Все эти события происходили одновременно и на фоне нового большого похода монголов на тангутское государство, на этот раз по замыслу "окончательного", призванного уничтожить государство тангутов. В третьем месяце (6 апреля – 6 мая) 1209 г. монгольские войска под командованием самого Чингис-хана в третий раз вторглись в Си Ся. Тангуты выслали навстречу Чингис-хану большую армию во главе с наследником престола. В решительном сражении она была разбита монголами. Чингис снова занял крепость Валохай Оттуда монголы начали наступление на столицу Си Ся Чжунсин. В одном из горных проходов в горах Хэланьшань (Алашань) у заставы Имынь их поджидала пятидесятитысячная армия тангутов. Тангуты на этот раз смело атаковали монголов и нанесли им поражение. Однако они не приложили никаких усилий, чтобы в летнюю жару, которую всегда не любил Чингис-хан, развить успех. Два месяца обе армии стояли друг против друга, не вступая в сражение. А к осени, получив подкрепления и пользуясь благоприятной погодой, Чингис начал новое наступление на столицу Си Ся. Монгольская конница небольшими силами атаковала лагерь тангутов. Легко отразив атаку монголов, тангуты поверили в новую победу и всем войском начали преследование бегущего противника. Монголы только этого и ждали – тангуты сами попали в ловушку. "В битвах с врагом, – писал позднее Марко Поло, – берут верх вот как: убегать от врага не стыдятся, убегая, поворачиваются и стреляют. Коней своих они приучили, как собак, ворочать во все стороны. Когда их гонят, на бегу дерутся славно да сильно, так же точно, как бы стояли лицом к лицу с врагом; бежит и назад поворачивается, стреляет метко; бьет и вражьих коней и людей; а враг думает, что они расстроены и побеждены, и сам проигрывает оттого, что кони у него перестреляны, да и людей изрядно перебито. Татары как увидят, что перебили и вражьих коней, и людей много, поворачивают назад и бьются славно, храбро, разоряют и побеждают врага" [Марко Поло, с. 91].
Жертвой этого тактического приема татаро-монголов пала и тангутская армия. Она была полностью разгромлена. Многие тангутские полководцы попали в плен. В октябре первые монгольские всадники появились под стенами столицы Си Ся. Началась длительная осада города. И здесь монголы действовали по-своему, создавая собственную тактику взятия городов. "Всякий раз при наступлении на большие города, – писал Чжао Хун, – они сперва нападают на маленькие города, захватывают в плен население, угоняют его и используют [на осадных работах]. Тогда они отдают приказ, чтобы каждый конный воин непременно захватил десять человек. Когда людей захвачено достаточно, то каждый человек обязан набрать столько-то травы или дров, земли или камней. Татары гонят их день и ночь; если люди отстают, то их убивают. Когда люди пригнаны, они заваливают крепостные рвы [вокруг городских стен тем, что они принесли] и немедленно заравнивают [рвы]; некоторых используют для обслуживания колесниц, напоминающих гусей, куполов для штурма, катапультных установок и других работ. [При этом татары] не щадят даже десятки тысяч человек. Поэтому при штурме городов и крепостей они все без исключения бывают взяты. Когда городские стены проломлены, татары убивают всех, не разбирая старых и малых, красивых и безобразных, бедных и богатых, сопротивляющихся и покорных, как правило, без всякой пощады. Всякого, кто при приближении противника не подчиняется приказу [о капитуляции], непременно казнят, пусть даже он оказывается знатным" [Полное описание, с. 67].
Во время осады тангутских городов и крепостей на костях тангутов создавалась эта монгольская тактика взятия городов. Именно в стране тангутов монголам впервые пришлось вести осадную войну, именно здесь они столкнулись с катапультами – камнеметными блидами и другой осадной и защитной техникой дальневосточного средневековья, которой тангуты владели очень хорошо. Именно здесь они стали осваивать эту технику и принуждать вражеских военных специалистов к участию в осаде их собственных городов.
В осажденной столице тангутов был созван государственный совет. Последнее слово оставалось за государем Ань-цюанем. Все замолчали.
– Более двухсот лет наша династия правит государством. И вот враг, пришедший с севера, уже в который раз заставляет нас думать о жизни и смерти династии. Теперь он у стен столицы, не время для праздных разговоров. Повелеваю всем подняться на стены. Я сам приду туда!
Один за другим покидали сановники императорский дворец. Ань-цюань вышел во двор. Ему подали коня. Почти все население столицы поднялось на городскую стену. Устанавливали катапульты и большие самострелы. Лучники несли тугие связки стрел. На стены втаскивали камни. Кипятили в огромных котлах воду и смолу. Было отбито несколько штурмов. Крепкие стены города казались неприступными благодаря мужеству его защитников.
Между тем в походной юрте Чингис-хана тоже состоялся совет, решивший: раз не удается взять город штурмом, его надо затопить.
Наступила глубокая осень, шли проливные дожди. Население, согнанное из соседних областей, пленные, монгольские воины возводили плотину на реке. Потоки воды хлынули в город. Вода заливала квартал за кварталом. Рушились здания, тонули люди.
Ань-цюань срочно отправил посольство в Цзинь, чтобы просить чжурчжэней выслать войска на помощь осажденным. Тангуты знали, что три года назад, после великого курилтая 1206 г., Чингис, получивший чин на чжурчжэньской службе за поход против татар, перестал официально признавать старшинство Цзинь, а затем, судя по сообщению китайского источника, "порвал с Цзинь". По-видимому, они знали, что курил-тай обсуждал возможность войны с Цзинь. Очевидно, Чингис не только стремился уничтожить государство тангутов, но и активно готовился к войне против своего главного врага – чжурчжэней, намеревался отомстить за гибель Амбагай-хагана. Поэтому наиболее благоразумные цзиньские чиновники из тех, кто и раньше выступал за союз с Си Ся против монголов, предлагали немедленно начать войну с Чингис-ханом.
– Если Си Ся погибнет, монголы обязательно нападут на нас, – говорил один из них. – Лучше уж совместно с Ся атаковать их с фронта и тыла.
Это был благоразумный совет. Тангуты и чжурчжэни вместе могли бы если и не уничтожить исходящую от монголов опасность, то хотя бы блокировать монгольские войска, не выпускать их за пределы монгольских степей.
Однако цзиньский государь Вэй-шао ван относился к тан-гутам враждебно. Ответ его тангутским послам был груб и неумен:
– Моему государству выгодно, когда его враги нападают друг на друга. О чем же беспокоиться?
Следуя некогда воспринятой ими старой китайской тактике "бороться с варварами руками самих же варваров", чжурчжэни отказались помочь тангутам, тем самым во многом предопределив и свою собственную судьбу, и судьбы других народов.
Так тангуты остались без союзника, один на один, лицом к лицу с врагом, а вода все прибывала, угрожая разрушить стены города. Гибель Си Ся казалась неминуемой. Дождь лил уже вторые сутки. В мутных потоках, затопивших улицы, зловеще плавали распухшие трупы. Полуживые люди ютились на крышах уцелевших домов, на городской стене, в отчаянии ожидая своего часа. Серый холодный рассвет не сулил ничего хорошего.
В монгольском лагере заметно было какое-то движение. Среди осажденных разнеслась весть: враги готовят штурм, государь приказал всем достойно принять смерть. Уже рассвело, когда тангуты с удивлением увидели, что вода стала убывать. В лагере же монголов случилось что-то невероятное. Побросав юрты, имущество, монголы вскакивали на коней и мчались в сторону ближайших гор. И когда ветер к полудню разогнал тучи и впервые за много дней проглянуло желтое холодное солнце, тангуты поняли, что свершилось чудо. Ранним утром прорвалась воздвигнутая монголами плотина, и вода затопила монгольский лагерь (см. [Кычанов. Очерк, с. 299–300]).
Вынужденные отказаться от мысли на этот раз покончить с тангутами, монголы повели переговоры о мире. К Ань-цюаню прибыл посол Чингис-хана Эда. По-видимому, первым условием монголов было требование выступить их союзниками в последующих войнах, и прежде всего с Цзинь. Как нежелание уйгуров и чжурчжэней, двух соседей Си Ся, помочь тангутам поставило их на грань катастрофы, так и обязательство Си Ся не помогать Цзинь лишило чжурчжэней всяких союзников в будущей войне с монголами. Южносунское китайское государство было враждебно Цзинь и могло стать только союзником монголов в их войне с чжурчжэнями, как это потом и произошло. Но тангуты, соглашаясь быть "правой рукой" Чингис-хана, т. е. в какой-то мере признавать его старшинство и помогать ему, упорно отказывались стать участниками его походов, ссылаясь в переговорах на свою оседлость:
– Кочуем мы недалеко, а городища у нас глинобитные. Если взять нас в товарищи, то
Быстрый налет учинить ли,
В жаркой ли сече рубиться
В быстром набеге твоем
Явно врага не нагнать нам.
В жарких же сечах подавно
Нам устоять невозможно[Сокровенное сказание, с. 180].
Вместо участия в походах Чингис-хана тангуты предложили ему большой выкуп – верблюдов, сукна, охотничьих соколов. "Тангутский государь, – сообщает "Тайная история", – сдержал свое слово: собрал со своих тангутов столько верблюдов, что с трудом их доставили к нам" [там же, с. 181]. Тангутская принцесса по имени Чахэ стала женой Чингиса. По сведениям Рашид-ад-дина, монголы оставили в тангутском государстве своего наместника и гарнизоны [Рашид-ад-дин, т. I, кн. 1, с. 144], но это неверно, так как победа Чингиса была неполной, а последовавшие затем события исключают всякую возможность присутствия монгольских гарнизонов в Си Ся.
Поход 1209–1210 гг. на тангутов и договор с ними 1210 г. явились первой большой военной победой Чингис-хана за пределами монгольских степей. Государство Си Ся считалось сильным противником, и победа над ним возвысила в глазах соседних народов Чингис-хана и поколебала уверенность в себе многих его будущих противников, многих, кроме главного врага – чжурчжэньского императора Вэй-шао вана. Когда монголы совершали нападения на границы Цзинь, спесивые чжурчжэньские чиновники говорили им:
– Наше государство подобно морю, а ваше – горсти песка. Разве вы можете покорить нас?
Вступив в 1209 г. на престол, Вэй-шао ван послал Чингисхану указ с извещением о своем приходе к власти. Прибывший в ставку Чингис-хана цзиньский посол требовал, чтобы Чингис лично принял указ, опустившись на колени. Но пришли иные времена. Чингис не только не встал на колени, а более того, демонстративно плюнул в южную сторону, в направлении государства Цзинь, обозвал при всем народе чжурчжэньского императора дураком, вскочил на коня и умчался, выказав полное пренебрежение к своему мнимому сюзерену. Это означало полный разрыв, и обе стороны стали готовиться к войне. Ее задержал только тангутский поход Чингис-хана, затянувшийся против его ожиданий. Надо сказать, что не все разделяли уверенность Вэй-шао вана в своей безопасности, были и такие, кто сочувствовал тангутам. Есть сведения о том, что во время нападения монголов на Си Ся в 1209 г. из Цзинь было отпущено много рабов-тангутов.
К 1210 г. Чингис-хан обеспечил себе западный фланг для войны с Цзинь. Уйгуры и карлуки надежно отгородили его от кара-китаев, тангуты были нейтрализованы. Союз тангутов и чжурчжэней (о допустимости такого союза писал и Л. Гамбис [Гамбис, с. 97]) стал отныне невозможен. Чжурчжэням в ближайшие же месяцы предстояло пожать первые плоды своей близорукости.
Шаман Кокочу
Волхвы не боятся могучих владык.
А.С. Пушкин
Кокочу, Тэб-Тэнгри – "Самый Небесный", шаман Чингис-ха-на, "посредник" между ним и великим Вечным Небом, освятивший на великом курилтае власть Темучжина над монголами, вел себя в Чингисовой орде все более своевольно. Он внушал многим суеверный страх. По-видимому, это был человек богатырского здоровья. В разгар зимы Кокочу садился голым на лед, который таял от тепла его тела. Клубы пара окутывали Кокочу, и простой народ верил, что шаман вознесся на небо на белом коне [Рашид-ад-дин, т. I, кн. 1, с. 167]. С одобрения отца своего Мунлика, некогда услужившего Есугаю и малолетнему Темучжину, и при поддержке своих шестерых братьев Кокочу не только обращался, как ему вздумается, с рядовыми нукерами и нойонами Чингиса, но и стал посягать на членов семьи самого хана. И ранее "с Чингис-ханом он говорил дерзко, но так как некоторые его слова действовали умиротворяюще и служили поддержкой Чингис-хану, то последнему он приходился по душе. Впоследствии, когда Тэб-Тэнгри стал говорить лишнее, вмешиваться во все и повел себя спесиво и заносчиво, Чингис-хан полнотою своего разума и проницательности понял, что он обманщик и фальшивый человек" [Рашид-ад-дин, т. I, кн. 1, с. 167].
Хасар, брат Темучжина, физически сильный человек, имел характер незлобивый и простодушный. Как-то раз подстрекаемые Кокочу сыновья Мунлика избили Хасара. Чингис не только не заступился за брата, а прогнал его с глаз долой:
– Слывешь непобедимым, а вот оказался побежденным!
Плача, Хасар поднялся и вышел из юрты Чингиса. Обидевшись на брата, он три дня не появлялся в его юрте. Тем временем коварный Кокочу, пользуясь размолвкой братьев, задумал окончательно погубить Хасара. Видимо, не впервой в сладких снах своих видел он себя, а не Чингиса повелителем монголов, особенно теперь, когда сила восторжествовала и все были покорены. Ведь еще в пору междоусобицы в монгольских степях Тэб-Тэнгри воспринимался недругами Чингиса как его враг в стане самих монголов. Когда Ван-хан задумал напасть на Чингиса, он не случайно пытался привлечь на свою сторону Кокочу: "Будем действовать сообща: я отсюда, ты оттуда!" Но тогда Кокочу не осмеливался открыто выступать против Чингиса. Однако растущая слава и власть Чингиса стали для него как бельмо на глазу. Он рассудил, что, прежде чем занять место Чингиса, он должен избавиться от возможных его преемников, его братьев, сыновей. Как только Кокочу понял, что Чингис не намерен заступаться за Хасара, он решил прибегнуть к своей власти шамана и, явившись к Чингису, сказал:
– Вечный Тэнгри возвещает мне свою волю так, что выходит временно править государством Темучжину, а временно – Хасару. Если ты не предупредишь замыслы Хасара, то за будущее нельзя поручиться [Сокровенное сказание, с. 176].
Верил ли Чингис, что Кокочу действительно связан с Вечным Небом, или просто поддался наговору, но он в ту же ночь велел арестовать Хасара. Связав руки брату, он подверг его допросу, пытаясь увериться в своих подозрениях. Как рассказывается в "Алтан Тобчи", "матушка, узнав об этом, ночью же отправилась в крытой повозке, запряженной белым верблюдом. Всю ночь она провела без сна в пути и прибыла с восходом солнца. В это время августейший Чингис-хан допрашивал Хасара, у которого были связаны рукава, сняты шапка и пояс. Тогда-то и прибыла матушка. Августейший Чингис-хан, уличенный, вздрогнул, испугавшись матушки" [Алтан Тобчи, с. 194–195]. Освободив Хасара, не зная, как пристыдить Чингиса, Оэлун в гневе присела на корточки и, обнажив груди свои, положив их на колени, сказала:
– Видите? Вот груди, которые вы сосали. Какое же преступление совершил Хасар, что ты губишь родную плоть? Те-мучжин опорожнял когда-то одну полную грудь. Хачиун с От-чигином вдвоем не могли опорожнить и одной. А Хасар успокаивал меня и ублажал, опорожняя обе груди мои. Вот почему мой Темучжин взял умом, а Хасар меткой стрельбой и силой. Не за то ли вы и возненавидели Хасара, что это он раздавил врагов?
– Страшно и стыдно мне материнского гнева, – сказал Чингис, успокоил мать и, отпустив Хасара, уехал сам" [Сокровенное сказание, с. 176–177].
Однако подозрения не оставляли Чингиса. Втайне от матери он отобрал у Хасара более половины выделенных ему людей, оставив ему тысячу четыреста юрт из бывших у него ранее четырех тысяч. Хасар отныне жил в вечном страхе, и некоторые из близких ему людей, страшась гнева Чингиса, бежали от него. Если следовать "Алтан Тобчи", то в этот раз Хасар проявил все-таки враждебность по отношению к брату: "Хасар потихоньку, так, чтобы матушка не знала, забрал тысячу триста человек и выступил с враждебными намерениями. Матушка узнала об этом и вскоре скончалась". "Тайная история" также подтверждает, что Оэлун скончалась, не перенеся ссоры между ее сыновьями [Алтан Тобчи, с. 195; Сокровенное сказание, с. 177].
Тэб-Тэнгри, Кокочу, остался безнаказанным. Преследовать откочевавшего Хасара был отправлен Субетай-баатур. Он уговорил Хасара не бунтовать, вернуться и покориться воле брата:
"Если разлучишься с родной семьей,
Станешь пищей для чужого человека. Да!
Если разлучишься с материнской родней,
Станешь пищей для монгольских людей. Да!
Если разлучишься с многосемейными людьми,
Станешь пищей для сироты. Да!
Если распадется многочисленный народ,
Станет он пищей для малого народа. Да!
Может, найдешь себе рабов и слуг,
Но родной семьи не найдешь.
Может, найдешь себе подданных,
Но родичей, рожденных в одном роду,
Не найдешь!
Так он сказал. Хасар был согласен с этими словами и возвратился" [Алтан Тобчи, с. 197].
Чингис-хан, видимо, побаивался чудодейственной силы Кокочу. Может быть, какие-то не известные нам обстоятельства мешали ему вступить с ним даже в тайное противоборство. Кокочу же непрестанно готовился к борьбе с Чингис-ханом за власть. Он сплачивал вокруг себя нукеров, знатных нойонов, людей разных племен и народов Монголии и других подвластных Чингис-хану народов. К нему стекались люди "всех девяти языков". Вскоре в ставке шамана людей оказалось "столь же много, как у самого Чингиса", и дошло дело до того, что и "от Чингис-хановой коновязи многие подумывали уйти к Тэб-Тэнгри". Победитель и великий хан встал перед лицом великой опасности. Дело шло о его жизни или смерти, и гибель подстерегала его не на поле битвы, а совсем рядом. Настало то время, когда Чингис сам стал искать повода разделаться с Кокочу. Случилось так, что от Отчигина, младшего брата Чингиса, который вместе с покойной Оэлун имел удел в десять тысяч юрт, люди стали перебегать к Кокочу. Отчигин отправил к Кокочу своего посланца по имени Сохор и потребовал возвращения беглецов. Однако Кокочу, по-видимому, считал, что положение его настолько прочно, что ему не страшен никто из ханского рода. Над Сохором всячески надругались" ("этого посланца он (Кокочу) избивал, мучил"), а потом прогнали прочь, без коня, пешком, навьючив ему на спину седло, со словами:
– Будешь послом под пару Отчигину! Разгневанный и оскорбленный Отчигин лично прибыл в ставку Кокочу. Семеро братьев в ответ на гневные слова Отчигина:
– Я отправил своего посланца Сохора, а ты отослал его обратно пешком, избив и измучив. Теперь я сам пришел, чтобы вернуть своих людей! – окружили его плотным кольцом и стали нагло издеваться над ним:
– Разве правильно было, что ты послал своего посланца Сохора?
Боясь, что ему не уйти от шамана, Отчигин признался:
– Неправильно я сделал, что отправил посланца.
– Если ты сделал неправильно, то стань на колени и покайся!
И братья Кокочу принудили Отчигина встать на колени.