Тут же задаю себе вопрос: а можно ли без отрицания? Можно ли прожить жизнь, ничего не отрицая, ни с кем не споря? Можно. Только это скучно, и поэтому Фауст вызывает беса. Бес разочарует: будет скучно всегда, даже в гробу. Поэтому выход один: сомневаться и отрицать. Именно так я работал над каждой своей ролью. Не доверяя тому, что написано. Пытался прочитать то, о чем мой герой умолчал. Ведь мы же многое умалчиваем – в том числе и самое сокровенное. Пройдя через отрицания, я снова возвращался к "первому плану" – однако обогащенный отрицанием, спором. Ведь и Екклесиаст построен на отрицании, нескрываемом скепсисе: "Что пользы человеку от всех трудов его, которыми трудится он под солнцем?"
Я слышал японскую притчу про трех братьев. Первый с детства был набожен, исправно постился и соблюдал обряды. Так прожил он всю свою жизнь. Чистым и непорочным Бог принял его, когда подошел срок.
Второй был самый обыкновенный человек, совершал много достойных и недостойных поступков, ошибался и каялся, при этом всю жизнь зарабатывал на хлеб своим скромным трудом. Бог простил ему грехи и принял его, когда подошел срок.
Третий – как только подрос, предал родителей и ушел из дома, совершил не одно тяжелое преступление, всю жизнь богохульствовал, но в конце жизни заболел и за пять минут до смерти попросил Бога о прощении. Бог простил ему… Какой из этого вывод? У каждого свой путь к Богу – у одного через молитву, у другого через отрицание. И все три брата равны перед Всевышним – и чистый, и нечистый, и самый обыкновенный середняк.
Снимали танцы с участием Люды Семеняки и Стаса Исаева. Они как бы соблазняли Фауста классическим танцем. Мы с Львом Иванычем сидели как зрители – подавали реплики и выходили перекурить. В общем, интересно… и танцевали они грациозно, но меня не покидало ощущение, что я много раз это видел. Что искусство танца – очень архаичное и может казаться даже глупым, если хореография будет строиться на том, чтобы всем известные движения переставить в новой последовательности. Сколько вообще на свете движений? Как отличить движения из "Лебединого" от "Дон Кихота"? Какое они имеют отношение к Сервантесу? Я знаю, балетоманы и "сырихи" закричат: "Что вы, тут Петипа, а тут Горский! Как можно их путать?" А я не нахожу такого уж большого различия… потому что не нахожу смысла. Как можно объяснить эти навязчивые, повторяющиеся в каждом балете круги? Что они призваны выражать? Тревогу? Порыв?.. Не так давно сыну удалось меня отчасти переубедить – он показал кассету с "Арлезианкой", балетом Ролана Пети. Как раз с участием Исаева. Это замечательная его работа, в которой не было отдельных движений, а был свой, обжигающий смысл. Я вдруг понял сюжет, хотя никогда не читал этого романа. Кончалось все как раз ненавистными мне кругами, но это были не глупые кренделя, а круги смерти, дантовского ада, которые, повторяясь, душили человека.
Уже в нашем бенефисе на Исаева три номера поставила Алла Сигалова, которая, как мне кажется, подсмотрела движения в публичном или сумасшедшем доме. Я говорю об этом со знаком "плюс", потому что за этим открывается другая сторона человеческого нутра. Этого человека в плаще с руками, вытягивающими карманы, я знаю. Это наша беспризорность, физиология, что-то наподобие того, о чем написал Рембо: "На обуви моей, израненной камнями, / Как струны лиры я натягивал шнурки". И тут же другая грань – чистая: ты и твое вдохновение. Сигалова хороший для него нашла знак – арфу с вырванными струнами.
Наконец дошла очередь до разговорных сцен. Самое волнительное. Сыграв свой кусок, Людочка Семеняка тут же спросила: "Как вы думаете, О.И., я могла бы стать драматической актрисой?" – "Думаю, смогли бы… если б никогда не занимались балетом. Как хорошо, Людочка, что ваши родители отвели вас в Вагановское…" Как выяснилось, мы в Ленинграде на одной улице жили, на Кабинетной, а сейчас, в Москве, даже в одном доме. И я точно знаю, что Людочка, этот ангел небесный, самая великая в мире Раймонда, Аврора, etc… придя к нам в гости, опять спросит: "Все-таки, О.И., смогла бы я стать драматической актрисой?"
Первая большая работа с сыном подошла к концу. Она не была самоцелью – ни он ее не добивался, ни я. Нас вдохновила на нее Катя Андроникова. Юра предложил идею, она всем понравилась, и мы решили ее реализовать. Теперь жду от него новых идей – а это уже неплохой признак.
С сегодняшнего дня начинаю на радио записывать "Палату № 6". Впервые в истории. И сразу же – с места в карьер – новая работа в кино "Мальчики" (по "Карамазовым"). Мне предлагают Снегирева. Когда-то Москвин играл. Ну и что?
Август, 3
Приехали в Новгород, и как всегда в кино, ничего не готово. Мы с С.Ф. Бондарчуком живем в гостинице "Азот". Нас вызывает режиссер, и мы вместе читаем сценарий. Понимаем, что все надо переписывать. Поручил нам с Бондарчуком этим заняться. На это у нас семь дней, а потом и другие артисты подтянутся. Такое только в нашем кино: два народных артиста сидят в Новгороде и переписывают сценарий. С.Ф. правильно говорит, что должна быть трогательная экспозиция – ничто еще не предвещает бури. Все начинается с отъезда царя в Александровскую слободу. Режиссер вызванивает оператора, ищет художника по костюмам (его до сих пор нет!), а мы пишем. Но сегодня уже сдали нервы у Бондарчука, и он заявил Салтыкову, что послезавтра уедет. Меня режиссер просит остаться еще на два дня дописать первые сцены. На два дня останусь, а потом уеду и я.
Сентябрь, 24
В "литдраме" мой бенефис не все поняли. "Почему он не переодевается и почему так мрачно?" – спрашивал начальник. И тут же постановил, что должно быть вступительное слово, где некий аналитик объяснит зрителю в Игарке, что все это прихоть и дурь артиста. Мы позвонили А.А. Золотову и попросили его произнести такое слово.
Он смотрел уже в ранге замминистра культуры два раза подряд. После просмотра протестовал только против названия "Лебединая песня". Я ему объяснил, что было другое – "После бенефиса", но его украли. Потом Андрей Андреевич, высказав много хороших слов, все-таки выделил самый удачный эпизод – из "Гамлета", с черепом: "У вас это так просто и убедительно, что хочется побежать ко всем женщинам и показать им, каким лицом они кончат!"
Ночью после премьеры бенефиса позвонил Давид Боровский. Говорил добрые слова сначала мне, потом Юрке. Пожалуй, самая большая награда – это похвала от него. Уже не нужно, чтобы после Давида еще кто-то хвалил, вообще говорил. Он долго описывал свои впечатления от одного, как он выразился, клевого плана, когда камера, не торопясь, отъезжает от лежащего человека, наезжает на пустое каретное окно и так и застывает…
Октябрь 7
Всякая птица своим носом сыта
По Ленинградскому ТВ показали старый спектакль "Нос", сделанный Белинским. Это даже не нос, а шнобель. Я думал, этого кошмара больше не существует – сожгли, размагнитили! Ковалев как идиот ходит с фунтиком вместо носа. У Луспекаева два хороших эпизода, остальное тошно смотреть. Видно, права Раневская: вся наша работа – одни лишь плевки в вечность: долетит, не долетит?
У меня на столе лежит сценарий, в котором использованы лекции Набокова о Гоголе. Мой персонаж – Доктор, который сначала вводит нас в существо дела: как Н.В. описывал запахи, чиханье и храп, как нюханье табака превращалось в целую оргию. У него даже обитатели Луны – носы. Вспомнили и о русских поговорках: как мы вешаем нос, клюем им, как его нам кто-то утирает, задирает, делает на нем зарубки, как мы водим кого-то за нос, наконец, как на носу черти едят колбасу! Потом из такого путеводителя по носологии мой Доктор незаметно превращается в цирюльника Ивана Яковлевича, в чиновника из газетной экспедиции (в натурального черта), в Его величество (будто Поприщин на испанском троне), и круг замыкается на Докторе, который возвращает нос пострадавшему. Жутковатые маски, преследующие Ковалева. Если получим разрешение, то используем маски Шемякина. А у Ковалева роль с "двойным дном", с гнильцой. Эстет, разглядывающий себя в зеркало и наконец выдавливающий прыщик. В каком-то смысле отражение самого Гоголя: "мышонок с грязными руками, сальными волосами и гноящимся ухом" – так он сам себя описывал. Объедался сладостями, вымазывался в соусах из-под макарон – потому и женщины боялись прикоснуться к его рукам.
Все-таки боюсь "Носа" – один раз уже обжегся! Поэтому если и будет Антреприза, то начнем с "Пиковой дамы". Однако идею "Носа" не надо отбрасывать.
Даже в "Записных книжках" Чехова нашел упоминание о носе. Будет дополнение к нашей носологии: "…взять бы хоть слово "нос". У нас это черт знает что, можно сказать, неприличная часть тела, а у французов свадьба".
У французов – свадьба, а в Театре Советской Армии Палена вместо Крынкина сыграл артист Ледогоров. И очень пристойно. Хочется спросить: а что, нельзя было сразу Ледогорова назначить? Зачем надо было носом окуней ловить?
Декабрь, 31
Проба № 683
Золотой дождь посыпался нежданно. Я знал, что режиссер Миша Пандурски отправляется в Венецию с нашим "Единственным свидетелем". Его включили в основной конкурс. Я попросился в делегацию Союза кинематографистов, но мне было вежливо отказано: "Понимаете, у вас картина болгарская, вот если бы наша…" Еще попробовал доводы – безуспешно: "Все места заняты вашими же коллегами! Договаривайтесь с кем-нибудь из них…" Стал себя успокаивать: картина хорошая, но ничего необыкновенного в ней нет. Если я за более заметные роли не получал, то за эту и подавно. Забыл я про Венецию – не суждено мне, значит, на гондоле… А вдруг ночью раздается звонок от Марии Тер-Маркарян, подруги Эдика Кочергина. Эта необыкновенная женщина, абсолютно все знает про высокую моду. Услыхала по "вражьему голосу", что премию за лучшую мужскую роль в Венеции присудили мне. Она, конечно, не поверила, дождалась следующих новостей и только потом позвонила. Молчание моего героя их так поразило, что его окрестили "панславянским". Я это определение встречал у Толстого. Достал "Анну Каренину" и всю перерыл. Заснул под утро, но так и не нашел. Тут и Пандурски уже звонит. Спрашиваю: "Премия денежная?" – "Тут денег не платят. Зато кубок Вольпи передо мной: тяжелая малахитовая подставка – убить можно – проба серебра № 683, да еще лев выгравирован. Искал тебя Де Ниро, познакомиться хотел. Он же тоже в номинации. И еще Мастроянни среди почетных гостей… Я им всем сказал, что ты занят, снимаешься…" – "Мастроянни передай, что мы с ним знакомы… Напомни ему".
Все-таки нашел объяснение этим панславистам! Они добиваются соединения всех болгар, сербов и пр. с русскими, а в романе "Анна Каренина" графиня Лидия Ивановна читает письмо некоего панслависта…
Спустя неделю кубок Вольпи был у меня дома. Мы ему специальную подставку придумали. Хожу вокруг него, глажу… Наши газеты как-то стыдливо об этом пишут. Подтекст такой: премия – премией, но картину-то никто не видел. Надо бы ее обсудить, проинспектировать…
Но на этом не кончилось – теперь уже свои засуетились. Позвонили из дирекции киноакадемии "Ника" и сообщили, что я в номинации: "О.И., приходите на вручение". – "Вручение кому?.." – "А это когда конвертик вскроют…" – "Нет уж, мое почтение…" И решил не ходить. Я на такие сборища не падок. Церемония уже началась, девочки на сцене делают антраша, а они звонят снова: "По секрету сообщаем, что "Нику" присудили вам… Пожалуйста, приходите…" Пришлось идти. Во-первых, Дом кино в пяти шагах. Во-вторых, эту "Нику" еще не опошлили. Так что не стыдно.
До меня за мужскую роль давали А. Махарадзе и Р. Быкову. Соответственно, за "Покаяние" и за "Комиссара". При входе в зал шепотом спросили: "Вы не против, если премию вручат Федосеева-Шукшина с дочечками?" – "Отчего же против?.." Они долго разрывали конвертик – может, и в самом деле ничего не знали? А когда вручили эту тяжесть (без всякой пробы), Федосеева сострила: "Если сейчас даем Борисову, то кому же давать в следующий раз?"
Ну, это-то найдут…
1991 год
Январь – апрель
В контексте общего безумия
Такие слова, как "гений", "великий", нельзя разбазаривать. Ими может быть отмечен создатель, но не исполнитель, не интерпретатор. Наша функция вторична, над нами – литература. Натурщик, позирующий художнику, не может быть гением. Как и та ворона, из которой родилась боярыня Морозова.
Оказывается, точного перевода слова "пошлость" в английском не существует. Есть "тривиальный", "банальный" и, что совсем непонятно, "слишком общий". Неужели пошлость – это удел одних русских? Для спокойствия надо заглянуть и во французский словарь.
По ТВ столько фальши (эстрада, политики – хотя это одно и то же), что сказанные тобой из "ящика" правильные слова уже не воспринимаются всерьез. Ты – в контексте общего безумия.
Теперь показывают юмористические программы, чаще всего английские. Много хороших комиков, которых мы и не знали. Один критик, застав меня дома у телевизора, сморозил ужасную глупость: "А я думал, вы никогда не смеетесь, О.И.!" Нет, над Клизом, Бенни Хилом смеюсь до упаду. Ненавижу только подкладывание смеха за кадром. Зачем мне навязывают чужую реакцию? В знак протеста появляется желание в этих местах не смеяться.
Заметил такую тенденцию: прежде чем согласиться на роль, некоторые артисты теперь подолгу выверяют: опуститься им или не опуститься и какой произведут тем эффект. Выжидают, не будет ли других предложений – более стоящих. Создают подачу себя, имидж, который несут как свечу. Такой путь опасен: ветер подует и свечу загасит. Необходим риск: никто не знает, где улыбнется удача. Подтверждение в письме Ван Гога: "…не бойся сделать что-нибудь неправильно, не опасайся, что совершишь ошибку. Многие считают, что они станут хорошими, если не будут делать ничего плохого".
Никогда не понимал, почему русский человек (предположим, у тебя открыта калитка) обязательно повернет шею и досконально изучит, что у тебя делается за забором. Возможности не упустит. Очевидно, это как-то в крови… В странах цивилизованных, размышлял я, им это не придет в голову, они ведь такие равнодушные, ленивые. Я поделился этим наблюдением с французом, и он успокоил меня тем, что у него на балконе установлена подзорная труба новейшего образца. Когда стемнеет, он вместо телевизора любит изучать красоток в окнах напротив.
У нас существует "закон ВГИКа". Негласный. Все, кто этот институт кончил, человека со стороны встречают в штыки. Чуть кто высунется, за спиной сразу: "Он что, невгиковский?" Касается это прежде всего сценаристов и режиссеров. Слава Богу, Герман ВГИКа не кончал. И большинство хороших артистов (тут педагоги этого вуза чаще всего беспомощны) – выпускники театральных училищ. Но этот неписаный закон все равно витает.
Оказывается, когда ты благодаришь, то отдаешь свое благо. Надо чаще говорить "спаси Бог", и тогда благо останется при тебе. Как просто.
В Киеве был такой критерий: "упоровся – не упоровся". В переводе с украинского: "справился – не справился". Вырабатывалось единое мнение, и изменить его ты не мог. А сейчас звони журналисту, заказывай ему статью (не за такую уж большую мзду), и он с радостью напишет, что ты "упоровся". На одной из первых репетиций "Ревизора" Товстоногов попросил меня сделать следующее: "Олег, начинайте ходить по сцене так, словно вы чем-то огорчены. Вам ни до чего нет дела. Полная апатия… Незлой, голодный, никому не нужный человек. Может быть, живот болит. По лицу ничего не определить. Ходите, ходите по сцене и никого не замечайте. Так все человечество ходит – из угла в угол…" Почему он потом отказался от такого начала, мне неизвестно. Он шел по еще неизведанному и заманчивому пути – отчасти под впечатлением Мережковского – показать нуль, вывести формулу человеческой посредственности, серости. Уже потом, когда вышла книга М. Чехова, я обнаружил там схожий пример из спектакля Мейерхольда: "Совершенно неожиданно на сцене появляется некое действующее лицо, которого у Гоголя нет… Он одет в ярко-голубую униформу, какой никогда не было не только в России, но и ни в какой другой стране. Чем-то до крайности удрученный, расхаживает он, чуть не плача, среди своих партнеров, ничего не делает, ничего не говорит… Весь он такой трогательный, выражение лица сверхпессимистическое".
Все-таки я попросил Товстоногова вернуться к тому, первоначальному плану, но получил отповедь: "Любую хорошую идею нужно поскорее продать". За сколько ее продали – общеизвестно.
В истории с "Маскарадом" не хочется повторения того, что было с "Павлом". То есть не хочется тащить одному. Это хорошо в молодости, где-нибудь до шестидесяти. Да здесь и невозможно – нужен хороший ансамбль. Судя по распределению, у Л.Х. свое представление. Но главное, что останавливает, – это макет. Снова саван, драпировки – нет идеи, которая бы на нас работала.
Все взвешиваю… и все равно тянет к этому убийце Арбенину.
Какое испытание труднее выдержать: деньгами или славой? И то и другое практически непреодолимо, но Шопенгауэр выделяет все-таки деньги: "Знаменитые английские писатели Вальтер Скотт, Вордсворт и др. к старости… тупели, теряли умственные способности, впадали в слабоумие, – это, без сомнения, обусловлено тем, что все они… стали писать ради денег". Как хорошо, что на пути большинства из нас не было такой опасности! Свой первый коммерческий заработок (за фильм "Искушение бессмертием") пущу на строительство нового забора.
Прочитал в одной статье, что у каждого человека есть в жизни "золотой период". Это когда все получается. Даже у незначительных, обыкновенных людей – просто они не догадываются. У творческих – это, как правило, 15–20 лет. Бывают и исключения: у абсолютных гениев такой цикл может затянуться, а может, наоборот, укоротиться – в зависимости от того, сколько отпущено. Приводят всевозможные примеры, и все убедительные. Но, конечно, каждый человек думает и о себе. Есть ли и у меня такой "золотой цикл"? Скажем, от премьеры "Трех мешков" прошло уже 17 лет…
Кажется, уходит время личностей. Все выравнивается и стрижется под одну гребенку. Масса творит себе кумира, раздувает, потом – когда наиграется – выплевывает и начинает создавать нового. По своему образу и подобию.