Первого мая 1851 года в Лондоне открылась Всемирная промышленная выставка, получившая в Англии название "Великая". Эта была первая в истории промышленная выставка такого размаха; она была организована под руководством принца Альберта, супруга королевы Виктории, и стала знаменательным событием. Здание для выставки было спроектировано "гениальным Пакстоном", выигравшим конкурс, в котором принимали участие 245 архитекторов разных национальностей. Выставочный павильон был построен в Гайд-парке из стали и стекла и с легкой руки журналистов "Панча" получил название "Хрустальный дворец". Легкая конструкция огромного здания с округлой аркой была в четыре раза длиннее и в два раза шире собора Святого Павла. Она прекрасно вписалась в пейзаж, не требуя вырубки старых вязов, ставших частью интерьера. Экспонаты показывались в разных разделах: сырье, механизмы и другие изобретения, промышленные товары, предметы изобразительного искусства, в том числе скульптуры. В выставке были представлены 40 стран, число ее участников доходило до четырнадцати тысяч, половину из них составляли англичане. За пять с половиной месяцев выставку посетили шесть миллионов человек. Тысячи людей приезжали издалека. По указанию принца Альберта цены на билеты различались по дням недели, чтобы выставку могли посетить рабочие и простолюдины. Такое в Англии видели впервые. Выставка дала 187 тысяч фунтов прибыли. Эти деньги принц-консорт решил пустить на приобретение земельных участков напротив Хрустального дворца, где со временем были построены Музей Виктории и Альберта, Королевский Альберт-холл, здание Королевского географического общества, Музей естественной истории, Королевский музыкальный колледж, Императорский институт и Императорский научно-технический колледж.
Конечно, Чарлз не мог оставаться равнодушным к чудесам Всемирной выставки; сразу же по окончании занятий он поспешил в Лондон. О впечатлениях от выставки он подробно рассказал своей сестре Элизабет в письме от 5 июля 1851 года. Оно, как многие из писем Чарлза, предназначалось для чтения всей семье; нередко сестры копировали его письма и посылали родственникам, чтобы и те были в курсе его дел. Скорее всего, это письмо подверглось той же участи.
Чарлз начинает письмо с признания: "Боюсь, что не сумею передать вам впечатление от всего того, что я видел, но постараюсь. <…> Когда входишь на выставку, тебя охватывает смятение. Она похожа на какую-то волшебную страну. Куда ни кинешь взор, всюду колонны, увешанные шалями, коврами и пр., бесконечные аллеи со статуями, фонтанами, балдахинами, и т. д., и т. п.". Он описывает Хрустальный фонтан, возвышавшийся при входе, множество поставленных в ряд статуй и отдел искусства. Особое впечатление на него произвела скульптурная группа "Амазонка, сражающаяся с тигром" - копия бронзовой статуи А. К. Э. Кисса, воздвигнутой в 1839 году в Берлине: "Морда лошади великолепна, она столь верно выражает ужас и боль, что ты почти ожидаешь: вот-вот она заржет. Амазонка откинулась назад, чтобы ударить тигра копьем, лицо ее выражает бесстрашие и решимость". Пройдет 16 лет, и, посетив Берлин по дороге в Россию, Чарлз не без иронии отзовется о тамошних статуях, но сейчас он в восторге от выставки.
Он не может пройти мимо двух скульптурных групп, копий работ Жана Батиста Лешезна (Lechesne): пса, вставшего над плачущим ребенком, чтобы защитить его от напавшей змеи, и того же пса, одержавшего победу, "…змея лежит с одной стороны, а ее тщательно отделенная голова валяется с другой. Судя по всему, пес для уверенности полностью ее отгрыз. Ребенок склонился над псом и играет с ним, а тот улыбается, впрямь улыбается от радости", - слова выделены самим Чарлзом.
Он описывает и другие работы, а также отдел, посвященный Средневековью, австрийские комнаты и пр. Его внимание привлекают всевозможные механические устройства и заводные игрушки; подобные вещи интересовали его с детства, и с годами он не потерял к ним интерес. "Там немало весьма искусно сделанных механизмов. Во французском павильоне дерево, по которому, совсем как живые, скачут с чириканьем с ветки на ветку птички, - пишет он. - Птичка прыгнет с одной ветки на другую, повернется, склонит головку вбок и через несколько мгновений прыгнет назад". Впрочем, внимательно разглядев это чудо, Чарлз отмечает и некоторые промахи в его конструкции. Он завершает письмо словами: "Я должен идти в Королевскую академию и потому кончаю, ибо о выставке можно говорить без конца - тема эта неисчерпаема".
В Королевской академии художеств открывалась ежегодная выставка живописи. С юных лет Чарлза влекло искусство, он и сам был, как ясно теперь, незаурядным, хотя и непрофессиональным рисовальщиком. Одно время он даже подумывал стать художником. Вглядываясь в его рисунки в семейных журналах, замечаешь, что ему особенно удавались гротескные персонажи и сценки. В пору студенческой жизни в Оксфорде регулярное посещение выставок Королевской академии вошло у Чарлза в привычку, которой он останется верным все последующие годы.
В ноябре того же года академические успехи Чарлза были отмечены присуждением стипендии Боултера. Это была одна из многих премий, существовавших в Крайст Чёрч; их учреждали выпускники, получившие наследство или сделавшие карьеру, старые преподаватели колледжа либо их близкие. Стипендия, которую получил Чарлз, составляла 20 фунтов стерлингов в год; в начале XVIII века ее учредил Хью Боултер, как значится в Оксфордском справочнике 1858 года, архидьякон графства Суррей. Сумма была довольно скромной, но всё же обрадовала Чарлза: это был первый шаг на пути к независимости.
Следующий, 1852 год был весьма знаменательным. В конце его Чарлз сдал экзамены, получив отличие первой степени по математике. За ним последовало отличие по классическим дисциплинам - правда, второй степени, что в Оксфорде было равнозначно первому экзамену на степень бакалавра гуманитарных наук. А в канун Рождества Чарлз получил, как в свое время его отец, звание пожизненного члена Крайст Чёрч, принесшее ему скромное содержание в 25 фунтов в год, бесплатное жилье в Крайст Чёрч и право пользоваться библиотекой колледжа, а также ежедневный бесплатный обед. Это звание присуждалось лучшим выпускникам по представлению ректора либо одного из каноников собора Крайст Чёрч. Чарлз получил его по представлению доктора Пьюзи, видного каноника и богослова, известного своей строгостью и беспристрастностью в выборе пожизненных членов колледжа. Как ни радовались Чарлз и его семья, ему еще предстоял длинный путь, чтобы закончить обучение.
Коллингвуд сообщает, что о пожизненных членах Крайст Чёрч в древнем статуте колледжа говорилось следующее: "Единственными условиями при этом назначении были обязательства не вступать в брак и стать впоследствии священником". К этому биограф Кэрролла добавляет: "Следует отметить, что в Крайст Чёрч не существовало никакого положения относительно того, какие именно обязанности должен исполнять член колледжа, - это ему предоставлялось решать самому".
По случаю получения Чарлзом желанного статуса отец прислал ему поздравление. Это письмо выразительно характеризует Доджсона-старшего и его отношения с сыном:
"Милый Чарлз,
Предоставляю тебе самому вообразить те чувства благодарности и радости, с которыми я прочитал только что полученное твое письмо; ибо уверяю тебя, что выразить их я не в силах; а твое любящее сердце еще более возрадуется при мысли о том счастье, которое ты доставил мне и всему нашему семейному кругу. Я пишу: "ты доставил", потому что, как ни благодарен я своему старому другу доктору Пьюзи за то, что он сделал, я не могу желать более убедительного свидетельства того, что ты заслужил, безусловно, заслужил эту честь сам и что она присуждена тебе по справедливости, а не из доброго отношения ко мне. Тебе будет интересно прочитать отрывки из двух его писем ко мне - одно было написано три года назад, в котором я ясно говорил ему, что я не прошу и не ожидаю от него никакой помощи в этом деле, если мой сын не покажет с должной убедительностью, что достиг того уровня, при котором производятся эти назначения. Он отвечал:
"Благодарю Вас за то, как Вы пишете мне об этом деле. В течение почти двадцати лет я не присуждал стипендию никому из моих друзей, если в колледже не было весьма достойного для того человека. Я обошел назначением или отклонил сыновей тех, кому я был лично обязан за их доброту. Я могу лишь сказать, что буду чрезвычайно рад, если обстоятельства позволят мне назначить Вашего сына".
В письме, полученном сегодня утром, он пишет:
"С большой радостью сообщаю Вам, что имел возможность на Рождество рекомендовать Вашего сына на место члена колледжа. Для Вас будет, безусловно, приятнее узнать, что он был выдвинут на этот пост благодаря рекомендации колледжа. Один из пяти надзирателей принес мне сегодня список из пяти имен; никто из нас не сомневался, впрочем, что Ваш сын в целом более всех остальных подходит колледжу. Мне было приятно слышать о безупречном и добром поведении Вашего сына".
Эта последняя фраза подтверждает твое собственное сообщение, и я радуюсь, что ты столь скоро получил подтверждение тому, чему я всегда тебя учил…"
Приблизительно в то же время старший Доджсон, чьи богословские публикации и проповедническая деятельность привлекали внимание церковных кругов, получил значительное повышение. В 1853 году он был официально введен в должность каноника рипонского собора. По условиям этого назначения он теперь должен был в начале каждого года проводить три месяца в Рипоне, для чего ему с семьей был предоставлен обширный дом.
В те месяцы, когда отец находился в Рипоне, Чарлз навещал его, нередко задерживаясь в этом доме. Во время одного из его визитов, рассказывает Коллингвуд, произошла неожиданная история. Некая мисс Андерсон иногда гостила в доме настоятеля рипонского собора. Говорили, что она обладает даром ясновидения: ей было достаточно подержать в руке свернутую бумажку, на которой написано несколько слов, чтобы в деталях охарактеризовать писавшего. Однажды (точную дату Коллингвуд не указывает) она продиктовала следующее описание Чарлза: "Голова очень умная; много чисел; много имитаций; был бы хорошим актером; застенчив; в обществе весьма робок; проявляет себя в домашнем кругу; весьма настойчив; очень умен; большая сосредоточенность; любящее сердце; много сообразительности и юмора; память на события средняя; любит серьезное чтение; воображение развито, любит поэзию; может сочинять". Приведя это описание, сохранившееся в семейных бумагах, Коллингвуд прибавляет: "Те, кто знали его хорошо, согласятся, что мы здесь имеем дело по крайней мере с удивительным совпадением".
Возможно, именно этот случай объясняет последующий интерес Чарлза к различным парапсихическим явлениям. Впрочем, в те годы многие ими интересовались.
Первые месяцы 1854 года Чарлз напряженно готовился к выпускным испытаниям, которые в Оксфорде именуются Greats. Это заключительный экзамен на степень бакалавра по всему курсу гуманитарных наук (классические языки и философия). Последние три недели перед экзаменами он, по словам Коллингвуда, работал по 13 часов в сутки, а ночь перед устным экзаменом провел за книгами, ни на минуту не сомкнув глаз. Впрочем, философия и история не были "его" предметами, и результаты экзамена особенно не впечатляли. Впоследствии он постарался восполнить недостаток этих знаний и не терял интереса-к ним, о чем свидетельствует его библиотека, а также написанные им работы.
Летние каникулы в этом году Чарлз провел в Северной Англии, в йоркширском Уитби, занимаясь математикой в группе студентов под руководством профессора Бартоломью Прайса, ставшего впоследствии его коллегой и близким другом. Это был так называемый заключительный курс математики (Final Mathematical School). Занятия проходили в виде "чтений"; в ясные дни студенты вместе с профессором располагались на морском берегу. Вечерами Чарлз устраивался на камнях в окружении товарищей и появлявшихся неизвестно откуда детей, которые всегда были рады его слушать, и развлекал их удивительными сказками и рассказами. Много лет спустя участники "чтений" вспоминали о них с восторгом. Кто-то из них даже написал - уже после смерти Кэрролла, - что сказка об Алисе в Стране чудес возникла именно в Уитби. Это, конечно, была ошибка. О днях, проведенных Кэрроллом в Уитби, напоминает установленная там мемориальная доска.
Наряду с занятиями студенты совершали далекие прогулки. Однажды Чарлз вместе с веселой компанией отправился в Гоутленд. Он рассказал об этой поездке сестре Мэри в письме от 23 августа 1854 года. Сойдя с поезда, путники прежде всего осмотрели подъемник, тянущий поезд в гору; по словам Чарлза, это был, наверное, самый крутой подъем в гору длиной в целую милю. Чарлз, питавший особую склонность к различным механизмам и хорошо разбиравшийся в них, как обычно, внимательно изучил устройство подъемника и весьма подробно описал его в письме.
Поднявшись наверх, компания вскоре отправилась пешком обратно. По пути решили подняться еще и к водопаду, находящемуся неподалеку.
"Дорога к водопаду была сплошь глина и вода, сущая трясина, и я весьма опрометчиво повел всех обратно не по дороге, а вверх по склону горы. Поначалу нашелся лишь один охотник следовать за мной. Он полагал, что подъем будет не труден; правда, говорил он, на голову сыплется земля, но он решил, что я швыряю ее ради забавы. Когда же на него свалилась моя шапка и комья грязи залепили глаза, он сразу посерьезнел.
В эту минуту мои ноги потеряли опору, и, надломись корень, за который я ухватился, я бы сорвался и увлек его за собой. Однако возвращаться было бессмысленно, оставалось только идти вперед. <…> Всего труднее было, когда мы оказались на вершине: пришлось ползти по грязи, подтягиваясь, держась обеими руками за корни, в них было единственное спасение. Через пять минут появился мой спутник, а за ним и четверо остальных, все в грязи с головы до ног".
Водопад, к которому поднимались туристы, оказался весьма скромным и вовсе не заслуживающим такого опасного подъема. Впрочем, Чарлз был очень доволен этой экспедицией, хотя он и его спутники, перепачкавшись, шокировали остальную компанию.
Несмотря на опасность подъема, на который Чарлз, по его собственным словам, столь беспечно завлек товарищей, у него остались самые хорошие воспоминания об Уитби. Он обычно возвращался туда каждый год вместе с членами своей семьи, пока те не переехали из Крофта в Гилфорд. Опрометчивость и импульсивность, проявленные им во время этого путешествия, будут еще не раз сопутствовать ему, странным образом сопрягаясь с известной всем осмотрительностью и даже педантизмом, отличавшими его.
На выпускных экзаменах по математике в октябре 1854 года все, прослушавшие курс в Уитби, показали прекрасные результаты. Чарлз был первым и получил по математике диплом с отличием первой степени.
Тринадцатого декабря он подробно описывает эти события отцу:
"Посылаю Вам письмо, которое, как я полагаю, Вас весьма обрадует. Пожалуй, мне понадобится не один день, чтобы, наконец, поверить в то, что всё это правда; сейчас же я чувствую себя, как ребенок с новой игрушкой, - впрочем, вскоре она мне, пожалуй, наскучит, и я захочу стать папой римским. <…> Я только что вернулся от мистера Прайса, к которому заходил узнать о результатах письменных работ. Надеюсь, что они Вас обрадуют. С точностью, на какую я только способен, привожу ниже суммарные оценки каждого из получивших отличие первой степени:
Доджсон 279
Боузенкит 261
Куксон 254
Фаулер 225
Рэнкин 213
Мистер Прайс также сказал, что не помнит другого столь сильного состава выпускников. Всё это очень приятно. Я должен еще прибавить (это очень хвастливое письмо), что в следующем семестре мне предстоит получить еще одну стипендию, которая дается выпускникам (Senior Scholarship). В довершение всего я узнал, что после Фоссета я следующий математик и член колледжа с отличием первой степени (не считая Китчина, который оставил математику), так что я иду следующим на получение должности лектора (Боузенкит уходит)".
А в письме родным он добавляет: "Я начинаю уставать от поздравлений по разным поводам, им просто не видно конца. Если бы я застрелил ректора, об этом было бы меньше разговоров".
В целом 1854 год был весьма знаменательным для 22-летнего Чарлза - годом серьезных достижений и побед. Вдобавок ко всему 18 декабря ему присудили степень бакалавра.
Так закончились студенческие годы Чарлза Латвиджа Доджсона. Поставленные цели были достигнуты: на заключительном экзамене по математике он получил наивысшие баллы среди самых сильных студентов своего курса и был отмечен отличием первой степени. Это давало ему право на чтение лекций и получение других стипендий. Теперь он - пожизненный член колледжа Крайст Чёрч, о нем говорят как о прекрасном математике и пророчат ему блестящее будущее.
Однако он знает, что рано почивать на лаврах; у него есть еще и другие планы - пора задуматься о них.
Глава шестая
ОКСФОРДСКИЙ "ДОН"
Новый, 1855 год Чарлз встретил в Рипоне, в резиденции отца - просторном доме неподалеку от собора. Чарлз использовал это время для подготовки к экзаменам на стипендию по высшей математике, на которую мог претендовать, получив отличие первой степени на заключительных экзаменах. Уцелевшие дневники Чарлза начинаются записью, сделанной 1 января 1855 года (сохраняем авторское правописание): "Год начинается в Рипоне - немного позанимался Математикой, без особого успеха - набросал рисунок для титульного листа книги Божественной Поэзии М. Ш.".
В Крайст Чёрч, в отличие от остальных колледжей, не воспрещалось давать частные уроки в его стенах. В ожидании звания лектора Чарлз решает взять несколько учеников. Первый ученик появился у него в январе незадолго до его дня рождения. Это был первокурсник по фамилии Бёртон, которого следовало подготовить к экзамену. К счастью, он оказался весьма способным, и Чарлз занимался с ним с удовольствием. В письме от 31 января, отправленном брату и сестре, он не преминул рассказать об этих занятиях в гротескной манере, хорошо знакомой его домашним:
"Милая моя Генриетта,
Милый мой Эдвин,
Я очень признателен вам за подарок, который вы прислали мне к дню рождения, - трость была бы, конечно, не так хороша. Я надел его на цепочку для часов, но ректор всё же его заметил.
Мой единственный ученик приступил к занятиям - я должен описать, как они проходят. Вы знаете, что чрезвычайно важно, чтобы наставник держался с достоинством и сохранял дистанцию, поставив себя возможно выше ученика.
Иначе, знаете ли, в них не будет должной скромности.
Итак, я сижу в самом дальнем углу комнаты, за дверью (закрытой) сидит служитель, за дверью на лестницу (тоже закрытой) - помощник служителя, на лестнице - помощник помощника служителя, а внизу, во дворе, сидит ученик.