В седьмом часу 11 июня из оставленной нами ночью пади Дзун-Харьястай показались группы, а затем колонны пеших красноармейцев. В 8 часов цепи их были уже в 2000 шагов от наших постов. Позиция унгерновцев страдала крупными погрешностями. Правый ее фланг упирался в реку под углом в 50 градусов, а левый сливался со степью. Генерал Резухин до последней возможности не вызывал на позицию свою отдыхающую бригаду. По тревоге оба полка вынеслись вперед и заняли заранее намеченные места. Стрелковые цепи наших спешенных полков залегали на двух соединенных между собой сопках, полого спускающихся в сторону противника. Левый же совершенно открытый со стороны степи фланг и свой тыл генерал оборонял лишь двухорудийной конно-горной батареей поручика Балка, укрыв ее за маленькую круглую сопочку, которая находилась в одной-полутора верстах левее фланга основных позиций. Главнейшие опасности таились в том, что, в случае обхода противником левого фланга, некуда было отступать и, во избежание худших зол, пришлось бы броситься в Селенгу. Перспектива эта была не из приятных, так как река в том пункте имела до 150 саженей ширины, при скорости течения 12–15 верст в час.
Красные повели наступление силами в 4–5 батальонов (почти два полка). Третий же полк красноармейской бригады (или же недостающие батальоны от тех двух полков) отправился в обход, но по счастью запоздал. Он вышел на сцену лишь в сумерках, когда схватка была определенно решена в нашу пользу. Ввиду того, что генерал Резухин вызвал на позицию оба полка, в резерве осталась только одна лишь 5-я оренбургско-забайкальская сотня 2-го полка и два горных орудия поручика Виноградова. Вскоре после начала боя из соседней пади, которая выходила в долину Селенги верстах в двух-трех к западу от пади Дзун-Харьястай, выскочил трехэскадронный отряд конницы противника. Он быстро пошел по направлению к батарее Балка, с намерением прорваться в наш тыл.
Эти эскадроны были встречены артиллерийским огнем и поспешно ретировались в ту же падь, из которой они имели неосторожность появиться. Вся эта конная группа или, по крайней мере, два эскадрона перешли через горы обратно в падь Дзун-Харястай и после 13 часов оказались против нашего левого фланга.
К тому времени на этом фланге создалась угроза удара во фланг и тыл нашего 2-го полка, потому что красноармейцы начали накапливаться на своем правом фланге. Для парирования задуманной красными операции, командир 5-й сотни, сотник Слюс, удлинил фронт налево двумя своими спешенными взводами. Около 14 часов красный конный дивизион разделился на две части. Одна осталась на месте, на линии своего правого фланга, за бугром, а вторая часть в составе одного эскадрона начала заходить по дуге в охват левого фланга полусотни Слюса. Последний предпринял попытку воспрепятствовать этому маневру огнем своего спешно выброшенного вперед третьего взвода, но красные и под обстрелом продолжали свое захождение по дуге до тех пор, пока не добрались до небольшого холмика, с которого они и открыли огонь по 5-й сотне на короткой дистанции.
Подполковник Островский, принявший команду от вновь раненого генерала Резухина, послал Слюсу одну пушку поручика Виноградова и 4-й взвод его сотни. Виноградов обстрелял тот эскадрон, который оставался на месте, против правого фланга красных, после чего эта конная честь поскакала на присоединение к своему ранее ушедшему в обход эскадрону. Здесь, на фланге, красные спешились и вступили в перестрелку с сотней Слюса. Следовало с минуты на минуту ожидать конной атаки красных. Поэтому, когда они прекратили огонь, Слюс приказал подать лошадей его сотни и немедленно следовать за ним. Сам же сотник с семью офицерами и всадниками бросился вперед и с того пригорка, с которого недавно еще стреляли красные, увидел, что оба эскадрона садятся на лошадей в 200 шагах от него.
Не задерживаясь ни на секунду, восемь всадников с шашками наголо дважды пролетели через дивизион противника вперед и назад, чем внесли полное расстройство в ряды оторопевших от неожиданности врагов.
Красноармейские кавалеристы так и не успели оправиться от полученного шока, потому что на них неслась уже вся 5-я сотня. Они ускакали в падь Дзун-Харьястай. Подполковник Островский поддержал порыв Слюса 6-й сотней 3-го полка (единственная сотня из всей дивизии, которая имела пики).
С двумя сотнями и одним орудием сотник Слюс ударил во фланг пехоты, с угрозой их тылу; и красноармейцы вместо того, чтобы охватить наш фланг, сами оказались обойденными. Они были вынуждены загнуть свой правый фланг. С целью побудить противника к отступлению по всему фронту, Островский трижды бросал в конную атаку дивизион сотника Очирова против центра и левого фланга красных, но последние искусно отразили эти атаки огнем своих пулеметов. Подполковник Островский не дал противнику возможности оправиться от этих атак, а также и не допустил ликвидировать угрозу Слюса в отношении правого фланга. Он перешел в общее наступление в пешем строю девятью сотнями. Завязался жаркий бой, в котором обе стороны крепко дрались за каждую складку местности. В конце концов, красноармейцы не выдержали напора и медленно покатились назад. Они отходили в полном порядке и, цепляясь за каждый пригорочек, успешно оборонялись с помощью пулеметов, которые тащили на плечах.
К концу дня у горловины Дзун-Харьястай атака захлебнулась. Островский вынужден был бросить вперед свой последний резерв - сотню, составленную из тех бывших красноармейцев, которых мы взяли в плен в разных боях несколько дней тому назад. Из вполне понятных опасений он до последней возможности держал эту сотню подле себя, под своим непосредственным надзором. Но сомнения были напрасны. Новые унгерновцы дрались, как львы (по выражению подполковника Островского). Никто из них не перешел обратно к красным. В то же самое время сильно вырвавшийся вперед дивизион Слюса открыл ружейный и артиллерийский огонь в тыл противника, а два взвода пушкаревской сотни поднялись до полугоры в горловине пади Дзун-Харьястай. Красные были сломлены и наконец-то побежали врассыпную, побросав пулеметы и обоз.
Бой в урочище Будун тянулся до вечера. В сумерках, когда остатки разбитых полков скрылись в глубине пади, из той же смежной пади, откуда утром выходила конная группа, отбитая огнем батареи поручика Балка, показалась крупная пехотная часть. Можно думать что она должна была появиться на сцене несколькими часами раньше и нанести сокрушительный удар по нашему флангу и тылу, чтобы прижать к реке. Сотник Слюс повернул своих казаков на 180 градусов и открыл огонь по этой красноармейской части с близкой дистанции. Обходная колонна не ожидала, что у самой горловины пади она нарвется на унгерновцев. От внезапности она смешалась и быстро укрылась в свою падь. Нашими трофеями оказались пленные, пулеметы и обоз, в котором нашелся драгоценный груз в виде нескольких лазаретных двуколок с перевязочными материалами и медикаментами. В горловине пади Дзун - Харьястай стояли 4 полевых пушки с порубленными постромками. Нам они не подходили ни с какой стороны. Поэтому мы оставили их на месте со спокойной совестью. Пленные показали, что советское командование было убеждено в победе. Большевики не сомневались в том, что потопят нас в Селенге. Но опоздание некоторых частей - артиллерии и обходной колонны - спутало их карты.
После боя у Будуна красные потеряли активность на левом берегу реки Селенги и на целый месяц оставили нас в покое. Ночью подполковник Островский отошел от пади Дзун-Харьястай. Он повел бригаду на юго-запад, вверх по р. Селенге, мимо озера Цаган-нур, Цацына, хурэ Номын-хана, Хулустена, нашей пасхальной стоянки и хурэ Барун-Дзасака, делая небольшие переходы, с продолжительными кормежками, чтобы поправить конский состав. 20 июня бригада подошла к мосту, который наши саперы построили у Ергина, верстах в 5–6 выше хурэ Барун-Дзасака (165–170 верст от Будуна). К этому времени генерал почти оправился от раны.
21 июня он перевел 2-й полк на правый берег реки Селенги с целью произвести глубокую разведку в сторону Троицкосавска, потому что у него не имелось сведений ни о бароне, ни о размерах красно - партизанского движения среди монголов на той стороне реки. По выполнении задачи, 25 июня полк возвратился на левый берег.
В подтверждение давно уже поступивших через монголов темных слухов о поражении барона под Троицкосавском, Резухин получил письмо, в котором "дедушка" извещал о своей неудаче и о том, что он недели через две подойдет к нашему мосту.
27 июня бригада выступила вверх по реке Селенге и вплоть до 11 июля кочевала вдоль берега этой реки по падям левых ее притоков. Сравнительная монотонность этого периода жизни резухинской бригады разнообразилась строевыми и тактическими занятиями, а также ежедневными налетами одного - двух советских аэропланов, которые старались нам досаждать. Те дни ассоциируются с представлением о просторных зарослях, дававших укрытие от нескромных взоров вражеских авиаторов. Невольно также вспоминаются серо-синие волнистые дали, открывавшиеся с перевалов, и печально-прекрасные глаза молодой косули, пойманной во время полкового учения. Один из дней, а именно 6 июля врезался в память по причине поразительных гаданий, совершенных во 2-м полку. Об этом гадании - в другой главе.
Пока же позволяю себе отвлечь внимание читателя от последовательного изложения событий разбором рейда генерала Резухина. Рейд генерала Резухина следует рассмотреть, прежде всего, в связи с общим стратегическим планом барона, а затем - с точки зрения выполнения генералом его отдельной задачи. Барон изложил свой стратегический план в приказе № 15 от 21 мая 1921 г. В основных чертах он сводится к следующим положениям:
1) В Приморье и возле ст. Маньчжурия наступают войска атамана Семенова.
2) На станицу Мензинскую и дальше на Петровский завод идет Тубанов.
3) Барон с главными силами берет направление на Верхнеудинск через Троицкосавск.
4) Генерал Резухин движется параллельно с бароном по левому берегу реки Селенги до Татауровского моста Забайкальской железной дороги.
5) Полковник Казагранди вторгается через п. Модонкульский Цакирской станицы и должен прорваться к ст. Култук Кругобайкальской железной дороги, чтобы захватить тоннели.
6) Из Улясутуя через Урянхайский край наступает через Минусинск на Красноярск атаман Енийсейского казачьего войска Казанцев.
7) Есаул Кайгородов из Кобдо захватит Алтай и начнет развивать дальнейшие успехи в Западной Сибири при поддержке казаков Сибирского войска, в направлении Семипалатинска и Омска.
По поводу этого плана ничего не скажешь иного, как только, что он поистине грандиозен, так как от Маньчжурии до Кобдо 3000 верст. Что же мог сделать барон Унгерн, и какими силами он располагал для осуществления своих колоссальных замыслов?
Вследствие отсутствия у барона штаба, средств связи и по некоторым личным причинам, его директивы подчиненным начальникам ограничивалось лишь рассылкой по гарнизонным стоянкам Монголии приказа № 15, в котором имелись распоряжения лишь самого общего характера. Генералу Резухину, Тубанову и Казагранди он дал кое-какие дополнительные указания и назначил приблизительные сроки для того, чтобы выступление этих групп носило согласованный характер, а именно: он приказал им вторгнуться на русскую территорию 1–2 июня и идти по казачьим станицам. Остальные начальники секторов (по терминологии приказа № 15) - Канзанцев и Кайгородов - были инструктированы еще меньше. Казанцев, например, почти не имел никакой связи с бароном, отделенный от него тысячеверстной пустыней. Относительно же Кайгородова в конце июня 1921 г. выяснилось, что тот вообще отказался подчиняться Унгерну.
Таким образом, весь план барона основывался на его вере в солидарность с ним Сибири и Забайкалья. Барон Унгерн был твердо убежден в том, что к нему потекут тысячи добровольцев, стоит, дескать, лишь ему самому или кому-нибудь из его подчиненных выйти на русскую территорию. Барон был до безумия отважен и решителен, но наивным его назвать нельзя. Ясно, что он не предполагал сокрушить большевизм своими собственными силами, к тому же раздробленными на маленькие самостоятельные группы. Он знал, что в одной ведь только 5-й армии, в Забайкалье, насчитывалось в то время до 30000 бойцов.
Состав бароновских отрядов был приблизительно следующий. В отряде Тубанова три сотни; у барона - бригада 1500–1600 всадников; бригада Резухина (около 2500 всадников); "бригада" из 4 сотен у Казагранди; человек 170 у Казанцева. Если сюда присоединить проблематичного Кайгородова с его 200 инородцев-алтайцев, то получалась общая цифра в 5000 бойцов первой линии. Кроме того, барон имел наскоро сформированный монгольский полк из шести сотен есаула Ванданова (посланного в Улясутай) и, как главнокомандующий монгольскими войсками, располагал некоторыми силами территориальной милиции, находившейся в ведении хошунных князей. После неудачной попытки прорваться в Забайкалье через Троицкосавск, барон честно осознал свои ошибки и обвинял только лишь одного себя.
Обратимся же теперь к операциям генерала Резухина. "Идти по казачьим станицам до Железнодорожного моста через Селенгу, у д. Татаурово и двигаться параллельно", - таковы были инструкции барона генералу Резухину. Эту формулу лучше было бы прочесть так: "Моей задачей является посильная помощь барону в основной операции - захвате Троицкосавска, и что только успешность операции барона определяла внедрение моей бригады внутрь Забайкалья". Резухин полагал достаточным привлечь на себя возможно больше сил и внести расстройство в глубоком тылу противника, чтобы считать свое задание выполненным на полный балл. При всех своих прекрасных качествах генерал Резухин не мог отрешиться от привычной психологии начальника конно-партизанского отряда, каковым он был на Русско-германском фронте.
Партизанскую задачу он, действительно, выполнил блестяще, а армейскую - в весьма слабой форме. Прежде всего, Резухин выбрал неудачное направление для удара. Вероятно, выгоднее было бы прорываться возле берега Селенги, например, на станицу Цаган-Усунскую.
В том пункте, правда, стояло не менее батальона пехоты, но, с другой стороны, именно из этого района 6 июня красные перебросили в Троицкосавск спешно собранный ими полк, решивший судьбу боя на правом берегу реки.
Если же генерал Резухин нашел для себя более приемлемым прорвать первую линию советских войск у Боссия, всего правильнее было бы ему расширить прорыв вправо, в сторону Троицкосавска, чтобы так легче связаться с бароном. Странно, что и сам Унгерн и офицеры его отряда во время боя под этим городом жаждали увидеть Резухина возле берега реки. Пока противник подтянул бы подкрепления из второй своей линии (в 50–60 верстах от границы), за двое суток, при свойственной нам предприимчивости, можно было создать у большевиков впечатление о серьезности наших намерений и, во всяком случае, осложнить вопрос о переправе советских войск на Усть-Кяхту. Резухин устремил удар, в сущности, в пустоту. Его движение - кишкой на 90-100 верст вглубь советской территории - не нанесло существенного удара противнику, но собственный отряд поставило в весьма опасное положение.
Глава XIX
С наступлением весны 1921 г. вполне определились успехи красно-партизанского движения в секторе, тяготеющем к Троицкосавску. Неспокойно также было и на западе от Урги, где в Улясутайском и Кобдосском районе замечено было брожение, направленное против барона Унгерна. Проникшая туда из Сибири пропаганда большевизма нашла благоприятную почву для своего развития среди монголов, а также и у русских колонистов. Успех красной пропаганды в Улясутае объяснялся не только одними не политичными действиями унгерновского губернатора атамана Казанцева.
Чрезвычайно испортил там репутацию барона его контрразведчик капитан Безродный, который, пользуясь полной неприкосновенностью, творил "Шемякин суд", ничем не прикрытые убийства и ограбления (см. книгу "Черный год" Носкова).
Перед тем, как в Улясутай прибыли бароновские эмиссары: полковник В. Н. Дорожиров с отрядом в 15 человек, а также Казанцев и Безродный, многострадальная русская колония понесла большие жертвы во время восстания прежнего китайского гарнизона. Уцелевшие от безродновских и китайских избиений колонисты впоследствии перебиты были монголами унгерновского полка войскового старшины Ванданова в момент перехода их на сторону так называемого Народно-революционного правительства Монголии.
Барон Унгерн, вторгшийся в Монголию с целью пройти через Ургу на Троицкосавск, чтобы поднять антисоветское восстание, ни на минуту не оставлял этой основной своей мысли несмотря на то, что крупнейшие события отвлекли его в сторону от прямого пути. В предвидении, что задуманный "крестовый поход" может окончиться неудачно, он очень рано, с марта месяца 1921 г. начал готовить для Богдо и правительства новую резиденцию, которая заменит Ургу в том случае, если он потерпит поражение под Троицкосавском. Его внимание привлек Улясутайский округ. В то время, как Урга будет тотчас же поставлена под прямой удар противника после отступления от Троицкосавска и, без сомнения, станет легкой добычей красных, хотя бы вследствие своей топографической доступности и близости к советской границе, Улясутай, казалось, мог бы еще держаться, так как он удален от Урги на целую тысячу верст и отделен от Сибири громадным пространством дикого, гористого Урянхая.
В этих видах барон отдал под контроль Казанцева обширную территорию, простирающуюся от Урги на запад чуть ли не до Кобдо, и представил ему самые широкие полномочия, полагая, что Казанцев сумеет создать там оплот, куда при случае можно укрыться. Отпуская из Урги Казанцева, барон бросил ему следующую фразу: "Ну, прощайте, а может быть, до свиданья! Если у меня ничего не выйдет здесь (Троицкосавск), то я приду к Вам. Вместе пойдем через Урянхайский край в Красноярск". В мае месяце барон послал в Улясутай монгольский полк Ванданова, что являлось следующим шагом в том же направлении.