Университетская физика против академической
Когда Крылов говорил о "сплоченной группе физиков", которая "причинила много огорчений" Л.И. Мандельштаму, он, скорей всего, видел тех людей перед собой в зале. Речь свою он произносил на объединенном собрании Академии наук и Московского университета, а группа эта сплотилась именно на физическом факультете МГУ и "огорчала" сотрудников и учеников Мандельштама все последнее сталинское десятилетие.
Это противостояние началось в 1937 году, когда после ареста Гессена на его место в МГУ - директором Института физики (НИИФ) и деканом физического факультета - назначили А.С. Предводителева (1891-1973). Новый директор не питал теплых чувств к мандельштамовцам. Он обосновался в университете еще до революции - в годы послелебедевского научного "безлюдья". И в то время он - от природы одаренный - формировался. Быть может, и поэтому его амбиции превышали научный потенциал. Несоответствие было особенно заметным в присутствии мандельштамовского созвездия первоклассных физиков. Однако сам Предводителев этого не хотел признавать и с поразительным самомнением выходил далеко за пределы своей компетенции в технической физике - в физику теоретическую. И.Е. Тамм не мог закрыть глаза на его невежественные публикации и откликнулся на них в 1936 году критической статьей.
Заняв место Гессена в МГУ, Предводителев заявил:
После разоблачения врага народа Гессена партийные и общественные организации института провели большую работу по выявлению и ликвидации последствий вредительства <> В процессе этой работы некоторые профессора (именно те, на которых Гессен опирался) недооценили вредительскую деятельность врага народа Гессена, вызвав к себе этим самым политическое недоверие со стороны всей общественности НИИФ. В силу этого эти профессора вынуждены были покинуть административные посты.
Мандельштамовцы, хотя и с меньшей интенсивностью, продолжали, однако, преподавать в университете до начала войны. Эвакуация академии и МГУ в разные города страны прервала эту связь просто географически. А к возвращению в Москву из эвакуации в 1943 году в МГУ уже шло "сплочение". И в результате в университет не смогли вернуться Г.С. Ландсберг и И.Е. Тамм, заведовавшие до войны кафедрами оптики и теоретической физики, а вскоре вынуждены были уйти из МГУ С.Э. Хайкин и М.А. Леонтович. Все четверо были авторами лучших университетских учебников, и все были ближайшими сотрудниками Мандельштама.
Летом 1944 года 14 академиков-физиков, включая П.Л. Капицу, обратились с письмом к правительству по поводу ненормального положения на физическом факультете МГУ. После дополнительных писем Капицы и в результате работы специально созданной комиссии в 1946 году Предводителева сняли с должности декана.
Однако в целом бастион университетской физики устоял и оставался неприступным до смерти Сталина. Тех, кто защищал этот бастион, трудно назвать единомышленниками, среди них можно найти почти любое различие: сделавший ощутимый вклад в науку и заурядный преподаватель; теоретик и экспериментатор; стоящий обеими ногами в прошлом веке и всеми помыслами устремленный в будущее; послушный член партии и сознательно-беспартийный; явный юдофоб и чуть ли не юдофил. Единственным общим у них всех было неудовлетворенное притязание на высокую оценку своих научных достижений и соответствующее место в научной жизни.
В составе университетской группировки были двое физиков, прошедших школу Мандельштама и… ушедших из нее - А.А. Власов и Я.П. Терлецкий. Профессионалы высокого уровня, оба они оказались во власти своих амбицией, что и побудило их присоединиться к старой университетской гвардии и препятствовать возвращению Тамма и Ландсберга в МГУ. Сам Предводителев впоследствии пытался представить свои действия как выполнение "прямых заданий партийных организаций", но фактически это было совместным делом.
Власов, с его неуравновешенной психикой, был скорее объектом манипуляций. Терлецкий же, как секретарь партбюро факультета, был вполне активным субъектом. Его разрыв со своими учителями и продемонстрированная партийная лояльность сделали из него подходящую кандидатуру, когда осенью 1945 года Берии понадобился физик для особых поручений.
Строительство сталинизма "в одной, отдельно взятой, стране" повредило и научной этике. Тот, кто добивался научного признания любой ценой, пользовался всем арсеналом того времени. Государственная власть того времени - партийная диктатура, когда партия осуществляла волю своего вождя. Тот, кого не удовлетворяла оценка научных коллег, обращался за справедливостью к власть имущим. И говорить с властью надо было на ее языке, подхватывая все ее последние слова. Идеализм, троцкизм, низкопоклонство, космополитизм - все шло в дело.
При этом, естественно, чем больше энергии человек тратил на вненаучные деяния, тем меньше ее оставалось на науку и тем больше становился разрыв между научными амбициями и реальными достижениями. Но зато у таких вненаучных деятелей было больше шансов вложить свои слова в уши партийных администраторов науки. Физики МГУ в этом искусстве превосходили академических, и до конца сталинской эры успешно защищали свою "автономию", несмотря на всю научную мощь академиков.
В партийно-государственных архивах хранятся многочисленные следы университетских интриг против академических физиков. Одна из них вышла на газетную страницу под знаменем борьбы с низкопоклонством.
Кампания против вредоносного западного влияния началась летом 1946 года, и первым объектом патриотического перевоспитания стала литература. Однако естественные науки - по природе своей наиболее интернациональные - неизбежно должны были попасть в зону обстрела. Вопрос был только в том, что даст первый повод. Им стала краткая обзорная статья А.Р. Жебрака "Советская биология" опубликованная в американском журнале Science в 1945 году.
Прочитанная патриотическим глазом, эта статья сделала ее автора героем совсем другой - разгромной - статьи "Против низкопоклонства!", опубликованной в 1947 году в весьма официальной тогда "Литературной газете". Автор-патриот не мог понять, как это советский биолог Жебрак умудрился написать: "Мы вместе с американскими учеными строим общую мировую биологическую науку"! "С кем это вместе, возмутился патриот, строит Жебрак одну биологию мирового масштаба? Уж не с теми ли фашиствующими "учеными"-генетиками"?!! и т. д.
Статью в "Литературке" подписал ректор Сельскохозяйственной Тимирязевской академии, и это можно понять, поскольку Жебрак был профессором той же академии. Непонятно, однако, как в сельскохозяйственную статью попал второй отрицательный герой - физик Виталий Гинзбург. Он работал в другой академии - в Академии наук СССР, однако патриотическая статья бичует целых три его публикации, "дискредитирующие нашу советскую науку".
В изданной в 1947 году массовым тиражом брошюре проф. Гинзбурга "Об атомном ядре" полностью бойкотируются фамилии Иваненко и Гапона <> Мезонная теория ядерных сил разработана Иваненко и Соколовым в 1940-1941 годах. …Однако в недавней обзорной статье доктора Гинзбурга "Теория мезотрона и ядерные силы" беззастенчиво замалчивается и это достижение советской физики. <> И совершенно нелепым пресмыканием перед американской наукой является последняя статья доктора Гинзбурга <> Доктор Гинзбург <> говоря об интересующем нас излучении, замалчивает авторство Иваненко. <> Дальше этого позорного стремления замалчивать открытия советской науки, затирать советских авторов - некуда идти".
Физические термины здесь, частично прополотые, ректор Сельскохозяйственной академии употребил на удивление грамотно. Внимательно, видно, изучал он физическую литературу. Настораживает только систематически упоминаемое имя жертвы зловредного низкопоклонства - Иваненко. В университетской физике это был самый именитый теоретик. Гинзбург же, ученик и ближайший сотрудник Тамма, принадлежал, естественно, к физике академической и понял, кто стоит за биофизической статьей в "Литературной газете".
Ироничные физики ввели тогда меру низкопоклонства научной публикации. Угол наклона к Западу измерялся отношением числа иностранных ссылок к отечественным. Так что безупречную вертикальность можно было обеспечить только нулевым количеством иностранных ссылок.
Однако патриотически-вертикальные ученые мужи относились к своим намерениям с полной серьезностью и, беря пример с биологии, придумали гораздо более масштабную интригу, нацеленную на "лысенкование" советской физики. Академическим физикам стало не до шуток.
Всесоюзное совещание, которое не состоялось
Имя Лысенко (1898-1976) приобрело мировую известность после того, как на сессии Всесоюзной академии сельскохозяйственных наук (ВАСХНИЛ) в августе 1948 года волею диктатора страны он был провозглашен диктатором советской биологии и вслед за этим "навел порядок" в подвластной науке.
До середины 30-х годов биология развивалась в СССР не менее стремительно, чем физика, пока на авансцену не вышел Лысенко. В его политическом возвышении ключевую роль сыграл Сталин. Они были "одного поля ягодками": необремененные образованием и одаренные мощной политической интуицией умением манипулировать людьми в достижении своих целей, которые оправдывали любые средства. Недообразованность легче позволяла верить в чудеса науки, чем видеть границы ее возможностей. Обоим были нужны чудеса - Лысенко, чтобы опровергнуть всю современную генетику, Сталину, чтобы построить "социализм в одной, отдельно взятой, стране". Постулат, на который опирался Лысенко: если как следует постараться, можно "воспитать" один живой организм из другого, один вид из другого, - например, рожь из пшеницы. Подобный постулат был необходим и Сталину - ему надо было воспитать "нового - социалистического - человека" и населить страну новым видом. Этому не должны мешать ограничения так называемой научной генетики, которая против. Даже если социальной генетики пока еще и нет, мог думать Сталин, хорошо бы, чтобы она могла опираться на лысенковскую биологию.
Личное расположение Сталина к Лысенко проявилось и в высоких отличиях (Сталинские премии 1941-го, 43-го, 49-го годов), и в государственных постах, и - самое поразительное в том, что Сталин лично отредактировал тронную речь Лысенко 1948 года.
В физике своего Лысенко не нашлось.
Университетская группировка могла выдвинуть несколько кандидатур, готовых повторить подвиг Лысенко, - штурмом, без разбора в средствах захватить власть в физике для себя и своего понимания этой науки. По словам Сахарова: "Лавры Лысенко не давали тогда спать многим. Я.П. Терлецкий был, по-видимому, одним из них". По свидетельству же самого Терлецкого, в качестве Лысенко предлагалась фигура А.А. Власова.
Однако для замещения вакансии Лысенко-от-физики им обоим не хватало важных качеств и прежде всего научного невежества - оба были слишком грамотными физиками, чтобы предлагать какое-нибудь чудо, подобное скатерти-самобранке, которую в разных вариантах обещал Лысенко. Физика, к ее советскому счастью, дальше от жизни (и от партийной жизни, в частности), чем биология, где, как и в искусстве, любой может иметь свое мнение, особенно если он член Политбюро.
Роль Лысенко в физике пыталась сыграть вся университетская группировка в целом. Ко времени лысенковского триумфа в августе 1948 года они уже очистили университет от академических космополитов и были готовы выйти на всесоюзные просторы. Через четыре месяца в Министерстве высшего образования "назрела необходимость организовать широкое общественное обсуждение основных методологических вопросов в области физики".
Оргкомитет Всесоюзного совещания физиков, созданный 17 декабря 1948 года, возглавил замминистра высшего образования. Три месяца шла подготовка "свободной" дискуссии - более сорока заседаний, сотня участников, тысячи границ стенограмм. "Предбанник" (как называли Оргкомитет) был в распоряжении физиков МГУ. Они нападали, и их обвинения академическим физикам стали основой проекта постановления: "Необходимо беспощадно выкорчевывать всякие оттенки космополитизма - идеологического орудия диверсии англо-американского империализма". В постановлении персонально обвинялись только академические физики: Ландау и Иоффе "раболепствуют перед Западом"; Капица "проповедовал откровенный космополитизм"; Френкель и Марков "некритически воспринимают западные физические теории и пропагандируют их в нашей стране".
Слова этого проекта подбирались под руководством зав. отдела пропаганды и агитации ЦК. В "предбаннике" патриоты из МГУ в выражениях стеснялись меньше и совсем не стеснялись - в доносах в ЦК. Самый воинственный - Н.С. Акулов (1900-1976) - в своем письме в ЦК попросту обвинил группу Мандельштама… в шпионаже и саботаже. Начал он с того, что основатели этой группы - Мандельштам и Папалекси - еще до революции "пересекли в разных местах русскую границу и проникли в Петроград", где "организовали радиосвязь с Германией". В советское время Мандельштам, по сведениям Акулова, сотрудничал с троцкистами, сионистами и "физиками немецкого происхождения": "Его ближайшим помощником стал Б.М. Гессен, который был связан с сыном Троцкого, а также с германским генеральным штабом", "группа Мандельштама была теснейшим образом связана со шпионско-диверсионными группами в Ленинграде и Харькове". И далее - на десяти страницах - Акулов перечисляет физиков, подпавших под влияние Мандельштама, включая президента Академии наук Вавилова и Капицу, которого "12 лет культивировали [в Англии], создали ему авторитет, а затем перебросили в СССР".
Это писал профессор МГУ и лауреат Сталинской премии Акулов, и университетские соратники были ему под стать.
Академическим физикам приходилось отвечать на обвинения:
Профессор Иваненко чрезвычайно настойчиво обвиняет всех тех, кто забыл или не счел нужным упомянуть его или его сотрудников, вплоть до того, что считает пробным камнем советского патриотизма - отношение того или иного ученого к работам Иваненко.
Александр Андронов объяснял антикосмополитам, почему он считает своего покойного учителя русским физиком:
Антон Рубинштейн - это русский музыкант, Левитан - это русский художник, и Мандельштам - это русский физик. Если мне еврей скажет, что Мандельштам - еврейский физик, я отвечу этому еврею, что он еврейский националист. Если мне русский скажет, что Мандельштам - еврейский физик, то я скажу этому русскому, что он русский националист и шовинист.
Последние страницы стенограммы Оргкомитета датированы 16 марта 1949 года. В той же архивной папке лежит и пригласительный билет на Всесоюзное совещание физиков 21-26 марта. А само совещание так и не состоялось - несмотря на пыл противоборства, огромные затраты времени и партийных сил на его подготовку. В архивах не найдено документов, внятно объясняющих отмену совещания. Ясно, однако, что сделать это могли только с ведома самого вождя. Сохранилось устное предание, что физику от погрома спасла атомная бомба.
В памяти В.Л. Гинзбурга, "низкопоклонника и космополита", намеченного стать одной из жертв совещания, сохранилась такая версия:
Курчатов сказал Берии: "Вся наша работа по атомной бомбе основана на квантовой механике и теории относительности, - если начнете ругать, закрывайте первой нашу лавочку". Тот, видимо, доложил Великому вождю и учителю, и совещание отменилось.
Это объяснение не кажется достаточным. Ведь атомный проект начался за несколько лет до совещания, а главной мишенью Совещания была вовсе не квантовая механика и теория относительности, а конкретные люди - "космополиты и низкопоклонники" из академических физиков. И прежде всего заводилы из МГУ целились в мандельштамовцев. Если осенью 1948 года несозданной атомной бомбы не хватило, чтобы предотвратить "наведение порядка в физике" - взведение курков на университетских ружьях, то как этого могло хватить, чтобы направить заряженные стволы в землю несколькими месяцами позже?
Несколькими месяцами позже появилось нечто новое вдобавок к атомной бомбе. К весне 1949 года Курчатов мог уже говорить о водородной бомбе. К тому времени в лоне мандельштамовской школы - в фиановской группе Тамма - родился многообещающий проект водородной бомбы. Одну из основных идей проекта предложил низкопоклонник Гинзбург - его секретный отчет датирован 3 марта 1949-го. А ключевую идею еще осенью 1948 года выдвинул другой ученик Тамма - Андрей Сахаров, его отчет датирован 20 января 1949 года. Два птенца из гнезда Мандельштамова сделали слишком весомый вклад в государственную мощь, чтобы так запросто разорять это гнездо.
Результаты таммовской группы сразу же получили полное одобрение научных руководителей атомного проекта. Курчатов убедился, что был прав, пытаясь еще в 1947 году заполучить Сахарова. Впрочем, то, что это ему не удалось тогда, весной 1949 года помогло Курчатову спасти физику.