Вера и жизнь - Всеволод Чаплин 7 стр.


Другие ошибки Горбачева думающей молодежью воспринимались более тяжело. На территории СССР начались межнациональные конфликты – в Казахстане, вокруг Нагорного Карабаха, в Ферганской долине. Вскоре под вопросом оказалась целостность страны. Многие из молодых "неформалов" по-прежнему радовались и даже злорадствовали – слишком велика была неприязнь к советскому строю и безбожной верхушке. Некоторые мои друзья откровенно говорили: "Пусть нас хоть американские ракеты разбомбят, лишь бы не было проклятого совка". Те, кто был тогда у власти в стране, с молодежью предпочитали не общаться, а зря. Многое могли бы объяснить, если б захотели.

Окраинный национализм имел и религиозную окраску – в Литве, на Кавказе, на Украине. Святейший Патриарх Кирилл, еще будучи митрополитом, как-то сказал: "Униаты развалили Советский Союз". Казалось бы, сколько было униатов и сколько остальных советских граждан?! Однако посмотрим на ситуацию повнимательнее. В марте 1991 года прошел референдум о судьбе СССР – проголосовало почти 80 % граждан Союза, из них 76 % поддержали сохранение единого государства. Началась разработка нового Союзного договора. Среди республик, его подписавших, наверняка оказалась бы и Украина, если бы не массовые протесты в Киеве, на которые съехались по преимуществу жители трех западных областей – Львовской, Тернопольской и Ивано-Франковской. То есть те самые униаты. Бомба, заложенная в 1596 году, когда под польским влиянием часть православных была присоединена к Риму при сохранении "восточной" обрядности, сработала через четыре с небольшим столетия.

* * *

Впрочем, не менее важной причиной для распада единой страны стала попытка захвата власти Государственным комитетом по чрезвычайному положению (ГКЧП). В августе 1991 года я учил английский в Бирмингеме по линии Конференции европейских церквей. Незадолго до этого меня назначили заведующим сектором общественных связей и политического анализа ОВЦС. О произошедшем я узнал от преподавателей, потом из телеэфира. Начал рваться в Москву – приехать не получилось. Соученики из разных стран и педагоги-англичане, конечно, спрашивали о происходившем. Большинство искренне сочувствовало. Даже переживало – ведь рушился послевоенный мир, рушилась ядерная держава. Успокаивал меня только отец Миленко Зебич – священник из сербского прихода, куда я ходил сослужить по воскресеньям и праздникам. После кофе и сливовицы он всегда говорил о России со своеобразными надеждами.

– Слушай, Всеволод, – заговорщически шептал пожилой серб. – У вас, у русских, нет наследника престола. Все, кто есть, – так, седьмая вода на киселе. А у нас есть Александр Карагеоргиевич (имя кронпринца возносилось в этом храме за каждым богослужением. – Прим. авт.). У нас, у сербов, нет атомной бомбы. А у вас есть. Смотри, все очень просто – мы вам царя, вы нам бомбу! И помни: нас, сербов, 250 миллионов. Вместе с вами, с русскими.

Утешало это меня слабо. Из Москвы доносились все более тревожные вести. На смену советской централизованной власти приходил хаос – и понимание этого перекрывало радость от падения безбожного режима.

Вскоре началась охота на ведьм. Демократы начали вести себя вполне по-тоталитарному. В Церкви это выразилось в заговоре против Синода, якобы поддержавшего ГКЧП. Диакон Андрей Кураев, на тот момент ненадолго прорвавшийся в спичрайтеры Патриарха Алексия, дал ему на подпись пару текстов, лоялистских по отношению к Ельцину и его окружению. Потом митрополит Кирилл предложил тексты более сбалансированные – и они тоже были одобрены (как я уже писал, покойный Патриарх в политике разбирался мало и доверял людям, декларировавшим свою компетентность и осведомленность). Вскоре отец Андрей начал раздавать журналистам наброски текстов, обличавших Кирилла и других митрополитов в поддержке ГКЧП. В атмосфере осени 1991 года для светских людей это значило немедленное отстранение от должности. На подобный же процесс в Церкви и был расчет. Мне тогда удалось заполучить один из набросков, а вскоре знакомый журналист публично "слил" Кураева. На этом его молниеносная карьера, по большому счету, закончилась навсегда – к принятию серьезных решений "рискового" манипулятора подпускать уже не решались.

Так или иначе, ГКЧП был обречен. Его члены сами не верили в успех, не готовы были проявить волю. Народная поддержка была не на их стороне. Многие люди, как и я тогда, наивно считали: стоит избавиться от маразмирующей КПСС – и страна заживет счастливо и сытно. Как вожделенный Запад.

Очень скоро стало ясно: Россия лишилась политической, идейной, а во многом и духовной самостоятельности. И власти, и подавляющее большинство СМИ стали агрессивно продавливать западный путь развития экономики и государственного устройства – путь вовсе не очевидный. Советский Союз в течение нескольких десятилетий создавал этому пути альтернативу, и довольно успешную. Она влияла не только на третью часть мира, пошедшую по "социалистическому" или прямо коммунистическому пути, но и на сам Запад. Левые партии, профсоюзы, рабочие движения стали там сильным противовесом всевластию глобального бизнеса именно потому, что за ними незримо (или вполне явно) стоял СССР. Даже Католической церкви, традиционно объединявшей правых консерваторов, пришлось вести диалог с марксистами и мириться с наличием в своих рядах "теологии освобождения" – доктрины левого толка, которая развилась в Латинской Америке и потом перекинулась на страны Запада. Сейчас все это почти забыто.

Для того чтобы нам не стыдиться своей политической культуры перед остальным миром, не оправдываться перед ним за наши отличающиеся политические модели и политические отношения, не доказывать всю жизнь, что мы такие же демократы, как Запад, для этого нам нужен здоровый идеал. Его нужно объяснить, в том числе Западу – надеясь на то, что здоровые силы на Западе смогут нас понять и перестать думать о нас как просто об отсталых народах, об отсталых людях, которые по каким-то иррациональным причинам стараются сдерживать все то доброе и хорошее, что Запад нам несет. Набору взглядов, иерархии ценностей, которые нам сегодня навязываются извне, нам нужно противопоставить не самооправдание, не извинения, не робкие речи перед лицом "всемогущего судьи", а свой положительный идеал, который может быть укоренен в Священном Писании, в Библии, может быть укоренен в духовном наследии нашей культуры, которую на Западе уважают и понимают. Идеал, который дал бы понять, что мы не ищем чисто шкурных интересов и не пытаемся подавлять свободную волю народов. <…> Я абсолютно убежден, что это должен быть идеал единства, и этот идеал очень крепко укоренен в Священном Писании – в Библии, равно как и в Коране. Идеал единства общества, единства народа, власти, Церкви и других религиозных объединений. Идеал, противоположный плюрализму. Плюрализм – это болезнь, это греховное состояние общества. Соревновательная демократия является признаком разделенности. А любая разделенность есть грех и зло. Выдвинуть альтернативу разделенности, альтернативу соревновательности, политическую альтернативу плюрализму, мне кажется, можно, если мы сможем выразить эти идеи внятно и убедительно.

Из выступления на Первом Евразийском российско-белорусском форуме, октябрь 2004 г.

Советская система проиграла не потому, что была экономически неэффективна. Да, в "соцстранах" было поменьше качественных бытовых товаров, но наука, техника, военное дело не уступали западным. "Социалистический блок" рухнул оттого, что прогнила его элита. Старшие ее поколения погрузились в непробиваемую косность. Молодые – бросились скупать западные шмотки и тачки, обустраивать мещанский быт, "устраиваться в жизни". И причиной всего этого кризиса стала мертвая, безжизненная идеология. Без Бога, Которого в СССР отвергли, без "предельных" целей и смыслов, без вечных ценностей, ради которых не страшно умереть, жизнеспособную цивилизацию не построишь. И если на заре советской власти героика коммунизма была основана на молодости лидеров и на драйве, свойственном каждому новому движению, то через несколько десятилетий жизнь показала: всего этого никогда не бывает достаточно, если нет перспективы вечности. В самом деле, глупо жить ради собственных материальных благ – в гробу карманов нет. Но не менее глупо ставить целью материальное благо "будущих поколений" – ты их не увидишь. Без Бога жизнь бесцельна. Хорошо на эту тему "пошутил" в одной песенке Псой Короленко:

Нам уж коммунизма
Не увидеть, брат.
Нам напрасно звездочки
Красные горят.
Солнце коммунизма
Не увидим – что ж,
Я тогда умру уже, и ты умрешь. <…>

Там уже не будем
Мы с тобой -
Может быть, там будет
Кто-нибудь другой.
Может быть, там будет
Наш любимый сын.
Может быть, там будет
Кто-нибудь один.

Третье поколение коммунистических деятелей это поняло и стало "брать от жизни все". Оно "слило" СССР, понадеявшись на западный стандарт сытой и спокойной жизни. Однако само скоро оказалось "слитым" – самостоятельной мировой роли для этих людей Запад не предусматривал.

Сейчас – и пусть ругают меня "справа" и "слева" – я готов сказать: нужно было сохранить систему советской власти и социалистическую экономику, дав всему этому религиозное содержание, православное и отчасти мусульманское, при всем внимании к некрупным религиозным меньшинствам и к интересам неверующих. Не надо было полагаться на внешних советников. Нужно было начать диалог с позднесоветской молодежью, дав ей возможность выстроить новую глобальную миссию России – эта миссия, о которой я скажу ближе к концу книги, была бы более привлекательна, чем опустошающий "вещизм". Думаете, такая возможность, упущенная в 90-е годы, не открыта нам сейчас?

Люди ищут справедливости, высших смыслов, переустройства мира. Нам нужно дать им возможность осуществить то, что они хотят, мирными, законными, но очень прямыми способами. Мы должны объединить этих людей. Мы должны здесь, в России, осуществить лучшие идеалы Святой Руси, халифата, СССР, то есть тех систем, которые бросают вызов несправедливости и диктату узких элит над волей народов. Если мы сможем ответить на самые сокровенные, самые смелые мечтания людей по всему миру, нам никакой терроризм и экстремизм будут не страшны. Мы будем идейно, духовно, нравственно сильнее любой злой силы. С терроризмом нужно бороться силой – это зло, которое уговорами, толерантностью, примиренчеством, пацифизмом, пораженчеством не истребишь. Однако силового ответа мало, поскольку даже самые сильные армии и спецслужбы не смогут победить угрозу, когда она захватывает умы и души людей. Некоторые люди вступают в запрещенную во многих странах террористическую организацию "Исламское государство", будучи настроенными на поиск справедливости и глобальной миссии, но их обманывают, они оказываются в чудовищно, убийственно грязных руках. Нам, России, нужно, чтобы лучшие люди, стремящиеся переустроить мир, шли к нам, объединялись с нами в разных странах, а может быть, и приезжали сюда, чтобы вместе с нами работать.

Из выступления на пленуме Общественной палаты РФ, ноябрь 2015 г.

Уже в первой половине девяностых большинство людей, надавно жаждавших перемен по западному образцу, начало откровенно тосковать по советским временам. К этому побуждали не только экономические проблемы – обнуление сбережений, развал социальной системы, разгул криминального "бизнеса", откровенное надувательство ваучерной приватизации по Чубайсу. Гордые советские граждане вдруг оказались жителями страны, об которую в мире вытирали ноги. Распад СССР сделал десятки миллионов русских людьми второго сорта. Не случайно Всемирный русский народный собор – организация, созданная в 1993 году по инициативе общественников, подхваченной митрополитом Кириллом, – в середине девяностых заявил, что русский народ есть "разделенная нация на своей исторической территории, которая имеет право на воссоединение в едином государственном теле".

Вчерашние либерал-демократы и западники становились ярыми противниками курса Ельцина – Гайдара. В Верховном Совете многие понимали, что мнение народа склоняется в сторону контрреформаторов. Это не могло не привести к конфликту с президентской властью. Все разрешилось кризисом сентября – октября 1993 года. Импичмент Ельцина был неизбежен, и его окружение пошло на обострение. Печально знаменитым указом № 1400 Ельцин, вопреки Конституции, распустил Съезд народных депутатов и Верховный Совет – формально для запуска конституционной реформы, фактически ради сохранения собственной власти. Люди начали стягиваться к Белому дому. Конституционный суд не признал действия Президента законными. На всю страну прозвучали слова главы КС Валерия Зорькина, адресованные Ельцину: "Вы покинули конституционное поле. Вернитесь в него". В ответ оголтелые сторонники "демократии" на митингах кричали: "Зорькин-позорькин"! Впрочем, большинство людей понимало, что происходит беззаконие. 24 октября Съезд народных депутатов объявил Ельцина низложенным, но реально отстранить Президента от власти парламентарии не могли и не пытались. Началось двоевластие и силовое противостояние – сначала относительно вялотекущее.

Кому-то в 1993 году казалось, что определенная точка зрения победила, что люди, активно не принимавшие советскую действительность, стремившиеся навсегда утвердить в обществе демократию западного образца и капитализм, одержали окончательную победу. И что никто никогда на уровне принятия государственных решений не будет оспаривать этот курс так, как оспаривал его Верховный Совет в начале 1990-х.

Но история сложилась иначе. Наше общество, а потом и государственное руководство, народ, а потом и власть, исполнительная и законодательная, все в большей мере начали понимать, что не получится в России силой оружия – или силой убеждения, политического давления, промывания мозгов, обмана – утвердить однозначную ориентацию на Запад.

Да, в России всегда существовали либеральные политические группы – прозападные или пророссийские. И они имеют очень важное место в политической жизни. Более того, их роль в обществе будет периодически то увеличиваться, то уменьшаться – так же как и роль консерваторов, ориентированных на самостоятельность России и не приемлющих капитализм в его нынешнем виде. И те и другие имеют свое право на участие в истории страны, в ее настоящем, в тех дискуссиях, которые происходят, – и, безусловно, они будут играть определенную роль в будущем страны.

Но в течение второй половины 1990-х годов и всего отрезка текущего столетия, который мы прожили, однозначный диктат прозападных сил не получился. Люди стали возвращаться к пониманию необходимости самостоятельного развития, начали спорить с якобы бесспорными идеями западной демократии и капитализма. Сегодня, по большому счету, уже нельзя сказать, что победа одной политической группы, одержанная в 1993 году при помощи оружия, имеет какое бы то ни было значение для государственного строительства и преобразований, которые происходят в стране. Жизнь все расставила по местам. История выпрямила кривизну, которая произошла после одностороннего политического давления.

Это вовсе не значит, что сегодня надо унижать, растаптывать, исключать из жизни страны те силы, чья идея взяла верх в начале 90-х. Будем надеяться, что консерваторы и либералы, западники и почвенники, приверженцы разных взглядов на развитие страны будут иметь адекватное своей численности, интеллекту и практическим делам значение в построении будущего.

Каждый социальный слой должен адекватно участвовать в определении того, как нам жить, и ради чего жить, и что является главным. Чтобы это всегда было так, важно помнить жертвы трагических событий, разделявших наш народ, и уроки этих событий. Разные слои – простой народ, интеллектуалы и некнижные люди, жители Москвы и регионов – все это группы людей, которые никуда не денутся. И значит, к ним нужно прислушиваться до того, как в обществе начинается разделение, чреватое насилием и гражданской войной.

Из программы "Комментарий недели" на телеканале "Союз", октябрь 2014 г.

Парламентская сторона конфликта обратилась за посредничеством к Церкви. Митрополит Кирилл подхватил идею, в то время как другие иерархи прятались и ждали, чья возьмет. Без особого желания, но все-таки согласился с предложением стать медиатором Патриарх Алексий. Через некоторое время удалось убедить и президентскую сторону в том, что переговоры нужны, а Церковь – достойный посредник. Ельцина помог уговорить руководитель его администрации Сергей Филатов, у которого сложились личные отношения с заместителем председателя ОВЦС архимандритом Феофаном (Ашурковым), нынешним Казанским митрополитом. Я готовил некоторые документы и поддерживал связь с Белым домом – в том числе через иеромонаха Никона (Белавенца), который все время находился там по зову сердца и мог запросто зайти к председателю ВС Руслану Хасбулатову или к Александру Руцкому, который по парламентской "версии" исполнял обязанности президента.

Переговоры начались 1 октября – за пару дней до трагической развязки. Некоторые сегодня утверждают, что они были безрезультатны. Это неправда: была достигнута и положена на бумагу договоренность отвести войска от Белого дома в обмен на разоружение сторонников Верховного совета, а главное – сохранить и тогдашний парламент, и президентский пост за Ельциным. То есть по сути ситуация должна была вернуться ко времени до Указа № 1400.

То, что произошло дальше, разные стороны до сих пор интерпретируют по-разному. Мы, наверное, никогда не узнаем, кто первым начал стрельбу у Белого дома 3 октября (в "Останкино" в тот же день нападавшей стороной однозначно были сторонники Верховного совета). Но выгоден радикальный сценарий был именно президентской стороне – парламентскую компромисс устраивал. Симптоматично, что на провластных телеканалах (других тогда не было) в эти дни постоянно слышались призывы "покончить" с консервативным составом депутатского корпуса и упразднить систему советов. Подобные настроения царили и в коридорах власти.

Впрочем, защитники Верховного Совета вели себя не намного мягче. 2 октября мне нужно было пробиться в осажденный Белый дом, чтобы передать документы для Хасбулатова и Руцкого. После этого я походил по площади перед зданием, встретил многих знакомых. Многие были откровенно пьяны.

– Где твой Патриарх, где твоя Церковь? – крикнул мне один "христианский демократ", держа в руках флягу. – Вы должны, как Патриарх Гермоген, вести нас на Кремль, и мы повесим Борьку!

По телевизору в то время вещали некоторые "нехристианские демократы" – они, также со ссылками на Патриарха Гермогена, тоже призывали вешать – но уже "коммунистов".

Между прочим, люди левой ориентации – патриоты СССР – хоть и составляли большинство у Белого дома, были там не единственной политической группой. Пришли и монархисты, и православные патриоты. С ними пришел и отец Никон. Около Белого дома в 1993 году, пожалуй, впервые в большом количестве объединились православные "белые" консерваторы и консервативные коммунисты, которым ближе была идея великой Руси, а не идея мировой революции. На такое единение работали и митрополит Питирим, и тогдашний митрополит Кирилл.

Назад Дальше