Без всяких приключений, достойных упоминания, мы продолжали наш путь, а целью, должен сказать, было, по возможности, добраться до Карпат и выйти навстречу передовым постам русской армии. Как мы собирались это сделать, не вполне представляли. Могу только сказать, что надеялись на это.
Незадолго до рассвета мы добрались до густого леса, и там решились остаться на день, удобно укрывшись, как и накануне. Мы могли бы пройти намного дальше до того, как рассеется темнота, но это нам казалось неразумным, так как на нашей карте мы обнаружили, что следующая лесистая местность находится слишком далеко, чтобы за оставшееся до восхода солнца время нам можно было до неё дойти. Так что, досыта напившись из ручейка, мы направились в лес. Но, пройдя совсем немного в глубь зарослей, мы услышали собачий лай. Это насторожило нас, так как сначала мы не могли быть уверенными, с какой стороны доносились эти звуки. Была ли эта погоня по нашим горячим следам? Схватят ли нас снова? Что надо теперь предпринять?
Из-за того, что лай собак с каждой минутой становился всё громче, надо было быстро решать, что делать. Ашаев был за то, чтобы заползти подальше в заросли подлеска, в надежде на то, что так нас не удастся обнаружить. Но мне эта мысль не нравилась. Я думал, что это бесполезно, так как даже если это были не ищейки, а простые собаки, они легко найдут нас. Нет, я считал, что нужно залезть на дерево. И мы забрались наверх. А деревья росли столь густо, что мы могли перебираться с одного на другое. Но наша тревога вскоре улеглась, так как эти собаки, - числом около трёх, судя по звукам, - пробежали па некотором расстоянии левее от нас. Возможно, это были чьи-то хозяйские псы. Слава Богу, не войсковые.
Наступил день, мы спустились с наших веток и стали искать подходящее место, чтобы укрыться и поспать. Таковое мы легко нашли, где и отдыхали до конца дня. После трапезы мы снова занялись поисками воды, но в округе были только затхлые лужи, так что опять нам пришлось мириться с пересохшими глотками до прихода ночи, которая принесла нам больше свободы. И, продвигаясь по нашему компасу - весьма ненадёжному инструменту, как мы позднее поняли, - мы приступили к следующему этапу нашего путешествия, снова без особых переживаний, заслуживающих упоминания, прячась и отсыпаясь каждый последующий день, при этом никто никак нас не беспокоил.
Таким вот образом прошли четвёртые ночь и день. Но на пятую ночь мы потерпели серьёзную неудачу. Прямо перед рассветом мы вышли к широкой реке, которую, как знали, можно было перейти только по мосту, наверняка охраняемому часовыми. И, после осторожной разведки, мы обнаружили, что так оно и было. На каждой стороне моста стояло по два часовых, что делало невозможным перебраться через реку этим путём. Единственное, что представлялось вероятным сделать, это попытаться найти на реке место, где её можно перейти вброд, а это означало сделать большой крюк. Но выбора у нас не было, мы были вынуждены обходить, а когда мы, в конце концов, решились переправляться, то поняли, что недооценили и глубину, и силу течения, и это означало, что реку нужно переплывать. Само по себе это не представляло большой беды, хотя мы были обременены одеждой и тяжёлой обувью. Но окончилось всё тем, что наши небольшие, но бесценные съестные припасы совершенно испортились, и это было поистине ужасно. Мокрые и замёрзшие, голодные и уставшие, мы были в жалком состоянии.
Отчаявшись, мы прибегли к крайним мерам, чтобы добыть еды. После долгих колебаний мы решили попытаться выпросить продукты у какого-нибудь крестьянина. Конечно, велик был риск, что нас обнаружат, и шансы наши - очень малы.
Так оно и вышло! В первом доме, куда мы подошли, жила только одна древняя старуха, которая, выслушав нашу долгую горестную сказку, разглядывая с нескрываемым подозрением наш неряшливый и оборванный вид, в конце концов согласилась дать буханку хлеба. И сдержала своё слово, за что мы ей были очень благодарны. Но она тотчас же подтвердила наши худшие страхи, заявив, что уверена, - мы беглые пленные, и при первой же возможности она непременно сообщит военным властям о нашем появлении в округе.
Мы ясно представляли: с этого момента наша свобода под большой угрозой. Но вопреки всему мы не теряли надежду, и вновь скрылись в лесу. Еще раз мы провели день, не побеспокоенные никем, но ночью, отправившись вновь в путь, мы попали на глаза патрульным, которые, несомненно, разыскивали нас, и хотя мы бросились бежать от них, а, когда нас догнали, яростно дрались, превосходящие силы взяли над нами верх. И нас отдубасили до бесчувствия, а когда мы очнулись, поняли - нас везли, перекинув через круп лошади, к ближайшему военному посту. На самом деле тяжкое положение, думаю, вы согласитесь.
Глава II
После очень неудобной поездки длиной около двух миль, мы добрались до военных казарм, куда нас завели захватившие. Наши путы бесцеремонно разрезали. После этого мы предстали Для допроса перед комендантом и рассказали ему всё, что он хотел узнать. Пытаться что-то скрыть было бесполезно. Это только значило бы, что нас поставят к стенке и тут же расстреляют, впрочем, мы думали, что эта участь ждет в любом случае.
Благодаря сведениям, что мы были кавалерийскими офицерами, меня и Ашаева приставили ухаживать за лошадьми и приводить в порядок их снаряжение. Удовлетворившись нашей работой, охранники накормили нас и сказали, что наутро мы будет отправлены назад в тот лагерь, из которого сбежали. И к этим новостям они добавили несколько замечаний относительно того, что нас может ожидать но возвращении. Всё это не вселяло бодрости.
Когда наступило утро, обнаружилось, что не придется уезжать, как было заявлено, вместо этого нас снова отправили работать на конюшню. Там мы были заняты весь день, и продолжали ещё один день, а в лагерь для военнопленных нас отправили только следующим утром. Считали нас отчаянными или нет, я не знаю, но конвой, забиравший нас, состоял из шести солдат. Конечно, мы не делали дальнейших попыток сбежать, так как никакой возможности для этого нам не дали. И в своё время, после путешествия на поезде, длившегося чуть меньше трех часов, мы вернулись на место, откуда отправились всего лишь неделю назад.
Оказавшись там, мы попали в руки коменданта, который отправил нас в камеры, совершенно уверенных в том, что нас расстреляют в течение часа. Поэтому представьте наше удивление от того, что в тот день больше ничего не случилось. Утром, однако, мы предстали перед военным судом и очень легко отделались: нас приговорили к тридцатидневному одиночному заключению на хлебе и воде.
Но самым примечательным во всем этом моём первом побеге оказалось, должен сказать, то, во что вы, думаю, с трудом поверите. Однако это совершенная правда. Мы узнали позднее, что, покуда нас не доставили назад к месту заключения, моё отсутствие не было замечено, только подозревали в побеге другого пленного. Могу сказать, что в том лагере содержалось более 40 000 пленных. Так что моё незамеченное отсутствие было не так уж удивительным, в конце концов.
По окончании нашего одиночного заключения нас снова вернули к прежним обязанностям, но перевели в другую часть лагеря, в то место, из которого было практически невозможно вырваться. Там мы оставались несколько месяцев. Затем постоянная мобилизация людей разных классов привела Австрию к нехватке мужчин.
И нас посылали на всевозможные тяжёлые работы в суровых условиях. Работали мы на земле, помогая сельчанам.
Что касается меня, я был переведён в местечко под названием Тораксентиниклош, где было большое имение, разводившее лошадей. Все пленные, направленные туда работать, были русскими кавалеристами, в основном казаками, и мы вскоре нашли, что, хотя работа поначалу казалась тяжелой, всё ж такая жизнь стала очень приятной переменой по сравнению с лагерным существованием. Самое главное, еда была намного лучше, и. в конце концов, нам стало совсем неплохо.
По мере того как проходили месяцы, хотя это может показаться неправдоподобным, охранники имения один за другим отзывались, пока не остался только один тюремщик. Но никто из наших, за исключением меня, не задумывался ни о каком побеге. Условия по сравнению с тем, через что все мы прошли, были просто комфортными.
Однако я считал, что как раз настало время снова попробовать. Несколько прошедших недель я рисован планы, просто откладывая свой побег, потому что надеялся убедить одного казацкого офицера по имени Ямеш попытаться убежать вместе со мной. Сначала он совсем не желал уходить из имения, - просто по причине, которую я разъяснил. Но через некоторое время я добился его согласия, ибо как раз тогда просочились слухи о том, что русская армия опять вот-вот перейдёт Карпаты.
Подготовленные на этот раз намного лучше, однажды ночью мы покинули это местечко, простившись с нашими товарищами. Теперь мы были хорошо оснащены для нашей попытки. По крайней мере, я так считал, раздобыв надёжный компас и такую же надёжную карту. Кроме того, у каждого из нас было достаточно денег. О еде, должен сказать, мы вообще не беспокоились, так как знали, что её можно получить у русских пленных, работавших по всей стране.
Мы наслаждались свободой два с половиной месяца. Несколько раз мы видели на дорогах военные подразделения, но они не разыскивали нас, и было достаточно залечь, чтобы не дать себя обнаружить. Затем в одно из воскресений мы подошли к окраине городка под названием Надь Варад, открыто шагая по дороге и надеясь сойти за расконвоированных пленников, воспользовавшись паролем. Но мы не знали того, что в воскресенье пленным не разрешалось гулять по этому городу или около него, так как он был прифронтовым. Поэтому когда мы сидели на обочине, отдыхая на солнышке, подошел патруль и просто заграбастал нас. Они знали, что если мы в этот день гуляем, у нас нет на это разрешения от военных властей.
На этот раз нас не отправили в имение, откуда мы сбежали, и не особо наказали. Конечно, совсем безнаказанными мы не остались, а что нам пришлось испытать, я расскажу. В наручниках, с поднятыми руками, привязанными к столбу, мы висели над землёй. Так, что если нам хотелось опереться на землю, веревки впивались в наши запястья, причиняя сильнейшую боль. Такую вот "шуточку" нам приходилось терпеть по четыре часа в день в течение недели.
А когда здесь, в Надь Вараде, вскрылось, что это был мой второй побег, меня посадили в подземную камеру тюрьмы. В той камере сидел ещё один человек, который, как оказалось, в мирной жизни был художником. Эта камера, должен сказать, была очень тёмная, и нас продержали там около месяца, ежедневно выводя на прогулку только туда и обратно по коридору под наблюдением вооружённых охранников на очень короткое время. Затем в одно утро в тюрьму пришёл с инспекцией один офицер славянского происхождения, он открыл задвижку в верхней части двери и спросил, есть ли у нас жалобы. В ответ мы сказали, что нет, но мы бы очень хотели, чтобы окошко оставляли открытым, дабы в камеру попадало больше света и воздуха. По нашему акценту он узнал в нас братьев по крови и, думаю, он терпимее отнёсся к нам. чем если бы это был кто-то другой, и нашу просьбу удовлетворили.
Через неделю по той или иной причине этот же офицер ещё раз заглянул к нам и опять спросил, пет ли у нас жалоб. На этот раз мы оба имели просьбы. Художник попросил материалы для рисования, а я - ножичек и материал для резьбы по дереву. Как вы, должно быть, помните, я научился резьбе по дереву во время первой части моего заключения, и мне казалось, что этим смогу развлечь себя в томительно тянущиеся дни и ночи.
Так как мы были образцовыми заключёнными, наши просьбы удовлетворили. И первое, что сделал художник, - нарисовал эскиз портрета этого офицера, как он его успел разглядеть, когда тот ненадолго появлялся в окошке. На следующий день, когда мы гуляли для разминки по коридору, он показал этот рисунок одному из охранников, который сразу забрал его и сказал, что художника ждёт суровое наказание за то, что он посмел сделать это без разрешения. И с порицанием нас вернули обратно в камеру.
Вскоре после этого пришёл тот офицер, приказал открыть камере и велел нам выйти. Тут он спросил, кто из нас автор рисунка, а когда узнал, очень удивил нас, велев художнику прямо сейчас же сделать нормальный портрет, для чего ему принесли свежие материалы. Офицер был доволен тем, что получилось, он освободил нас обоих и послал на очень лёгкие работы. Причина того, почему он облегчит условия наказания и мне, состояла в том, что художник объяснил - именно я предложил ему нарисовать первый эскиз.
С лёгких работ в тюрьме нас постепенно перевели на уличные работы, что опять подталкивало меня к новой попытке сбежать. Теперь, намного более опытный, чем раньше, я решил, что при таких послаблениях для заключенных лучшим способом для попытки будет уйти совершенно открыто. Я собирался направиться в город Коложвар, где, как я слышал в тюрьме, знаменитый герр Шмидт держал большой цирк. Так что я пришёл на вокзал и, не вызывая никаких подозрений у тамошних служащих, разузнал, какой поезд отправлялся в этот город. Разузнав всё, я спрятался в одном из багажных вагонов.
Никто не подозревал, что я в вагоне, поздно ночью поезд тронулся, и поездка прошла без происшествий, по крайней мере для меня, пока мы не прибыли в Коложвар. Тогда за полмили до станции я выпрыгнул из вагона в кусты, не получив каких-либо серьезных повреждений, и направился через поля. Наступившую ночь я провёл в старом сарае.
Рано утром я пошёл в город. Цирк Шмидта нашёлся быстро, и я попросил о встрече с хозяином. Сначала мой непрезентабельный вид - всклокоченная борода и неряшливая одежда - не благоприятствовал мне. Но я был настойчив, и устав от моего упрямства, вахтер наконец согласился провести меня к герру Шмидту.
Появившись перед ним, я сразу же решил испытать судьбу и попросился на работу в его цирке, в красках описывая все многочисленные трюки, которые мог делать. Я видел, что в его глазах выгляжу очень подозрительно, но мне удалось, в конце концов, уговорить его, и он согласился позволить мне приступить к делу. Его склонило в мою пользу то, вы должны знать, что я упомянул о сенсационных силовых трюках. В его программе ничего подобного не было, даже каких-либо борцов, и перспектива хорошего выступления - нового шоу, какое я мшу показать, - подвигла его к тому, чтобы дать мне работу.
Я начал выступать на следующий день со смешанным номером, так как было невозможно сразу сделать всё, на что я способен. Показанное мной, убедило хозяина, что я для него настоящая находка, и он тотчас же начал рекламировать меня. Всего через два дня после моего прибытия в цирк Шмидта возле здания и по всему городу висели афиши, объявляющие о появлении "Самого сильного человека в мире". Это, должен сказать, был первый случай, когда меня представили таким образом.
Шмидт остался так доволен моим выступлением и выручкой, которую оно давало, что купил мне новую одежду и великодушно выплатил щедрый аванс. Но моему везению не суждено было продолжаться долго, чего, по правде говоря, я и сам не ждал. Однако я не вполне мог предвидеть, что всё закончится таким образом, как это вышло. Всё всегда происходит неожиданно, как вы хорошо знаете, и это случилось вот как.
Глава III
Объявление о том, что в городе появился "Самый сильный человек в мире", привлекло внимание военного коменданта той местности, и он пришел однажды утром - на восьмой день моей работы, если точно помню. - желая узнать, почему такой выдающийся атлет, явно годный к службе, не находится в австрийской армии. Поскольку антрепренёр Шмидт не мог предоставить удовлетворительное объяснение - сам он, надо сказать, был освобождён от службы - за мной послали, чтобы я предстал перед комендантом. Конечно, я тоже не мог дать объяснений, и немного времени ушло на то, чтобы выяснить, что я - беглый пленный. Итак, я снова отправлялся в заключение, ужасаясь всяческих последствий.
Но ничего такого не произошло. По правде говоря, австро-венгры были, в общем, добры к пленным. Могу за это поручиться, не только на основании своего опыта, но и по тому, что пережили другие. Нив какой другой стране - нет, даже в Англии, я уверен, - не давали таких послаблений, какие получали русские пленные в Австрии. Даже к бежавшим пленникам после того, как они попадались снова, было терпимое отношение, - как ко мне, так и к другим.
На этот раз, однако, разобравшись с моей историей, включавшей три побега, со мной обошлись намного жёстче, чем раньше, что, согласитесь, совершенно объяснимо. Если бы мои побеги сопровождались применением насилия, меня бы наказали ещё суровее, ведь степень наказания зависела от тяжести преступления. Если бы я тяжело поранил кого-нибудь из охраны, меня бы ужасно высекли. А если бы случилось так, что какого-то охранника убили, меня бы по совокупности расстреляли после поимки.
Меня доставили в военный трибунал и объявили приговор: одиночное заключение в крепости до окончания войны. Согласно этому, меня поместили в каземат, закованного в кандалы и в наручниках. Камера, куда меня швырнули, была холодной и сырой, ниже уровня земли, свет и воздух в неё проникали через маленькое, прочно зарешеченное отверстие в стене высоко над моей головой, которое, похоже, выходило на ров с водой. Надо рвом не менее чем на 18 футов возвышалась стена, которая окружала крепость, делая побег если не невозможным, то, по крайней мере, очень трудным предприятием.
Но, несмотря на такое несчастливое положение, я не отчаивался. Шанс когда-нибудь да наступит, говорил я себе, и поддерживай свой дух насколько мог. Ибо знал, что впадать в хандру - это хуже всего на свете. Если представится возможность, а я буду в подавленном состоянии, могу не решиться воспользоваться ею.
В то время, когда я набирайся душевных сил, происходили и другие события. Из-за того, что я был тесно закован и днём, и ночью - охранники снимали мои кандалы только дважды в день на время еды, - моя психика стала сдавать. Это значительно огорчало меня, гак как я всегда гордился своей силой и выносливостью. И, глубоко поразмыслив, решил, что единственный путь остановить ухудшение своего физического состояния заключался в тонировке мускулов иным способом по сравнению с тем, что я делал, имея полную свободу действий. Вследствие моей беды, именно так возникла идея о системе упражнений, которая сейчас, в этой стране, становится такой широко известной. Именно в заключении разработаны те принципы, которые дают столь удивительные результаты.