В городе Курске ей подарили
курского соловья.
Гордый Свердловск благодарил
яшмой и рубином ее.
В Туле ей, маленькой, преподнесли
свирепого вида ружье.
И отдыхали в квартире у ней,
полные красоты,
Мурманские, и тбилисские,
и киевские цветы.
Дальше следует тот самый пассаж, который Орлова приводит в автобиографии. Он, правда, оборван на середине фразы: у автора кинозвезда не только всплакнула – вдобавок "и Петрова она обняла". Кончается баллада словами о том, что отныне, если артистке становится вдруг грустно, или стряслась беда, или волнуется перед выступлением, стоит вспомнить о том поршневом кольце, и в душе сразу звучит музыка.
Этот поэтический отчет о случае на гастролях В. Гусев опубликовал 1 мая 1937 года в газете "Правда". Его стихи вообще печатались там очень часто. На следующий день галантная Любовь Петровна написала поэту благодарственное послание:
"Я счастлива, что случай, происшедший со мной на Ч. Т. 3., послужил Вам темой для чудесного стихотворения, напечатанного вчера в "Правде". Я горжусь тем, что я и многие мои товарищи своим искусством могут быть полезны нашей стране в ее достижениях и победах!
Милый Виктор Михайлович!
Вы так хорошо, так тепло и человечно все описали в своих стихах, что я ими воодушевлена и растрогана до слез!"
С тех пор редкий очерк про Любовь Петровну обходился без упоминания этого кольца. Например, В. Сечин писал: "Побывав у актрисы, вы можете обратить внимание на металлическую деталь, лежащую на ее рабочем столе".
Популярность Орловой росла как на дрожжах, билеты на концерты расходились быстро, выступлений же было много. В своей книге Г. Зельдович отмечал: "У Орловой также большая связь со зрителями через многочисленные концерты, которые она дает, разъезжая по Советскому Союзу: зрители знакомятся с артисткой, беседуют с ней об искусстве, о своих производственных успехах".
Несколько лет назад, 1 августа 2002 года, в газете "Вечерний Минск" были опубликованы воспоминания полковника в отставке А. Козловского. Накануне Дня десантника ветеран вспоминал, как в 1936 году служил в авиадесантных войсках в поселке Баравуха Смоленской области. В частности, он писал: "Мне запомнился концерт с участием знаменитой Любови Орловой. Она уверенным шагом зашла в столовую. По дороге ей под ноги бросали цветы. И вот артистка поднялась на сцену, поприветствовала бойцов, сказав, что очень рада видеть героев неба. Все встали и долго ей аплодировали. Погас свет, и начался фильм с участием Орловой, на сцене появилась она, как бы сошедшая с экрана. Концерт длился около двух часов. Бурные аплодисменты переходили в овацию. Затем было много вопросов, на которые она давала весьма остроумные ответы".
Судя по всему, это было шефское, то есть бесплатное выступление. Гораздо чаще артистка давала афишные концерты, и аппетиты ее постепенно росли, достигнув таких астрономических размеров, что "звездочку" пришлось осадить. 10 июня 1938 года в газете "Советское искусство" – органе Всесоюзного комитета по делам искусств при Совнаркоме Союза ССР и ЦК профсоюза работников искусств – появилась редакционная, то есть без подписи автора, заметка "Недостойное поведение". Она маленькая, ее можно привести целиком:
"Л. П. Орлова пользуется широкой популярностью у аудитории, ценящей ее как отличную исполнительницу советских массовых песен. Казалось бы, и звание заслуженной артистки и эта популярность обязывают Л. П. Орлову к особой щепетильности в денежных вопросах. Однако артистка, видимо, считает возможным по-иному использовать выгоды своего положения.
В мае сего года в Одессе должны были состояться концерты Л. П. Орловой. Трудящиеся Одессы с нетерпением ждали этих выступлений. Однако т. Орлова потребовала от Одесской филармонии оплаты в 3 тысячи рублей за каждый концерт, не считая проездных, суточных и т. д.
Дирекция Одесской филармонии, разумеется, не могла пойти на такие рваческие условия, тем более что согласно приказу ВКИ № 640 максимальная оплата Л. П. Орловой была установлена в 750 рублей.
Л. П. Орлову не удовлетворила позиция, занятая Одесской филармонией, и, в обход нормального порядка, артистка вошла в соглашение с… месткомом филармонии об организации в Одессе 8 концертов по 3 тысячи рублей за каждый.
Нелишне заметить, что аппетиты Л. П. Орловой не всюду получают должный отпор. Так, например, совсем недавно в Киеве Л. П. Орлова ухитрилась сорвать с Украинского управления по делам искусств по 3.300 рублей за каждое свое выступление.
"Своеобразную", мягко говоря, позицию занял в отношении Л. П. Орловой и начальник Одесского управления по делам искусств т. Фишман. Когда директор Одесской филармонии т. Подгорецкий обратился к Фишману за разрешением вопроса о гонораре Л. П. Орловой, т. Фишман не нашел ничего лучшего, как посоветовать Подгорецкому "оформить" концерты Л. П. Орловой совместно с каким-нибудь ансамблем, квартетом и т. п., словом, как-нибудь прикрыть беззаконные требования.
К счастью, т. Подгорецкий нашел в себе мужество отказаться от подобных комбинаций, справедливо квалифицируемых им как жульничество.
Всесоюзный комитет по делам искусств должен заинтересоваться этим возмутительным делом, а Л. П. Орловой надлежит понять, что ее поведение недостойно звания советской артистки".
Чтобы стали понятны масштабы требований актрисы, скажем, что в СССР средняя зарплата в то время составляла 339 рублей в месяц, квалифицированные специалисты получали 400–500 рублей, "стахановская элита" – 700–800, примерно столько же зарабатывали директора магазинов. Что касается продуктов, то килограмм ржаного хлеба стоил 1 рубль, говядины – 12 рублей, свинины – 17 рублей и – всеобщий эквивалент – бутылку водки можно было купить за 11 рублей 50 копеек. А тут три тысячи за один концерт! Легко понять недовольство директора Одесской филармонии.
Редакционная статья без подписи означала официальную позицию, одобренную и утвержденную в соответствующих звеньях высшего партийного руководства. Публично Любовь Петровна не отреагировала на этот выпад, через газету не извинилась. В следующий раз ее фамилия появилась в "Советском искусстве" через десять дней, 20 июня, – среди подписей под "Открытым письмом мастеров искусств социалистической столицы". Приближались выборы в Верховный Совет РСФСР, и самые известные артисты, композиторы, музыканты обращались к избирателям с просьбой проголосовать, как следует, выбрать самых достойных (а выбирали из одного предложенного). Поскольку это были времена Большого террора, письмо пестрело фразами типа "Славные наркомвнудельцы, во главе с Н. И. Ежовым, разгромили и уничтожили осиные гнезда врагов, и мы не дадим жить врагам на священной советской земле".
Читатели же, которым запомнилась недавняя заметка "Недостойное поведение", наверное, обратили внимание на такой пассаж из письма: "Накануне выборов высшего органа нашей республики мы призываем всех мастеров искусств – артистов театров и кино, музыкантов и художников отчитаться перед массами рабочих и колхозников в своей творческой работе, показать трудящимся во всей силе и полноте замечательные успехи советского искусства, которые достигнуты под руководством партии и правительства, при неустанной заботе и внимании нашего любимого вождя и учителя великого Сталина"(в газете его фамилия каждый раз выделялась жирным шрифтом).
Следует заметить, что стремление Орловой сорвать куш побольше не было простым накопительством, оно объяснялось весьма прозаическим обстоятельством: как раз в то время она и ее муж затеяли строительство дачи в подмосковном Внукове. Среди советского истеблишмента дачи пользовались большой популярностью. Загородные дома имели в обязательном порядке все номенклатурщики. Рядовым людям для дачного строительства требовалось получить от райисполкома участок земли, на что могли рассчитывать только фигуры с высоким общественным положением. Именно являясь таковыми, получили по земельному участку создатели фильма "Веселые ребята".
Номенклатурщикам дачи со всеми хозяйственными постройками, теплицами и гаражами предоставлялись бесплатно. Остальным приходилось выкладывать на строительство большие деньги – нанимать рабочих, искать дефицитные стройматериалы, следить за участком, копать, поливать, чинить. Отсюда и разное отношение к дачам. Номенклатурщик помнил, что эта дача не совсем его – казенная. Уйдет с работы – отберут. Хотя большинство из них всякими правдами и неправдами умудрялись оставлять их за собой. Но пока это не их собственность, они особенно не следили за тем, что творится на участке. Если пристанет жена с ножом к горлу, если нужно что-нибудь починить в доме или посадить цветы, обращались в хозяйственную службу. Придут рабочие, станут, скажем, делать клумбу, а номенклатурный начальник тем временем будет качаться в гамаке, попыхивая папироской.
Иное отношение к дачам у тех, кто строил их на собственные средства. Тут уже не пустишь дело на самотек. Такие хозяева относятся к своим дачам бережно, следят за ними, украшают. За всем нужен глаз да глаз, необходимо контролировать расходы. Иначе получится, как с ленинградцем Дунаевским, наравне с другими создателями "Веселых ребят" получившим участок во Внукове.
Композитор заказал дом инженеру-строителю Татеву. Не случайному человеку – мужу известной исполнительницы романсов Тамары Церетели. По его первому требованию Дунаевский высылал деньги на строительство, и требований таких было немало. Когда же запланированный срок прошел, Исаак Осипович и его семейство приехали во Внуково и ахнули – на их участке виднелся лишь фундамент. Зато неподалеку вырос трехэтажный особняк самого Татева.
С Орловой и Александровым подобные фокусы не прошли бы. Они тщательно следили за ходом строительства дачи, которая делалась по проекту, привезенному Григорием Васильевичем из Америки, внося свои коррективы. И дом получился на славу! В книге внучатой племянницы Орловой Н. Голиковой с большой любовью дано описание этой дачи, расположенной на внуковской улице Лебедева-Кумача, 14:
"Деревянный штакетник весело пестрил, не разрушая зеленую массу пейзажа. Только ворота с калиткой были сплошными, из широких досок, с козырьком из красной черепицы. Такая же черепица накрывала и дом, спрятавшийся в глубине участка. От ворот вела широкая песчаная дорога, сворачивала налево к крыльцу. Деревянные ступеньки обрамлены массивными и низкими оштукатуренными стенками. И вот она – дверь. На фоне белого фасада – темно-коричневая, тяжелая, дубовая. Ручка висит чугунная, кованая, в форме сердца. Над ней – маленькое окошечко. В него удобно посмотреть изнутри на пришедшего. И оно тоже в виде сердца. Знаки любви встречают вас уже на пороге.
Коридор, налево – кухня и туалет, направо – две небольшие смежные комнаты. Коридор приводит в огромную, метров 60, гостиную. Слева – массивный и длинный мореного дуба стол с двумя во всю его длину дубовыми же темно-коричневыми скамьями. В торцах стола тяжелые и прочные квадратные табуреты. И стол, и скамьи, и табуреты опираются на дубовые сердца – усеченным углом вниз".
Интерьер дома украшали посуда, безделушки, сувениры, вазы с цветами. Супруги настолько полюбили свою двухэтажную обитель, что проводили здесь не меньше времени, чем в Москве. Во Внукове образовался целый поселок мастеров искусств, ядро его составили представители творческой группы "Веселых ребят". Однажды на заборе утесовской дачи неизвестный шутник написал слегка перефразированные слова: "Нам песня – строить, им – жить помогает".
Первого февраля 1939 года вышел очередной указ Президиума Верховного Совета СССР "О награждении особо отличившихся работников кинематографии". Список отличников занял половину газетной страницы: почти полторы сотни человек, большинство из которых получили орден "Знак Почета". Самой высокой награды, ордена Ленина, удостоились пятеро: режиссеры С. Эйзенштейн, А. Иванов (за фильм "На границе") и Г. Александров, артисты Н. Черкасов и Л. Орлова. Если у кого-то раньше уже имелись ордена, это в указе оговаривалось. Например, Любовь Петровну наградили как "исполнительницу роли письмоносицы в кинокартине "Волга-Волга", награжденную ранее орденом Трудового Красного Знамени".
Еще за "Волгу-Волгу" наградили И. Ильинского, В. Володина и, что совсем удивительно, исполнителя роли счетовода Алеши А. Тутышкина, не блеснувшего большим мастерством. Когда читаешь этот указ, удивляет неряшливость, с которой подготовлен важный документ. У одних награжденных отчество указано, у других нет. Попадаются и ошибки. Например, исполнитель роли Кости Жигулева в фильме "Человек с ружьем" М. Бернес поименован как "исполнитель роли Кости Жигилева Беркес".
Существовал советский ритуал: часть награжденных выступала в печати со словами признательности. Схема подобных заметок была стереотипна – благодарили партию, правительство и лично товарища Сталина, говорили о своих творческих планах. Александров писал в "Правде":
"Вместе с поэтом-орденоносцем В. И. Лебедевым-Кумачом я сейчас заканчиваю сценарий цветного фильма "Счастливая родина". В нем нам хочется показать новую, счастливую жизнь советских людей. Мы отразим в кинокадрах огромный рост культуры национальных республик, познакомим с красотами природы наших необъятных земель, покажем нерушимую дружбу рабочих, крестьян и интеллигенции нашей великой страны".
Подобные парадные выступления ни к чему не обязывали. Можно было без всякой ответственности наговорить с три короба, все равно никто потом бы не попенял – мол, как же ты, голубчик, обещал фильм про огромный рост культуры национальных республик. Давай картину или лишим тебя ордена! Нет, тут можно было говорить что угодно. Однако в данном случае минимальная доля правды в словах награжденного имелась. Александров и Лебедев-Кумач действительно обсуждали сценарий с таким названием. Его главные герои – два школьника, девочка и мальчик. Кто-то сказал этим детишкам, будто нарисованные на стенах комнат Дворца пионеров сказочные персонажи по ночам оживают. Ребята тайком остались на ночь, и действительно стали не просто свидетелями этой фантастической картины, а даже ее активными участниками. Добрая фея, роль которой задумывалась для Любови Петровны, дарила детишкам ковер-самолет и шапку-невидимку. Теперь осчастливленные пионеры без проблем могли посетить все национальные республики СССР и, будучи невидимыми, без помех наблюдать картину роста культуры и нерушимой дружбы.
Уже был привлечен к работе Дунаевский, который говорил в интервью, что приступает к работе над музыкой к фильму "Счастливая родина". Но, очевидно, на каком-то этапе авторы поняли чрезмерную прямолинейность подобного сценария и отказались от этой работы. Был у Григория Васильевича еще один грандиозный замысел: с драматической ролью для Любови Петровны – матери больного мальчика, вдовы офицера-пограничника, погибшего при защите священных рубежей нашей родины. Не имея возможности сделать маленькому сыну сложную операцию, в отчаянии вдова пишет письмо Сталину, обращаясь к вождю за помощью. Благодаря этому лучшие хирурги страны спасают ребенка от неминуемой гибели. Выздоровев, он вместе с матерью попадает на прием в Кремль.
Однако дальше общих слов Александров и его очередной соавтор, поэт Виктор Гусев, не пошли. Догадались, должно быть, что на подобной плакатной дешевке лавров им не снискать. Такие идеи могли пленить разве что ограниченного Дукельского. К счастью для всех киношников, в июне 1939-го малокомпетентного Семена Семеновича сняли с должности председателя Комитета по делам кинематографии, заменив его И. Г. Большаковым.
Между тем Любовь Петровна горела желанием сниматься, работать. Поскольку ее "выступательный" пыл высокие инстанции охладили, сейчас было необходимо, и не столько для заработка, сколько для поддержания реноме советской артистки, как можно быстрее появиться на экране в новой роли – хорошо бы не в комедии, а в серьезной, политически важной картине. Она согласилась сняться у малоизвестного режиссера Александра Мачерета в детективном фильме по пьесе "Очная ставка".
Это была популярная в то время пьеса, одна из первых, посвященных советской разведке. Впервые спектакль по ней поставили в московском Камерном театре в 1938 году, затем ее играли на других столичных сценах и в огромном количестве провинциальных театров. Каждая труппа привлекала в "Очную ставку" лучшие актерские силы. Например, в Ленинграде в один вечер такой спектакль можно было посмотреть сразу в двух театрах – имени Пушкина, бывшей Александринке, и имени Ленинского комсомола. Причем главную роль следователя в Пушкинском играл Николай Симонов, а в Ленкоме – Юрий Толубеев.
Сегодня эта пьеса, написанная братьями Тур и Львом Шейниным, кажется предельно топорной. Остается только удивляться, чем она могла заинтересовать театры. Большая часть действия происходит в кабинете следователя Ларцева. Начинается с того, что он намеревается поехать на дачу, где хочет провести выходной день. Следователь живописует своему помощнику, до чего там здорово: "Выйдешь на ранях на этакую речушку, осень, заря, краснопогодье, сядешь в затоне, меж кувшинок, закинешь поплавок в заводь и сидишь, а над тобой последние звезды гаснут".
Ларцев так долго рассказывает помощнику о преимуществах дачной жизни, что становится ясно: никуда он сегодня не поедет. И точно – только собрался уходить из кабинета, как ему сообщили о задержанном на границе перебежчике. "Да, брат Лавренко, половили стерлядку!" – иронизирует следователь над собой.
Сначала к Ларцеву приходит старый колхозник по фамилии Толстых, задержавший мужчину, который собирался нелегально перейти границу, чтобы покинуть СССР. Выдавая себя за заблудившегося деревенского жителя, тот хотел подкупить колхозника, чем сразу выдал себя с головой. "Как он мне про деньги сказал, – объясняет колхозник, – посмотрел я на него и думаю: мать честная, давно, видно, ты в деревне не был, коли за деньги думаешь человека купить". Старик сдал нарушителя – кстати пятого, задержанного им, – пограничникам.
Теперь задержанного, который называет себя Галкиным, приводят к Ларцеву. Следователь обвиняет его в попытке незаконного перехода границы и приказывает конвою увести арестованного. Но и сейчас Ларцеву не удается покинуть кабинет – неожиданно к нему пришел молодой человек Иван Иванович Иванов (только тут выясняется, что действие происходит в Москве, а до этого полное впечатление, будто где-то рядом с границей). Этот Иванов случайно получил до востребования на почте письмо, которое показалось ему подозрительным. Следователь сразу понял, что это явная шифровка – написано-то чернилами с глицерином. Наверное, автор – агент иностранной разведки. Да и текст какой-то странный: "Реферат нужно закончить скорее". "Знаем мы эти рефераты! – хмыкает прозорливый Ларцев. – Есть намек, что готовится какая-то диверсия". Тут он случайно замечает, что письмо и показания только что уведенного нарушителя границы написаны одним почерком.