозы?
- Мы не только живём, но и размножаемся.
- Прямо на снегу? - встрял Вострик.
- Идиот, как можно размножаться в 50-градусный мороз? Неужели в школе не изучали, что при минусовой температуре все живое и жидкое кристаллизуется, а человек из 80 % состоит из жидкости. Ты понял?
- Понял, понял и откуда ты такой умный взялся? А, это потому, что зимой сидите дома, ничего не д?лаете, смотрите "ящик" да книжки умные читаете.
- Пусть будет так, как ты думаешь, если ты идиот, то это надолго. Хватит, давайте спать. Завтра в рейд.
Где-то в феврале 1988 года
Нашу роту ночью отправили на блокирование. С района посадки двинулись в пешем порядке по скалам. Шли долго. Впереди меня шел Вострик с пулеметом и со стороны казался этаким суперменом из кинофильма "Рэмбо". Было видно, что он вовсю старался показать себя бравым, без страха и упрека боевиком типа Шварценеггера. Пашка шел где-то сзади; рядом, прихрамывая, шел Покровцев Олежка. Он, по-моему, натер мозоли на ногах, потому что шёл, покрывал матом того, кто придумал эпи ботинки. Он вдруг так застонал, что я подумал: у него не в порядке с головой, ведь его в новогоднюю ночь капитально долбануло. Где-то почти с месяц в госпитале провалялся. Мы еще думали, что его дембельнут, но нет, обратно в роту прислали.
- Ссука! Ноги в кровь потер, слышишь как хлопает?
- Да. Ты потерпи, через полчаса привал. Там и перевяжешь ногу.
- Падла Дрозд на той неделе ботинки на размер больше дал, вот и болтаются ножки в ботинках как хер в стакане, а теперь даже на привал ротного не упросишь, гонят как лошадей по прериям.
- Хорош сопли распускать, десантник! - "Лавровый лист", наш дед, встрял в наш разговор.
- Да я молчу…
Мы шли дальше, поднимаясь по скалам все выше и выше. Нам тогда казалось, что не будет ни конца, ни края нашему пути. Шли молча, думая каждый о своем. Через полчаса поступила долгожданная команда "Привал". Мы уселись с Востриком, прибежал Пашка и тут же начали вытаскивать из РД-шек пайки. "Деды" подогрели свои пайки на сухом горючем, а мы даже не стали подогревать, терпения не хватило, да и кушать сильно хотелось. По сравнению с нами, у "дедов" было больше и терпения, и опыта. Лавров подошел к нам и сказал:
- Вы че, как будто месяцами не жрали, едите, не подогревая пищу, ведь через полчаса опять жрать захочется. Ну, мудилы.
С этими словами "Лавровый лист" оставил нас в покое и удалился.
После привала мы двинулись дальше. Дошли до места где-то под утро. Ротный рассредоточил нас вокруг кишлака, который находился внизу. И мы сверху наблюдали за кишлаком. Так мы просидели до следующего утра на голых камнях. Утром ко мне подошёл Коваленко и сказал:
- Слушай, у меня, по-моему, чирей появился, задница что-то болит.
- Ладно тебе, Серега, отсюда все равно в санчасть не отправят, как ни коси.
- Да я не косю… не кошу… во, смотри…
Когда он снял штаны, то там точно был чирей, тут подошел "Дрозд", взял гильзу из-под КПВТ (крупнокалиберный пулемет Владимирова, танковый) приложил её к заднице Сегея, да ка-ак долбанет! У бедного Серёги чуть глаза не повылетали с орбит. Потом он долго будет благодарить "Дрозда" за оказанную таким нетрадиционным методом медицинскую помощь.
Спустя время чирей на заднице прошел, и он зашагал нормально. Где-то часа через три мы спустились в кишлак, начали проческу. Вдруг из-за дувала прогремел выстрел. Пашка, идущий впереди меня, вдруг покачнулся и упал. Поначалу я растерялся, потому сразу упал за соседний дувал; в голове все перемешалось. Все случилось как-то спонтанно, в сознании мелькал Пашка, упавший то ли замертво, то ли раненый. И тут я поймал себя на мысли, что я - трус. Пашка, мой самый лучший друг, лежит в пыли, истекая кровью, и, может, надеется, что я вытащу его из-под огня, а я… я, как трусливый щенок, защемился за дувалом и лежу.
Лавров лупанул по дувалу из гранатомета. Воспользовавшись этим, я подбежал к Пашке, потащил его за укрытие. Он что-то говорил невнятно, глаза были расширены, и то, что я сумел расслышать, было слово "мама!". Он, по-моему, звал маму. Я в горячке пытался заткнуть кровоточащую дыру на его теле. Потом… Потом он как-то страшно захрипел и застыл, а глаза так и остались открытыми. Мне тогда даже не верилось, что Пашки больше нет, - того самого весёлого и справедливого парня, который должен был обязательно вернуться к себе домой в Пермь. Он должен был остаться в живых… Я, еще ничего не понимая, уговаривал его не умирать, как будто это зависело от него.
Не помню - сколько я просидел около Пашки, но меня, матерясь на чем свет стоит, позвал ротный, приказав взять Пашкин пулемет и бить по всему, что движется. Я бил по дувалам, которые находились через дорогу. В горячке боя я постепенно отошел от шока, затем поступила команда покинуть кишлак, и мы с Востриком потащили Пашку. После того, как мы покинули кишлак, подлетели "вертушки" и начали бомбить. После налета наша рота по новой пошла прочесывать кишлак. "Вертушки" поработали на славу, почти камня на камне не осталось от места, где раньше жили люди. Вострик шел со мной рядом и о чем-то думал, по-моему, до него никак не доходило все то, что произошло в тот день. Наверное, человеческая психология такова, что мы все осознаем гораздо позже. Мы, конечно, понимали, что Пашки больше нет, но никак не могли поверить в это.
Вострик палил куда не попадя - будь это баран, чудом оставшийся в живых, будь это давно окоченевший труп. На миг мне показалось, что он и на меня недобрым взглядом посматривает, и у меня мурашки по спине пробежали от мысли, что он винит и меня в том, что произошло с Пашкой. Мне захотелось что-нибудь сказать в свое оправдание, но я не смог, потому что это, наверное, было бы глупо.
После прилета в батальон я долго не мог прийти в себя. С Востриком мы долго не разговаривали. Потом он подошел ко мне и спросил:
- Ты видел, как в него попали?.
- Да…
- Ты не думай, что тебя кто-то, тем более я, винит, это же война…
- Какая к черту война! Ты что, ничего не соображаешь?.. Пашка погиб! Нету больше Пашки, нет! Понимаешь?! Нет!!!
- От того, что ты закатываешь истерику, Пашка не поднимется… Че психуешь?
- Не знаю, может у меня крыша съехала.
- Ну вот что, Ромыч, идика, отдохни. Ротный сказал, что нам надо как следует отоспаться, иначе у тебя точно крыша съедет.
- Ладно, будь по-твоему.
- Кстати, Коваленко ранили, по-моему.
- Да нет, это у него чирей был, Дрозд гильзой из-под КПВТ выдавил.
- Да ну, а он мне, сволочь, сказал, что на скалах его ранили…
- Ну правильно, его Дрозд ранил знахарским способом. Ну да ладно, пойду отдохну, а то у меня точно "планка упадет" скоро. Да и устал часом, пойду, прилягу.
Я лежал и думал, Когда же это все закончится, вся эта война, мать ее за ногу. Служба, черт бы ее побрал. Когда же я, наконец, окажусь у себя дома…
28 марта 1998 года
Майор Фролов зачитал письмо, составленное для матери Пашки Артемьева. Точно такие же строки, что писались и прежде. Там говорилось про долг и беззаветную преданность партии и правительству. Затем зачитали приказ, вернее указ президента Верховного Совета РСФСР о награждении Артемьева Павла Ефимовича за проявленное мужество и героизм при выполнении интернационального долга в ДРА орденом Красной Звезды, посмертно. Слушая эти скупые строки, я поймал себя на одной мысли и ужаснулся. Неужели мы рождены ради того, чтобы погибать и "остаться в памяти миллионов" незнакомых нам людей, как это было сказано в письме. Зачем? Ради чего?!
После построения мы с Востриком сидели в палатке и разбирали фотки. Ни о чем не хотелось говорить: И тут Вострик закатил истерику. Начал кричать и плакать. Материл всю эту страну, службу, командиров, заодно и меня задел. Мы начали его успокаивать. Но он успокоился не скоро, да и то только после нескольких тумаков, которые дал ему Дрозд. После чего он сел на пол и, не переставая, говорил одно и то же слово: "долг, долг, долг"…
В июне 1988 года
Ко мне подошел Вострик и с радостью сообщил:
- Наверное, нас скоро будут выводить.
- А с чего ты это взял? - спросил я.
- Да все же говорят, вон Дрозд тоже сказал, что наша очередь скоро.
- А ротный че говорит?
- Не знаю, Дрозд говорит, что все офицеры об этом только и трещат, что скоро - в Союз.
- Ихние бы слова да Богу в уши.
- Не говори…
Наш разговор прервал Дрозд.
- Ну что, ребятки, готовьтесь в рейд, все свои манатки вытаскивайте, через полчаса проверю.
- Есть, товарищ гвардии прапорщик!
Мы начали собираться. Через некоторое время перед палатками лежали РД-шки, сигнальные ракеты в полиэтиленовых пакетах, "лифчики" (нагрудники для боекомплектов), личное оружие и т. д.
- Ну что, поехал в Союз? Идиот!
- Да ладно тебе, я же не сказал, что прямо сейчас выводить будут. Может, через неделю или же через месяц.
- Ага, жди. Я чувствую, мы тут до самого дембеля кувыркаться будем. Через день на боевые и, как в песне, "что ни выход сразу в бой, так сразу в бой".
- Я не понял, че ты такой кислый сегодня?
- И ничего я не кислый, это мое естественное состояние.
"Рота, становись!" - ротный со старшиной приступили проверять снаряжение, затем встали перед строем и начали зачитывать боевой приказ.
- Р-равняйсь! Смирно! Слушай боевой приказ! По трассе Хайратон - Кабул направляется колонна с продовольствием. Наша задача - обеспечить беспрепятственное прохождение колонны по всей протяженности трассы. В случае нападения на колонну принять все необходимые меры для отражения и, по возможности, уничтожения нападающих. Первый, второй взводы входят в состав головной маневренной группы, третий и четвертый взвод - арьергард. Обращаю внимание механиков-водителей и водителей БТР: держать установленную дистанцию. Вольно! По местам!
Мы разбежались по машинам, заревели моторы и наша колонна двинулась в сторону Хайратона…
В Хайратоне нас уже ждала колонна. В колонне вместо продовольствия было больше "наливников" (бензовозов), чем грузовиков.
Коваленко чуть инфаркт не схватил:
- Боже мой, так нас решили зажарить, что ли?
- А че ты паникуешь? - спросил я.
- Да с шайтан-трубы не глядя долбанут, из нас шашлыков понаделают.
- Да ну их, все равно нам некуда деваться, наше дело маленькое: нам приказали, мы выполняем.
- Да, конечно, но нужно будет как можно дальше держаться от этих цистерн. Как говорится, "береженого Бог бережет".
"По машинам!". И снова заревели моторы, и мы двинулись в сторону Кабула.
Колонна шла без остановок, наш взвод шел в арьергарде. Сначала все было нормально, пока один "Камаз" прямо на подъеме не начал пыхтеть, - что-то случилось с движком. А перед Шиндантом он и вовсе заглох, преградив дорогу еще трем машинам.
Наша "броня" получила приказ прикрыть оставшийся "Камаз". Солнце уже катилось к закату, и мы сидели, матеря на чем свет стоит, водителя того "Камаза". Водитель был маленький, рыжеволосый паренек, бегал, суетился что-то; прапорщик, подгоняя его матом, копался в движке. Но нам от того, что они суетились и пытались что-то сделать, легче не стало. Время поджимало. Колонна ушла далеко, начало довольно быстро темнеть. Как назло, где-то рядом был кишлак, и это очень нас настораживало. Мы на всякий случай рассредоточились.
Когда стемнело, водилы прекратили копаться и всю ночь мы просидели втихаря, чтобы не привлекать внимания непрошеных гостей. Мы с Востриком договорились спать поочередно, и так как Вострику не хотелось спать, я решил лечь первым. Потом оказалось - я проспал до утра, потому что Вострику все равно до утра не спалось, и он не стал меня будить.
Утром мотор "Камаза" заработал, и мы все вздохнули с облегчением. Через некоторое время двинулись. В Шиндант колонна ждала нас. Как выяснилось, несколько "наливников" должны были остаться в автобате. Затем двинулись дальше. Жара стояла неимоверная, и мне казалось, что не будет концакрая этому жаркому дню. Не будет конца этой пыльной, противной горной дороге. Не будет конца этим бесконечным сопровождениям, рейдам, блокированиям дорог, кишлаков, перевалов, проческам. Не будет конца этим длинным колоннам, что идут в основном из Союза, гораздо больше, чем в Союз. Хер поймешь, - вывод продолжается или нет.
В конце июля…
Батальон подняли по тревоге. Получили приказ заблокировать участки дороги: Ханабад - Кабул, Газни - Кабул. Первая и вторая рота полетели на блокирование участка дороги Газни - Кабул.
Прибыв в район высадки, нашу роту тут же рассредоточили. "Вертушки" облетали близлежащие кишлаки. Где-то далеко раздались автоматные очереди и несколько разрывов в том районе, куда высадилась третья рота и два вертолета огневой поддержки, которые облетали наш участок, развернулись в боевой порядок и полетели на помощь. Видать, там началась хорошая заварушка. Звуки выстрелов и разрывов усиливались все больше и больше, "броня" одна за другой мчались на подмогу третьей роте. Наша рота, рассредоточившись на своем участке, лежала по обе стороны дороги.
Бой на участке не умолкал, наоборот, усиливался.
Вострик, болтая своим пулеметом, подбежал ко мне и давай опять заливать про свое. Взял в ладонь землю и начал доставать меня своими агрономическими исследованиями. По-моему, ребята "послали" его вместе с его сельхозоткрытиями и научными познаниями в земледелии, и ему ничего не оставалось, как прибежать ко мне. Ведь я-то его терпел; хотя это мне удавалось с трудом, и, делая умное и заинтересованное лицо, слушал его с огромным вниманием.
- Вот, смотри, если эту землю обработать фосфором, торфом, а также добавить сюда чернозем средней полосы…
- А почему именно чернозем средней полосы, а не московской или же, к примеру - харьковской области?
- Дурак, ничего ты в земледелии не понимаешь, в средней полосе России чернозем содержит очень много полезных компонентов и жиров…
- Первый раз слышу, что земля может быть жирной, че они ее там свиным салом мажут, что ли, или маслом растительным поливают? Я понимаю, в гараже у брата на работе или у нас в батальоне в парке, от горюче-смазочных материалов…
- Ты что?! Издеваешься?! Или ты действительно идиот?! Не понимаю…
- Ну че ты психуешь, я же слушаю тебя все-таки, а не "посылаю" тебя, как это остальные делают.
- Да лучше бы послал. А то полтора года скоро будет, как распинаюсь перед всеми.
- А кто тебя просит, сам же достаешь, ходишь, у тебя есть интерес… Вот и занимайся этим сам, а у меня к твоему земледелию никакого интереса нет. Понял?!
- А че ты кричишь на меня?
- Ты же сам начал психовать…
Потом начались взаимные, так сказать, словесные перепалки. Я его начал, посылать туда, откуда обычно не возвращаются, а тем более, куда попасть физически невозможно, он обзывал меня трудновыговариваемыми, простыми смертными фразами. Из этих слов я запомнил только одну фразу и то, наверное, неправильно произношу "Не-ан-дерта-лец!", по-моему.
Бой на участке третьей роты не утихал до самого вечера. Только когда стемнело, были слышны лишь редкие автоматные очереди. Мы уже начали было скучать от безделья, как вдруг из-за скал ударили из гранатометов. Первым же выстрелом попали в БТР нашего взвода, прозвучала команда: "К бою!" И мы открыли огонь по скалам, хотя грохот стоял такой, что, казалось, от него может рухнуть гора, было отчетливо слышно, как перекрикиваются между собой духи. С горящего БТР Коваленко, вытащив своего земляка Олега Стосюка, тащил в укрытие, сбивая с его комбеза языки пламени. Стосюк орал, матерился, плакал и умолял. Он горел. У меня от увиденного пробежали мурашки по спине. Раньше я на подобные вещи не обращал внимания, но теперь… я чув-ствовал, как ему больно и страшно. Я чувствовал запах обгорелого мяса и мне стало очень жалко Стосюка. Мне вдруг пришла очень ясная, и вместе с тем очень жестокая, как мне тогда показалось, мысль: "Лучше бы он сразу погиб". И от этой мысли я разозлился сам на себя.
"Че глаза вылупил?! Духи справа, к дороге спускаются. Огонь!" - орал на меня ротный. Вострик тут же припал к своему пулемету и начал палить, как сумасшедший. В связи с тем, что я ничего не видел, то и не спешил открывать огонь. Но это длилось недолго; через некоторое время я начал различать человеческие силуэты в полумраке бил одиночными по группе, которая спускалась к дороге.
Бой длился недолго, где-то четверть часа, затем все вокруг стихло. Я увидел Коваленко, который сидел перед трупом Стосюка и молча мотал головой…
В сентябре
… Капитан Головешков завалился к нам в палатку вдребезги пьяный:
- Вы что, не хотите поздравить меня? - глаза у него были остекленевшие, непонятные.
- С чем? - спросил я, - к ордену представили?
- Нет, сегодня День танкиста, а я в свое время Омское танковое училище закончил.
- А как в десант попали?
- В училище один взвод готовили для ВДВ и для морской пехоты.
- А-а, вот то-то от вас солярой попахивает постоянно…
- Ты че сержант, берегов уже не видишь?! С кем ты так разговариваешь?!