Сейчас некоторые исследователи жизни и деятельности Б.В. Анненкова полагают, что он никакого отношения к декабристу И.А. Анненкову не имеет, а является его однофамильцем. Убедительных заключений специалистов на эту тему я не встречал, но уверен, что подтверждение или установление истины ещё никому не вредило. И, если окажется, что Анненков - не потомок декабриста, это нисколько не обеднит его биографию.
Не ведал Анненков, что и слова о его полковничьем происхождении десятилетиями будут нещадно эксплуатироваться советскими историками, что это воистину будет для них золотой жилой, которую они, не уставая, станут разрабатывать, бросая тень на его личность: раз сын полковника и помещика, - значит, сам реакционер, мракобес, душегуб, потому что яблоко от яблони недалеко падает и другого Бориса Анненкова при таком отце не могло и родиться! И здесь же, по замыслу советских историков-идеологов, пред светлыми очами советского народа в лице атамана должен был предстать весь класс помещиков - грубый, жестокий, несправедливый, класс-зверь, класс-паразит, класс-враг! И нет ничего удивительного, что бандит и садист Анненков - достойный представитель своего класса! Так навязывалось людям официальное мнение об Анненкове. Между тем отец Анненкова никакого отношения к армии не имел и не носил никаких воинских званий. Он был, как уже говорилось, председателем Харьковского окружного суда и, согласно Табели о рангах, его должность по общественному положению приравнивалась даже не к должности армейского полковника, а лишь подполковника. Называя своего отца полковником, Анненков хотел, по-видимому, подчеркнуть свою военную потомственность. Поступая так, он, конечно же, знал, что когда-нибудь это может ему повредить, но не мог и подумать, что это легкомысленное бахвальство будет преследовать его даже после смерти…
На этом генеалогические заметки о древе Анненковых закончим и далее пойдём по следам атамана самостоятельно. Вначале попытаемся воссоздать его портрет.
Портрет
Создание портрета - всегда сложно. Здесь недостаточно добиться внешнего сходства с оригиналом: нужно ещё вдохнуть в портрет жизнь, показать духовный, внутренний мир человека. Поэтому искусством портрета владеет не каждый художник, а лишь тот, кому это дано природой.
Проблема портрета не разрешается автоматически и с помощью фотографии: и здесь добиться соответствия оригиналу дано только мастеру.
Ещё труднее создать литературный портрет. Это тоже даётся немногим - только истинным мастерам слова. О соответствии созданного портрета оригиналу могут судить только те, кто знаком с этим оригиналом. Остальные принимают на веру то, что им сообщает писатель. Этим пользуются, пренебрегая объективностью, некоторые "портретисты", и, в зависимости от того, чей заказ они выполняют, какую идеологию исповедуют, от своего личного отношения к герою, делают его красивым или безобразным.
Я не мастер слова, и мой потрет героя, естественно, не претендует на то, чтобы считаться совершенством. Это, скорее, даже и не портрет, а материал для него, на основании которого у читателя может сложиться свой взгляд на атамана. Работая над этой главкой своих записок, я стремился к объективности и использовал разный материал - и положительно, и отрицательно характеризующий Анненкова. К сожалению, не все материалы о нём оказались для меня доступны…
Анненков - ребёнок, Анненков - кадет, Анненков - юнкер нам почти неизвестен. Его сестра, Мария Владимировна (в замужестве - Брызгалова) в своих воспоминаниях ничего не пишет о брате, однако отмечает, что отец, будучи сам скромным, не терпящем барства и лени человеком, воспитывал своих детей строго и без излишеств. В чём заключалась строгость воспитания, Мария Владимировна не раскрывает, но раз уж она через много лет отмечает строгость отца в отношении девочек, то уж к единственному сыну он наверняка предъявлял повышенные требования. Это, по-видимому, проявлялось и в скромности одежды ребёнка (не отсюда ли склонность Анненкова к ярким одеяниям как компенсация за эту скромность?), и в пристальном внимании к его поведению. Можно допустить, что наш герой, будучи подвижным мальчиком, проказником, непоседой и вожаком сверстников, не единожды получал отцовские подзатыльники, и не исключено, что даже был порот и за собственные грехи, и за грехи своих сотоварищей.
Автор брошюры об Анненкове В. Шалагинов пытается нарисовать обстановку, в которой рос и воспитывался Анненков, но, будучи не знаком с мемуарами его сестры, прибегает к явной фантазии и, вопреки истине, говорит, что в семье Анненкова с первых дней жизни окружали праздность, кастовый дух военщины. Восьми лет от роду он якобы нацепил вожделённый лампас и уже никогда не снимал его.
Опираясь неизвестно на какие материалы, В. Шалагинов пытается добавить несколько штрихов к портрету Анненкова-кадета.
"В Одессе, - пишет он, - кумиром пятнадцатилетнего кадета Анненкова был командующий войсками барон Каульбарс, поражавший обывателей великим множеством орденов, осанкой завоевателя, старинной чернолаковой каретой, запряжённой по обыкновению в четвёрку белейших рысаков, в которой он то и дело появлялся на приморских улицах". В период первой русской революции (1905) Каульбарс требовал применения самых решительных мер против восставших, и поэтому, по мнению В. Шалагинова, барон никак не мог стать кумиром порядочного мальчика.
Вот такой сентенцией разразился В. Шалагинов, желая показать испорченность Анненкова ещё с детства. Но позволительно спросить, кто же должен был стать кумиром мальчишки-кадета, если не боевой генерал, тем более что грудь его украшена боевыми наградами? С кого же кадет должен был брать пример, кому поклоняться? Кстати, помощник командующего Одесским военным округом генерал-лейтенант барон Александр Васильевич Каульбарс был человеком, достойным уважения и подражания. Окончив Николаевское кавалерийское училище и Николаевскую Академию Генерального штаба, он долго служил в Туркестане, где участвовал в Хивинской экспедиции 1873 года и совершил несколько путешествий в Китай. За исследование Тяньшаня и Амударьи он был награждён Императорским географическим обществом двумя золотыми медалями. Во время войны 1877–1878 годов В.А. Каульбарс командовал кавалерийским отрядом, затем был делегатом в комиссии по разграничению территорий Сербии, Болгарии и Албании, а в 1882 году назначен был военным министром Болгарии, где организовал армию, ополчение и флот.
В 1885 году А.В. Каульбарс вернулся в Россию, в 1892-м - получил в командование 15-ю кавалерийскую дивизию, в 1897-м - 2-й кавалерийский корпус. Во время осложнения отношений с Китаем командовал 2-м армейским корпусом. Из многочисленных военных трудов А.В. Каульбарса наиболее известны "Материалы по географии Тянь-Шаня" (1869), "Материалы, собранные во время поездки в Кульджу" (1871), "Карта Хивинского ханства" (1874).
Уже того, что я сказал о генерале А.В. Каульбарсе, вполне достаточно для того, чтобы отклонить как несостоятельную попытку В. Шалагинова доказать идущую из детства неполноценность, испорченность Анненкова. Думаю, что у читателя не осталось сомнений в том, что молодой кадет выбрал достойный объект для подражания. Надеюсь, что и доброе имя заслуженного генерала мы таким образом очистили от наносной грязи.
Совсем нет сведений об Анненкове-юнкере. Вероятно, они есть в недоступных для меня архивах России и Украины. Насколько мне известно, моя работа - первая попытка реабилитации Анненкова и разработки его биографии. Уверен, найдутся ещё более молодые, более способные люди, которые, может быть, снова будут жить в единой и могучей стране и располагать бо́льшими, чем я, возможностями для изучения жизни и боевой работы не только моего героя.
Многие военачальники, в том числе и советские, обучались в московских военных училищах и оставили воспоминания о том периоде своей жизни, в которых подробно описывают быт учебного заведения, дают характеристики командирам, преподавателям, военным чиновникам, однокашникам. Но юнкера Анненкова они не знают, потому что в большинстве своём учились не в привилегированном Александровском училище, а в других военных учебных заведениях. Поэтому сведений об этом училище времён учёбы в нём Анненкова совсем немного.
Это было одно из старейших военно-учебных заведений России. Открытое для подготовки офицеров пехоты в 1863 году, оно просуществовало до Октябрьской революции 1917 года. Училище размещалось в старинном здании на углу Арбатской площади и Знаменской улицы, комплектовалось молодёжью преимущественно из дворян, срок обучения в нём составлял два года.
В строевом отношении училище представляло собою один батальон, состоящий из четырёх рот. Жизнь и быт училища, его традиции, взаимоотношения юнкеров между собой, с преподавателями и командирами описал в автобиографической повести "Юнкера" большой русский писатель А.И. Куприн, сам обучавшийся в этом училище в 1888–1890 годах, т.е. незадолго до того, как в него поступил Анненков. А.И. Куприн даёт живые характеристики юнкерских рот, из которых я приведу характеристику лишь четвёртой, в которой, как предполагаю на основании приведённой ниже купринской характеристики этой роты и привитых Анненкову качеств, наш герой, возможно, и учился.
Четвёртая рота, в которой служил и обучался А.И. Куприн, за малый рост юнкеров звалась "блохи". Кличка несправедливая: в самом малорослом юнкере было всё-таки не меньше двух аршин с четырьмя вершинками (160 см. - В.Г.)… Четвёртая рота Александровского училища с незапамятных времён упорно стремилась перегнать прочие роты во всём, что касалось ловкости, силы, изящества, быстроты, смелости и неутомимости. Её юнкера всегда бывали первыми в плавании, в верховой езде, в преодолении препятствий, в беге на большие дистанции, в фехтовании на рапирах и эспадронах, в рискованных упражнениях на кольцах и турниках и в подтягивании всего тела вверх на одной руке. Живучесть традиций в военных учебных заведениях, передача их от одного поколения кадет, юнкеров, курсантов, слушателей к другому даёт основание полагать, что ко времени поступления Анненкова в училище прозвания рот и принципы их формирования не изменились.
Сведения о 3-м Александровском училище и быте его юнкеров можно почерпнуть из вышедшей в 2002 году книги А. Кибовского "Сибирский цирюльник. Правда и вымыслы киноэпопеи". Издание это к тому же прекрасно иллюстрировано фототипиями И.П. Павлова 1899 г.
Юнкера училища были верным оплотом власти, участвовали в подавлении восстания 1905 года и в октябрьских боях против восставшего пролетариата в 1917 году. После поражения многие юнкера ушли на Дон и бились с большевиками.
Здание училища стоит до сих пор. После революции 1917 года в нём размещался Реввоенсовет Республики, сегодня здание училища, перестроенное в 1944–1946 годах, занимает Министерство обороны Российской Федерации.
Анненков окончил училище в 1908 году. Последний год он обучался в эскадроне Петербургского Николаевского кавалерийского училища, в так называемой Царской сотне, что дало ему, не казаку по рождению, право осуществить мечту юности и выйти в казачьи части.
Воспоминания о нём современников неоднозначны и противоречивы. Краски, которыми они пишут его портрет, тоже контрастны: светлые, когда рисуется портрет молодого сотника, и мрачные, когда они говорят об атамане, владыке Семиречья. Портреты, написанные советскими "художниками", никогда воочию не видевшими атамана, карикатурны.
Наиболее полный и правдивый портрет молодого Анненкова дан Петром Николаевичем Красновым, тем самым генералом, который в годы Гражданской войны боролся с большевиками на юге России, чем завоевал себе всесоюзную известность и обязательные проклятия в свой адрес во всех изданных в СССР работах, посвящённых этой войне. Непримиримый враг советской власти, генерал в годы Отечественной войны советского народа против фашистской Германии тесно сотрудничал с гитлеровским вермахтом в качестве начальника Главного управления казачьих войск при министерстве Восточных территорий Рейха и занимался формированием казачьих частей из белоэмигрантов и пленных, направляя их на Восточный фронт для борьбы с Советской армией. Пленённый в 1944 году в Югославии английскими войсками, Краснов в конце мая того же года был передан представителям СССР и 17 января 1947 года по приговору суда повешен в Москве. По одним данным, это произошло во внутреннем дворе Лефортовской тюрьмы, по другим - во дворе здания бывшего Дворянского собрания, в котором при Советском Союзе находился Дом Союзов.
С 23 июня 1911 года по ноябрь 1913 года П.Н. Краснов в чине полковника служил в Западно-Сибирской казачьей бригаде и был командиром 1-го Сибирского казачьего Ермака Тимофеева полка, расквартированного в городе Джаркенте Семиреченской области. Блестящий журналист и плодовитый писатель, автор более тридцати эссе, романов и новелл, переведённых на многие языки, он оставил интересные воспоминания.
Вспоминая однополчан, Пётр Николаевич пишет и об Анненкове:
"Я не мог не благоволить к Борису Владимировичу Анненкову потому, что это был во всех отношениях выдающийся офицер. Человек, богато одарённый Богом, смелый, решительный, умный, выносливый, всегда бодрый. Cам отличный наездник, спортсмен, великолепный гимнаст, фехтовальщик и рубака - он умел свои знания полностью передать и своим подчинённым казакам, умел увлечь их за собой.
Когда сотник Анненков временно, до прибытия со льготы из войска есаула Рожнева, командовал 1-й сотней - сотня была первой в полку.
Когда потом он принял полковую учебную команду - команда эта стала на недосягаемую высоту. Чтобы быть ближе к казакам, Анненков жил в казарме, отгородившись от казаков полотном. Он шёл далеко впереди моих требований, угадывал их с налёта, развивал мои мысли и доводил их до желаемого мною завершения.
На дворе 1-й сотни он построил самые разнообразные препятствия, и я часто приезжал к нему, чтобы на них проверить своих Ванду и Грезетку. Он часто садился под поваленное дерево, имея на руках своего фокса, и казаки сотни прыгали на лошадях через своего сотенного командира. Не было ничего рискованного, на что бы он не вызывался бы.
Чистота одежды, опрятность казаков, их воспитание и развитие - всё это было доведено в его сотне, а потом и в команде до совершенства.
Как же мне было не любить и не ценить такого офицера? Он никогда не "дулся" на замечания, всегда был весел и в хорошем расположении духа".
Не правда ли, блестящая характеристика офицера?! Такой мог бы позавидовать каждый!
Но успехи не падали Анненкову с неба, а доставались нелёгким трудом. Он "ходил на уборку лошадей, ругался там, занимал казаков рубкой шашкою лозы и уколом пикой соломенных чучел и шаров, часами твердил с ними уставы, а по вечерам долго подсчитывал с артельщиком и фуражиром фунты муки, хлеба, зерна и мяса". Он "ходил худой и чёрный, как цыган, от загара, с тёмными, не всегда чистыми руками, с мозолями от турника и трапеции на ладонях и с грязными ногтями…" Он был "живой, как ртуть, несравнимый и непобедимый на скачках и на охоте".
Впрочем, генерал объективен и не делает иконы из своего любимца. Он отмечает непредсказуемость своего офицера, его способность бросить вызов обществу, нарушить установленный в нём порядок, за что приходилось его и круто одёргивать.
"Вдруг явится он в строй в фуражке с тульей чуть не в четверть аршина, в каком-то диком подобии фуражки. Он не обижался, когда я делал ему замечание, и покорно уничтожал фуражку.
Потом встречу его в кителе, на котором, как у какого-нибудь циркового борца, вместо орденов на груди прицеплены все те жетоны, которые он получал на скачках и иных состязаниях. Да мало того, что так ходит по городу, но ещё снимется со всеми этими "регалиями". А мне шлют из Верного его фотографию и пишут: "Полюбуйтесь - ваш Анненков!"".
Анненков самозабвенно любил лошадей: видно, сказывалась игравшая в нём цыганская кровь матери.
"У Анненкова была страсть продавать и менять лошадей. Только своему непобедимому Султану он и был верен. То появится у него чистокровная двухлетка с ипподрома, то отпросится он на две недели в отпуск, умчится в Аулие-Ата и приведёт оттуда прелестную трёхлетку англо-текинской породы", - вспоминает генерал.