Как нередко бывает, помог случай. В августе 1857 года Доджсоны гостили у старого друга отца Чарлза, Лонгли, который был прежде епископом в Рипоне, а теперь занимал епископский пост в Дареме. Увлечение Чарлза фотографией очень заинтересовало самого епископа, его семью и гостей - всем хотелось попасть в объектив молодого фотохудожника. Чарлз сделал много портретов, в том числе и портрет епископа. Среди гостей, желавших быть запечатленными, была некая миссис Уэлд с дочерью Агнесс Грейс. Девочка не отличалась особой привлекательностью, и Чарлз решил снять ее в образе Красной Шапочки - надел на нее плащ, дал в руки корзинку и поставил перед живой изгородью. Беседуя с миссис Уэлд, он неожиданно обнаружил, что Агнесс Грейс приходится Теннисону племянницей - сестра миссис Уэлд была его женой! Когда фотографии были готовы, Чарлз вручил их миссис Уэлд, присовокупив несколько экземпляров для мистера Теннисона - если тот соблаговолит их принять. Спустя две недели ему передали, что "Красная Шапочка" восхитила поэта - он назвал фотографию "настоящей жемчужиной".
Третьего сентября 1857 года, тщательно упаковав фотографическое снаряжение, Чарлз отправился в Шотландию, где провел три недели вместе со своими братьями Скеффингтоном и Эдвином, путешествуя пешком по живописным окрестностям. На обратном пути он остановился у приятеля в Озерном крае (Lake District) возле красивейшего озера Конистон, неподалеку от которого обосновался на лето Теннисон с семьей, и, по его собственным словам, "взял на себя смелость посетить их". Явившись в Трент-Лодж, где жили тогда Теннисоны, Чарлз послал свою визитную карточку, написав на ней: "Автор портрета Агнесс Грейс (Красная шапочка)". Характерно, что на карточке рядом с его именем стояло: "художник" (artist). Вероятно, именно так он себя и воспринимал - добавим, что к этому времени он уже имел на то основания. Поэта дома не оказалось, но миссис Теннисон приняла его любезно и познакомила с двумя сыновьями. "Я не встречал более красивых мальчиков этого возраста", - записал Чарлз. Он договорился сделать их портреты и через несколько дней нанес второй визит.
В это время и произошла его встреча с поэтом. Вот как описывает ее Чарлз: "Открылась дверь, и в комнату вошел взлохмаченный человек диковатого вида; его волосы, усы и борода росли, казалось, без всякого присмотра и почти скрывали выражение лица. Свободный сюртук, брюки и жилет из простой серой фланели, небрежно повязанный черный шелковый галстук. Волосы у него темные, глаза, кажется, тоже, взгляд острый и беспокойный, нос орлиный, высокий и широкий лоб - лицо и вся голова прекрасны и мужественны. С самого начала его обхождение было приятным и дружественным, в манере говорить ощущался какой-то затаенный суховатый юмор".
Говорили о фотографии, которая всё еще оставалась удивительной новинкой. Теннисона она очень интересовала; он признался, что и сам хотел бы ей заняться, но боится, что ему не хватит терпения. Он согласился позировать Чарлзу, и вскоре портрет был готов. Сфотографировал он и сыновей Теннисона Лайонела и Галлама, названного в память университетского друга Теннисона, поэта Артура Генри Галлама, умершего в возрасте двадцати двух лет. Ему посвящена поэма In Memoriam, одно из лучших творений поэта. Чарлз так высоко ценил эту поэму, что в 1861 году убедил своих сестер составить к ней подробный указатель: в нем было три тысячи пунктов! С разрешения Теннисона указатель был отпечатан в типографии и экземпляр послан ему.
Два портрета сыновей Теннисона принадлежат к лучшим работам Кэрролла. Если принять во внимание, сколько дублей приходилось делать фотографу и как долго - по полторы, а порой и до двух минут - "модели" должны были сидеть или стоять, не шевелясь, можно лишь удивляться тому, в каких свободных и естественных позах удалось Чарлзу запечатлеть мальчиков. Правда, его юные модели неоднократно свидетельствовали, что время обычно летело незаметно, ибо мистер Доджсон имел обыкновение рассказывать им во время съемки истории собственного сочинения.
Портрет Теннисона по-своему также замечателен: сумрачное, углубленное в себя лицо; руки, лежащие на коленях - правая судорожно сжата, в левой раскрытая книга; темные волосы, одежда и борода, приглушенный колорит. Сложный, закрытый мир, который часто приводил поэта к тяжким раздумьям и депрессии. Это психологический портрет, которым мог бы гордиться любой художник.
Чарлз, недавно прочитавший поэму "Мод" и не раз возвращавшийся к ней, просил автора объяснить ему некоторые "темные" места. Теннисон пытался уклониться, но молодой человек настолько увлекся, что, забыв про свою застенчивость, не отступал; Теннисону в конце концов пришлось сказать, что он и сам не знает, что значат эти строки. Чарлз был поражен. Он и не предполагал, что спустя годы сам окажется в подобном положении.
Спустя два года, в 1859-м, Чарлз отправился в Фаррингфорд на острове Уайт, куда перебрался Теннисон с семьей: устав от славы, тот стремился избежать публичной жизни. Впрочем, это ему не очень удавалось - Фаррингфорд стал так же известен в Англии, как Ясная Поляна в России. Спустя годы по просьбе двоюродного брата Уильяма Уилкокса Кэрролл подробно описал свой визит в письме, посланном из Крайст Чёрч 11 мая 1891 года. Он отвергает слух о том, что последовал за поэтом в его убежище:
"Я поехал, не зная о том, что он там; я собирался погостить во Фрешуотере у старого приятеля по колледжу. Находясь там, я воспользовался неотъемлемым правом всякого свободного британца нанести утренний визит, что и сделал, хотя мой друг Коллинз заверил меня, что Теннисоны еще не приехали. Подойдя к дому, я увидел человека, который красил садовую изгородь, и спросил, дома ли мистер Теннисон, ожидая услышать "Нет". Я был приятно удивлен, когда человек сказал: "Он здесь, сэр" - и указал на него. И точно, он был всего в нескольких ярдах от нас: в очках и широкополой шляпе, он бодро подстригал лужайку. Мне пришлось представиться, поскольку он настолько близорук, что никого не узнаёт; закончив косить, он повел меня в дом поздороваться с миссис Теннисон, которая, как я с сожалением узнал, была нездорова и страдала серьезной бессонницей. Она лежала на диване и выглядела усталой и изможденной, так что я пробыл с ней всего лишь несколько минут".
Теннисон пригласил его на вечерний чай и "настоятельно просил" пообедать с ними на следующий день. "Он провел меня по дому, показывая картины и проч.; среди них висели "на струне" и мои фотографии этой семьи в рамках из картонок, которых ты, кажется, называешь "эмалированными". Вид из окон мансарды он считает одним из самых прекрасных на острове. Еще он показал мне картину, которую написал для него его друг Ричард Дойл, а также маленькую курительную комнату наверху, где он, естественно, предложил мне выкурить трубку; потом провел в детскую, где мы обнаружили его маленького сына Галлама, очень красивого мальчика, который, в отличие от отца, тут же вспомнил меня".
Вечер Чарлз провел у Теннисонов, где познакомился с мистером Уорбертоном, священником и школьным инспектором в местной округе, человеком "с довольно робкими и нервными манерами". Удалившись в маленькую курительную, они провели около двух часов в "очень интересной беседе". Кэрролл, конечно, не курил, но терпеливо переносил дым от сигар курильщиков. "Мы, - писал он кузену, - затронули тему обязанностей священнослужителей, и Теннисон сказал, что, по его мнению, священники как сообщество не приносят и половины той пользы, которую могли бы приносить, будь они менее высокомерны и проявляй более сочувствия своей пастве. "Чего им не хватает, - сказал он, - так это сил и доброты: доброта без сил, разумеется, ни к чему хорошему не приведет, но силы без доброты мало что дают". Полагаю, что это весьма здравая теологическая мысль".
Вокруг лежали оттиски "Королевских идиллий", на которые Чарлз поглядывал с интересом, но Теннисон не позволил их посмотреть. Зато гость с любопытством изучил книги, стоявшие на нижней из поворачивающихся полок, "чрезвычайно удобных для работы за письменным столом"; все они были на греческом или латыни - Гомер, Эсхил, Гораций, Лукреций, что, конечно, Чарлз не преминул отметить. "Стоял прекрасный лунный вечер, и когда я уходил, Теннисон прошелся со мной по саду и обратил мое внимание на то, как луна светит сквозь тонкое белое облако, создавая эффект, который я никогда раньше не замечал: нечто вроде золотого кольца, но не близко к краю, как ореол, а на некотором расстоянии. Если не ошибаюсь, моряки считают это приметой, сулящей плохую погоду. Теннисон сказал, что часто замечал его и упомянул в одном из своих ранних стихотворений. Его можно найти в "Маргарет"".
На следующий день Чарлз был приглашен на ужин и провел вечер в обществе семьи Теннисон и сэра Джона Симеона, также выпускника Крайст Чёрч, имение которого находилось в нескольких милях от Фаррингфорда; он показался Чарлзу "одним из самых приятных людей", которых ему доводилось встречать. Словом, "вечер был просто замечательный"; Чарлз получил от него исключительное удовольствие. После ужина он достал свой альбом с фотографиями, но Теннисон признался, что слишком устал, чтобы смотреть их. Чарлз оставил альбом, договорившись, что придет за ним на следующее утро, а заодно сможет повидать и остальных детей, которых только мельком видел за ужином.
Теннисон рассказал гостям, что часто, ложась спать после работы над стихотворением, он видел во сне длинные поэтические отрывки ("А вам, - обратился он к Чарлзу, - полагаю, снятся фотографии". Видно, он всё еще принимал Чарлза за фотографа, не зная, что имеет дело с оксфордским преподавателем.) Эти стихи Теннисону очень нравились, но он совершенно забывал их, когда просыпался. "Одним из них, - писал Доджсон, - было невероятно длинное стихотворение о феях, в котором строки, вначале очень длинные, постепенно становились всё короче и короче, пока в конце концов стихотворение не завершилось пятьюдесятью или шестьюдесятью строками, каждая длиной в два слога! Единственный кусочек, который ему удалось вспомнить в достаточной мере, чтобы записать на бумаге, приснился ему в десятилетнем возрасте. <…> Думаю, ты со мной согласишься, что в нем нет и намека на его будущую поэтическую мощь:"
May a cock-sparrow
Write to a barrow?
I hope you’ll excuse
My infantile muse.(Может ли воробей
Написать письмо тачке?
Надеюсь, вы не в претензии
На мою младенческую музу.)
В целом вечер, проведенный в гостях, был, по признанию Чарлза, "одним из самых восхитительных вечеров за последнее - довольно долгое - время" (он любил точно формулировать свои мысли).
На третий день он снова обедал у Теннисонов, но общался в основном с миссис Теннисон и детьми, которым показывал фотографии. Он не преминул получить автограф Галлама - тот расписался под портретом крупными корявыми буквами. Этот портрет с автографом сейчас воспроизводят почти во всех альбомах кэрролловских фотографий.
В письме есть и кое-какие подробности, касающиеся самого лауреата. Так, когда речь зашла об убийствах, Теннисон рассказал несколько "ужасных историй из реальной жизни", что очень удивило Чарлза: "Похоже, он склонен получать большое удовольствие от такого рода описаний, чего не скажешь, если судить по его поэзии".
Во время этого визита был один небольшой эпизод, на который Чарлзу следовало бы обратить внимание. Он попросил миссис Теннисон объяснить ему стихотворение ее супруга "Волшебница Шалотт", которое толковали по-разному. Ему бы следовало вести себя осторожнее: во время первой встречи с поэтом ничего хорошего из обращения к нему за толкованием отдельных строк не вышло. Сейчас его просьба также не была исполнена. В дневнике читаем: "Миссис Теннисон сказала, что оригинал легенды был написан по-итальянски и что Теннисон передал ее в том виде, в каком она к нему попала, поэтому вряд ли справедливо ожидать от него, чтобы он ее еще и объяснял". Отказ был вежливым, но твердым.
В апреле 1862 года Доджсон снова приехал в Фрешуотер; на этот раз он остановился в гостинице. Он надеялся повидаться с Теннисоном, но тот был занят, побеседовать с ним не удалось. Тот год для Теннисона был тяжелым: его мучила депрессия - наследственный недуг, то и дело дававший о себе знать. Только к весне он наконец поправился. За несколько дней до приезда Чарлза Теннисона вызвали на аудиенцию к королеве в Осборн-хаус, ее летнюю резиденцию на острове Уайт. Принцесса Алиса выразила при этом желание, чтобы Теннисон написал что-нибудь "идеализирующее" недавно умершего принца-консорта. Теннисон отвечал письмом: "Я не выразил желания попытаться сделать это, ибо чувствовал, что не сумею достойно выполнить такую задачу. К тому же я не вижу, как мне идеализировать жизнь, которая сама по себе была идеальна".
Шестнадцатого апреля Чарлз был приглашен в Фаррингфорд к обеду, но Теннисон появился лишь на несколько минут. Зато гость увиделся с его сыновьями - Галламом и Лайонелом: рассказывал им истории, учил играть в "охотников на слонов" (в эту игру когда-то с азартом играли его юные братья и сестры) и взял с собой к Джулии Маргарет Камерон (Cameron), известной своими любительскими фотографиями.
Чарлз познакомился с миссис Камерон несколько раньше и получил от нее в подарок выполненный ею фотопортрет Теннисона. В ответ он преподнес указатель к поэме In Memoriam, который с разрешения поэта был только что выпущен в свет издателем Моксоном. Джулия Камерон была весьма экстравагантной дамой - так отзывался о ней хорошо знавший ее профессор Джоветт, коллега Чарлза по Крайст Чёрч, который на Пасху и Рождество всегда навещал своего друга Теннисона. По словам Джоветта, она обладала способностью сотрясать любой дом, в который входила; впрочем, была весьма умна и доброжелательна. Она боготворила Теннисона и вообще была склонна к почитанию гениев и героев. Незадолго до того Теннисона посетил Гарибальди, и миссис Камерон выразила желание сделать его фотопортрет. Миссис Теннисон записала в своем дневнике, что когда Теннисон представил Джулию Камерон герою Италии, та упала на колени, простирая к нему почерневшие от химических растворов руки. "Он, конечно, принял ее за нищенку, но мы объяснили ему, кто она такая".
В то время Джулии Камерон было 48 лет, у нее росли двое сыновей. Некрасивая, приземистая, полная, в темных развевающихся шалях, она была импульсивна и необычайно энергична, отличалась великодушием и даром притягивать к себе людей. За месяц до того Доджсон видел ее работы на фотографической выставке и отнесся к ее романтическим портретам весьма критично: "Я не восхищаюсь большими головами миссис Камерон, снятыми не в фокусе". Впрочем, познакомившись с ней на острове Уайт, он с готовностью принял предложение устроить в ее доме совместную выставку фотографий. Сестре Луизе Чарлз пишет о миссис Камерон: "Все ее фотографии сняты специально не в фокусе. Кое-какие из них весьма оригинальны, другие ужасны, однако она говорит о них как о великих достижениях искусства. Она выразила сожаление, что не может снять некоторых из моих моделей не в фокусе, а я выразил аналогичное сожаление, что не могу снять некоторых ее моделей в фокусе".
Миссис Камерон предложила ему пользоваться ее моделями и камерой, но он всё же не удержался и выписал свою камеру и всё необходимое для фотографирования. Он снял миссис Камерон и ее сыновей, а также двух прелестных дочек их общих знакомых. С разрешения Теннисона он разместил свою фотолабораторию в его доме и работал там в течение шести дней. Но само семейство не появлялось, и Чарлзу пришлось довольствоваться снимками дома и сада.
В последующие годы Чарлз по-прежнему внимательно следил за публикациями Теннисона; однако более с ним не встречался. Когда в 1865 году вышли "Приключения Алисы в Стране чудес", Чарлз послал поэту авторский экземпляр; однако Теннисон, насколько известно, не откликнулся. По-видимому, Чарлз остался в его памяти скромным преподавателем, увлеченным фотографией; возможно даже, что он не соединил его с именем "Льюис Кэрролл". В марте 1870 года Доджсон послал неосторожное письмо Теннисону, приведшее к неприятной переписке с его женой, но об этом речь пойдет ниже.
Чарлз продолжал серьезно заниматься фотографией, уделяя ей всё больше времени. Он с большим вниманием относился к работам других фотографов, тщательно изучал их и даже завел специальный альбом для лучших снимков коллег. Фотохудожником (этот термин постепенно вошел в обиход), которого он особенно ценил, был швед Оскар Густав Реджлендер (Rejlander), живший в Англии. Говорили, что он придумал остроумный способ определения продолжительности выдержки (специального устройства для этого тогда еще не было) - с помощью своей кошки: смотрел, насколько расширились (или сузились) ее зрачки, и в зависимости от этого ставил выдержку!
Когда Чарлз решил оборудовать себе студию в Оксфорде, он обратился за советом к Реджлендеру: затея была дорогая, и новичок нуждался в совете опытного фотографа. А в 1863 году он заказал Реджлендеру свой портрет. На фотографии Кэрролл сидит с фотолинзой в руках, задумчиво глядя вдаль. Специалисты отмечают, что выбранная поза замечательно сбалансирована. Многие считают, что это лучший из портретов Кэрролла.
Усердно фотографируя, Чарлз регулярно посещал фотовыставки. В обозрении "Выставки фотографий 1860 года", опубликованном 28 января 1860 года в "Иллюстрейтед таймс", появилась его статья об этом новом виде искусства. "Достоинства и недостатки фотографий, вообще говоря, настолько зависят от технических ограничений, - писал он, - что трудно обсуждать художественные особенности и достоинства работы фотографа. В основном фотограф сам несет ответственность за выбор ракурса и времени дня, а порой и за решения перспективы и переднего плана в кадре, а в портретах - за выбор света, позы и группировки". Он отметил, что руки на портрете являются серьезной проблемой, и советует фотографам не поддаваться искушению укладывать их самим: "В противном случае фотограф попадает в положение робкого юноши из анекдота, который впервые понял, что руки ему мешают, и не может вспомнить, как он обычно поступает с ними в жизни".
Чарлз предостерегает и от математически точной организации кадра. "Распространенная ошибка в выборе ракурса заключается в том, что главный объект помещают в центр или, по меньшей мере, так близко к нему, что становится ясно: ими (фотографами. - Н. Д.) руководил расчет, а не воображение, а у зрителя возникает желание схватить линейку и вымерить, насколько точно картина разделена на две половины". Как видим, занятия математикой не помешали Чарлзу руководствоваться не алгеброй, а гармонией и таким образом стать, по его собственному определению, фотохудожником. Обзор выставки, по словам Энн Кларк, "показал, что его успехи как фотографа были неслучайны. Это был результат необычайно развитых критических способностей".