* * *
Татьяна Ивановна Лещенко-Сухомлина, родившаяся 19 октября 1903 года, сильно намыкалась в своей жизни. В 1923 году вышла замуж за американца, уехала в Америку, где окончила Колумбийский университет. После развода с американским мужем стала женой русского скульптора Дмитрия Фёдоровича Цаплина, которому родила в 1931 году дочь Веру Цаплину.
В начале 30-х возвращается в Россию. Становится профессиональным литературным переводчиком. Начинает с романа Д. Лоуренса "Любовник леди Чаттерлей" (1932).
30 сентября 1947 года арестована и приговорена к 8 годам ИТЛ. Отправлена в Воркуту, где попала в Воркутинский лагерный театр. Но в 1952-м её переводят в лагерь-совхоз на должность ассенизатора. В 1953-м получает инвалидность и этапируется, вместе с другими инвалидами по разным тюрьмам.
После освобождения 2 апреля 1954-го с правом жить у матери в Орджоникидзе снова занимается переводом. Переводит роман У. Коллинза "Женщина в белом".
В марте 1956 года реабилитирована и вернулась в Москву. Вышла замуж за В.В. Сухомлина, вернувшегося в Россию из эмиграции. Похоронила мужа в 1963-м.
В последние годы жизни работает в архивах, выступает с концертами (она серьёзно занималась вокалом) на вечерах лагерной поэзии, записала пластинку романсов на фирме "Мелодия".
А кроме того, оставила книгу "Долгое будущее. Дневник-воспоминание" в 2 частях, которая издана при жизни автора.
Увы, мне не удалось найти дату её смерти. Указан только год – 1998. Буду признателен, если кто-нибудь сообщит мне о дне и месяце её кончины.
* * *
Отец Юрия Евгеньевича Пиляра, рождённого 19 октября 1924 года, сельский учитель, был репрессирован и погиб в заключении в 1939 году.
Пиляр ушёл на фронт добровольцем. В июле 1942 года, контуженный, попал в плен. Содержался в концлагере Маутхаузен.
На дальнейшей его судьбе это обстоятельство, однако, не сказалось. С 1946 года он живёт в Москве. Окончил Литературный институт.
В 1955 году опубликовал в "Новом мире" повесть о фашистских концлагерях "Всё это было".
Поставил свою подпись под письмом, осуждавшим процесс правозащитников Гинзбурга, Галанскова, Добровольского и Лашковой. За это получил выговор по писательской линии. Отделался легко, если учесть, что он был коммунистом.
Потом я узнал причину такого снисходительного к нему отношения. Он был один из немногих коммунистов, который открыл допрашивающим его секретарям московского союза писателей, кто дал подписать ему письмо. Балтер не открыл – его исключили из партии, Непомнящий не открыл – исключили. Пиляра в партии оставили, пожурив.
А на тему гитлеровских лагерей написал ещё романы "Люди остаются людьми" (1966). "Пять часов до бессмертия" (1974) и "Забыть прошлое" (1980). Написал несколько бытовых повестей и книг для детей.
Повесть "Честь" о генерале Карбышеве вышла в год его смерти. Он умер 10 апреля 1987 года.
Последнее его произведение "Исповедь бывшего узника" опубликовано в 1999 году.
* * *
Надежда Полякова была одно время очень известным ленинградским поэтом. Почти каждый год выпускала по книжке. Была ещё и детским поэтом. Словом, обычная благополучная поэтесса, которых в провинции не мало.
А потом я узнал, что Надежда Михайловна Полякова, когда перестали издательства платить по рублю сорока копеек за стихотворную строчку да ещё и потиражные за книги, ушла из профессиональной поэзии и устроилась в школу учителем русского языка и литературы.
Что ж. Таких примеров и в Москве много. Знаю профессионального поэта, бывшего заведующего отделом поэзии народов России (невероятно хлебное место!), который, когда ликвидировали этот издательский отдел, походил-походил и устроился грузчиком на книжный склад. Знаю другого – тоже не бедствовал в СССР, но развалилась страна – ушёл в менеджеры на мясной рынок. Да и знаменитый графоман – лауреат ленинской премии Егор Исаев поначалу, испугавшись, что больше печатать не будут, взялся на даче в Переделкине разводить для продажи кур.
Полякова умерла 19 октября 2007 года (родилась 15 декабря 1923-го). Конечно, с Егором Исаевым её не сравнишь: она не была графоманкой. Впрочем, судите сами:
И мне давали подзатыльники,
Но в переносном, не в прямом.
И не друзья, а собутыльники
Охотно приходили в дом.
Произносили речи лестные,
Стаканчик трогая рукой.
И были среди них известные
Одной какой-нибудь строкой.
Хвалились песенною силою
И тем, что любит их народ…
А я была хозяйкой милою,
Что сытный ужин подаёт.
Я думала, что есть особая
Хмельная дружба меж людьми.
Но уходили, дверью хлопая,
И поносили за дверьми.
Об этом вспомнила нечаянно
В пустом дому, совсем одна…
Ведь всё ушло, как пар из чайника,
И строчки их и имена…
Числила ли она себя среди этих ушедших? Бог весть!
* * *
Джонатан Свифт был сперва священником, доктором богословия, потом викарием в ирландском городе Ларакоре, потом деканом (настоятелем) собора Сент-Патрик в Дублине. И при этом уже с начала 1690-х пробовал себя в литературе, писал стихи и прозаические памфлеты.
Уже первый его памфлет "Битва книг" (1697) заставил говорить о нём как о талантливом сатирике. А "Сказка о бочке" (1704) только укрепила это впечатление.
Он был близок к руководителям правительства тори, которое стремилось вывести Великобританию из войны за Испанское наследство и добиться стабильного положения внутри страны. Свифт, активно поддерживающий и направлявший политику правительства, ежедневно (1710–1713) писал письма, так сказать, с правительственного фронта своей бывшей воспитаннице в Ларакоре. Эти письма посмертно собраны в книгу "Дневник для Стеллы".
Но мировую известность принесли Свифту "Путешествия Гулливера" (1726). Здесь он выступил великим сатириком, выдающимся мастером реалистической пародии.
Вот уже больше 280 лет живёт в мире этот литературный герой. И, несомненно, будет жить дальше. Детище, пережившее своего великого создателя: Свифт умер 19 октября 1745 года (родился 30 ноября 1667), вобрало в себя его иронический ум, его блистательное знание людей и его чудесное умение не обманываться, не поддаваться иллюзиям, какими бы сладкими те ни казались.
* * *
Начало стихотворения Бориса Слуцкого: "– По отчеству, – учил Смирнов Василий, – / их распознать возможно без усилий! / – Фамилии – сплошные псевдонимы, / а имена – ни охнуть, ни вздохнуть, / и только в отчествах одних хранимы / их подоплёка, подлинность и суть".
Кого возможно определить по отчеству, сомневаться не приходиться: не даст то же стихотворение Слуцкого: "Но отчество – Абрамович, Абрам – / отец, Абрам Наумович, бедняга. / Но он – отец, и отчества, однако, / я, как отечества, не выдам, не отдам".
Ясно, что отличало Василия Александровича Смирнова? Когда я работал в "Литературной газете", кто-то (кажется, Гулиа, – наш член редколлегии) рассказывал, как Анатолий Софронов заставил Василия Смирнова, когда тот был главным редактором журнала "Дружба народов", взять себе в заместители критика Дмитрия Старикова, только что ставшего софроновским зятем. Был Стариков сервильным, рептильным критиком, ненавидел почти то же, что ненавидел Смирнов, и любил почти то же, что тот. Кочетов, у кого через несколько лет Стариков окажется в заместителях, будет души в нём не чаять. А Смирнов не смог. Ему не давало покоя, что Стариков был полуевреем. Боясь Софронова, он на работу Старикова, конечно, взял. Но вечно был им недоволен. И недовольство своё выражал всегда одинаково: "Знаем мы вас, полукровок!" И самое смешное, заканчивал свой рассказ (всё-таки Гулиа!), что при этом он был редактором журнала, который назывался "Дружба народов".
Написал Василий Александрович Смирнов не очень много. Про роман "Гарь" (1937) и "Сыновья" (1940) давно никто не вспоминает, но эпопея "Открытие мира" помнится хотя бы своим названием. Смирнов её писал всё послевоенное время до своей смерти (умер 19 октября 1979 года). Наполучал массу положительных рецензий, но – что удивительно! – ни одной премии ни за один том (а смерть остановила его на пятом).
Правда, хвалят её порой таким языком, что и не поймёшь: точно ли хвалят или издеваются над писателем:
"Роман "Открытие мира" давно стал, как тот же летний жарко дышащий сенной амбар, хранящий дары лугов и лесов, подлинной энциклопедией жизни северной деревни в канун Октября. Никакой приблизительности, ни следа от пейзажей-анонимов, от номенклатуры видов, когда вообще "шумят деревья", "цветут растения", ни единой скудной выцветающей словесной краски, отмеченной печатью языковой засухи!"
Что ж. Для такой цветастой критики роман даёт все основания. Он скушен. И чем дальше продвигается в своё повествовании Смирнов, тем очевиднее иссякает его умение писать.
Даже Паустовский счёл нужным заметить первую книгу романа: "Ямщики, отходники-"питерцы", дети, старухи-сказочницы, затуманенные вечной заботой матери-крестьянки, нищие, богомольцы, ярмарочные торговцы, пастухи, прощелыги, подлинные деревенские поэты – рыболовы и охотники – такова эта разнообразная галерея людей… Писатель В. Смирнов – волгарь, ярославец. В этом слове "волгарь" для нас заложено многое – и луговые наши просторы, и величавое течение рек, и дым деревень, и леса, и Левитан, и Горький, и Языков, и Репин, и Чкалов, и Островский. Волга – это особый уголок нашей души". Правда, перечисление не есть ещё похвала. И называет Смирнова "волгарём" Паустовский, кажется, только для того, чтобы полюбоваться смыслом определения, а не самим Смирновым, и в самом деле волгарём, ярославцем, родившимся 31 декабря 1905 года.
Но уже второй том замечают писатели рангом намного ниже Паустовского. А к концу эпопеи приходится Смирнову обходиться похвалами совсем уж неприличных литераторов, типа Зои Кедриной. Что поделать. Как говорит народ: каков дядя для людей, таково ему и от людей!
20 ОКТЯБРЯ
Александр Васильевич Дружинин, родившийся 20 октября 1824 года, считается предшественником Тургенева в описании женской любви в своей повести "Полинька Сакс" (1847). А образ энергичного практика Константина Сакса предвосхищает гончаровского Штольца и Калиновича из романа А.Ф. Писемского "Тысяча душ".
По инициативе Дружинина в некрасовском "Современнике" появились ежемесячные лёгкие обзоры текущей периодики. Потом появились такие же обзоры зарубежной литературы. И в "Современнике" и в "Отечественных записках" появлялись историко-литературные и литературно-критические очерки – о зарубежных романистах С. Ричардсоне, О. Голдсмите, А. Радклиф, графе Д. Трессане, О. де Бальзаке, В. Скотте, Р. Шеридане, Ф. Купере, Ч. Диккенсе, У. Теккерее.
В "Современнике" Дружинин публиковал юмористические фельетоны о петербургской жизни. Печатал переводы из Байрона. Перевод трагедий Шекспира "Король Лир", "Король Ричард III".
В "Библиотеке для чтения" он опубликовал свои художественные произведения: рассказы, повесть "Петергофский фонтан". Но они так же, как и напечатанный ещё прежде в "Современнике" "Рассказ Алексея Дмитриевича", не шли в сравнение с "Полинькой Сакс".
После прихода Чернышевского в "Современник" Дружинин прекратил сотрудничать с этим журналом. Переключился на "Библиотеку для чтения", куда привлёк в качестве авторов А.Н. Островского, Д. Григоровича, С. Максимова, И. Тургенева, поэтов Некрасова, Мея, Фета, Щербины. Во главе "Библиотеки для чтения" Дружинин вёл полемику с революционными демократами и пропагандировал теорию "чистого искусства".
Продолжил писать и печатать художественные произведения: повести "Легенда о кислых водах" (1855), "Обручённые" (1857), роман "Прошлое лето в деревне" (1862). Но, увы. Интереса у публики они не вызвали.
Этот энергичный человек скончался рано, в возрасте 39 лет: 31 января 1864 года.
В ноябре 1856 года Дружинин предложил создать Литературный Фонд по образцу английского. Благодаря его инициативе возникло Общество для пособия нуждающимся литераторам и учёным, которое просуществовало около 60 лет.
О том, каким уважением и какой любовью пользовался Дружинин, можно судить по стихотворению Фета, откликнувшегося на его кончину:
Умолк твой голос навсегда,
И сердце жаркое остыло,
Лампаду честного труда
Дыханье смерти погасило.
На мир усопшего лица
Кладу последнее лобзанье.
Не изменили до конца
Тебе ни дружба, ни призванье.
Изнемогающий, больной,
Души ты не утратил силу,
И жизни мутною волной
Ты чистым унесён в могилу.
Спи! Вечность правды настаёт,
Вокруг стихает гул суровый,
И муза строгая кладёт
Тебе на гроб венок лавровый.
* * *
Лёня Завальнюк. Мой старый товарищ времён "Юности" шестидесятых годов.
И он, и я часто приходили в этот журнал к Олегу Чухонцеву. Или к Станиславу Рассадину. Часто потом отправлялись посидеть в ЦДЛ.
Лёня писал много. Печатал большие подборки. Книги его выходили на Дальнем Востоке, где он проходил службу в армии. Первую свою книжку Леонид Андреевич Завальнюк, родившийся 20 октября 1931 года, издал в Амурском книжном издательстве в 1953 году. В Москве он окончил Литературный институт в 1959-м и отдельно – семинар Льва Ошанина (1960).
Но этот семинар дал ему немало. Ошанин познакомил его со многими композиторами, которые с удовольствием писали песни на его стихи.
Лёня любил писать. Писал не только стихи и не только для взрослых. Выпустил десяток детских книжек и три взрослые повести.
Другая грань его дарования – живопись. Живописные его работы находятся сейчас в частных коллекциях в разных странах. Лёня дарил полотна легко.
С десяток мультфильмов поставлено по его сценариям. В 1966-м по его повести был снят кинофильм "Человек, которого я люблю". В главной роли Георгий Жжёнов.
Предчувствовал ли он смерть, которая пришла за ним 7 декабря 2010 года? Сдаётся мне, что он слышал её раскаты, когда писал вот это своё позднее стихотворение:
Сиротским сердцем на стезе земной
Искал я души родственного свойства,
И легкокрылый голубь неустройства
Повсюду в жизни следовал за мной.
Растеряны тетрадки детских лет.
Я даже фотографий не имею.
В чужом дому на пошлую камею
Смотрю я с завистью:
В ней прошлого следы,
В ней воздух дома, вечный воздух дома.
Как не хватает мне семейного альбома,
Какой-то чахлой яблони,
Стола,
Прожжённого отцовской папиросой…
Зверь неустройства, жадный и раскосый,
С тяжёлым стуком следует за мной
И пожирает след, давясь слюною,
И вещи не срастаются со мною,
И нет мне дома на стезе земной.
* * *
В детстве я обожал пьесу Бронислава Нушича "Госпожа министерша". Спектакль по ней театра имени Моссовета я несколько раз слушал по радио.
А в 1969 году мне удалось посмотреть вот эту сцену из спектакля, где Живку, на которую внезапно свалилась обязанность стать госпожой министершей, обучает правилам света доктор Нинкович, секретарь министерства иностранных дел. Бесподобная Живка – Марецкая! Блистательный Нинкович – Плятт:
"Живка. Говорят, вы знаете все правила… Ну, как это сказать…
Нинкович. Правила хорошего тона; ле бон тон ди гран монд. [– Le bon ton du grand monde (фр.) – хороший тон высшего света.] О, сударыня, хороший тон – для меня почти воздух, без него я не могу дышать, аристократизм – моя натура.
Живка. Вы понимаете, я должна у себя принимать. Думаю завязать отношения со здешними иностранными посланниками и хочу завести в моём доме хороший тон.
Нинкович. Это вам подойдёт. Поверьте, вы хорошо сделали, что обратились ко мне.
Живка. Да, мне говорили…
Нинкович. Госпожа Драга, пока была министершей, ни одного, даже самого маленького шага не делала, не посоветовавшись со мной. Я составлял ей меню ужинов, обедов, по моему вкусу она обставила свой будуар, я устраивал её приемы, выбирал туалеты. У меня, знаете, особо изысканный вкус. Ен гу парфе. [– Un gout parfait (фр.) – прекрасный вкус.]
Живка. Скажите, пожалуйста! А я как раз думаю сделать себе вечернее платье.
Нинкович (осматривает её с видом знатока). Грис пале.[– Gris pale (фр.) – бледно-серое.] Светло-серое с отливом в голубизну ясного неба, крепдешин, немножко чего-нибудь розового, можно чуть-чуть отделать на рукавах и отворотах, или карманы в цвет… Не знаю, посмотрим… надо чем-нибудь немного оттенить…
Живка. Поедемте вместе со мной к портнихе.
Нинкович. С величайшим удовольствием!
Живка. А что вы ещё рекомендуете мне для хорошего тона?
Нинкович. Ах, да… главное. Се ла шоз пренсипал. [– C'est la chose principale (фр.) – это главное.]
Живка. Я сегодня вставила золотой зуб.
Нинкович. Хорошо сделали, в этом есть шик, это придаёт улыбке шарм.
Живка. Расскажите мне всё, что относится к хорошему тону и что ещё надо сделать. Я всё исполню.
Нинкович. Знаете ли вы какую-нибудь игру в карты?
Живка. Знаю, в "жандарма".
Нинкович. Ах, нет!.. Вы должны научиться играть в бридж.
Живка. Во что?
Нинкович. В бридж. Без бриджа невозможно представить себе даму высшего общества. Особенно если вы намерены принимать у себя дипломатический корпус. Дипломатический корпус без бриджа – это не дипломатический корпус.
Живка (не совсем уверенно). О да!
Нинкович. Госпожа, разумеется, курит?
Живка. Вот уж нет! Я и дыма-то не выношу.
Нинкович. Придётся, сударыня, научиться, ведь нельзя себе представить светскую даму без папиросы.
Живка. Боюсь задохнуться от кашля.
Нинкович. Ну, знаете, ради хорошего тона можно и потерпеть. Ноблес оближ.[-Noblesse oblige (фр.) – положение обязывает.] И ещё, сударыня, если только вы разрешите спросить вас кое о чём?…
Живка. Это тоже для хорошего тона?