В конце апреля 1737 года, когда армия на той стороне Днепра насупротив Переволочны собралась, отец мой пошел прямым путем в степь, между Днепром и Молдавиею и от польской границы даже до Черного моря простирающуюся. Естественное качество сей обширной страны сходствует с вышеописанною крымскою степью. Трава на ней растет столь высокая, что достает по самое брюхо лошадям, и притом весьма питательна. Грунт земли вообще плодоносен так, что произрастает не токмо лучшую спаржу и разные огородные и целительные травы, но также вишни довольно вкусные и некоторый род диких персиков, растущих малыми кустами. Дичины, как-то: зайцев, рябчиков, куропаток и перепелов, находится там превеликое множество и к ловле столь не приобычны, что солдаты нередко, окружив зайца, хватали руками. Напротив того, нигде не видно там дровяного лесу, кроме небольших кустарников, да как и сии встречаются изредка и не везде, то часто раскладывали огонь для варения пищи из лошадиного навоза и сушеной травы. Недостаток в воде есть главнейший порок в сих в прочем толико приятных местах. Ибо хотя многие реки, как-то: Буг, Днестр и иные небольшие впадающие в них ручьи, протекают в оных, однако расстояние пространства земли между упомянутых рек и ручьем столь обширно, что во многих местах случается ехать по целому дню, пока от одной реки до другой добраться можно.
Собранная к сему походу армия состояла от пятидесяти до шестидесяти тысяч человек регулярного войска и из десяти до двенадцати тысяч донских, запорожских и украинских казаков, не включая притом погонщиков и других в обозе служащих людей.
Сей многочисленный народ целые полгода питать в пустыне не трудно, статься может, показалось бы израильскому полководцу Моисею, но отцу моему причиняли потребные к тому распоряжения тем больше труда и докуки, что те самые люди, на которых возложено доставлять провиант в армию, поступали с превеликою и безответною нерадивостию, и потому нужный запас для армии никогда в надлежащую пору не привозили. В Украине закупил он от сорока до пятидесяти тысяч волов, дабы на них везти полугодовой запас съестных припасов купно с разными полевыми приборами вслед за армиею. К последним принадлежали также многие порожние бочки, которые распределены по всем провиантским фурам по одной на каждую; в сих бочках везли воду, когда расстояние пространства земли между рек попадались обширные, и в потребном случае можно было употребить их также для настилки понтонных мостов, поелику тут стоило токмо несколько бочек под навьюченную фуру веревками подвязать, чтобы из того сделать часть плавучего моста.
Причем упряжка волов доставляла еще и ту не меньше важную выгоду, что коль скоро провиант на них везомый изойдет, то после били волов и говядину разделяли между солдат.
Сим образом обеспечено было содержание войск. Но дабы толь великий запас прикрыть и беспрепятственно продолжать марширование, на котором каждодневно надлежало опасаться, чтобы не быть окружену от разъезжающих белградских и липканских татар, подвигалась армия в виде баталиона каре, в средине коего находился провиант, артиллерия и весь обоз. Почему когда татары со всех сторон встречали копьями рейтаров и полевыми пушками снабженный фронт, то не долго против оного стояли, а обыкновенно отходили после небольших стычек с расположенными по углам баталиона каре гусарами и донскими казаками. Сверх того, для отвращения опасности настоящей в том, чтобы от загорания травы не учинился вред провианту и пороховому магазину, равно как и людям и скоту, повелено и накрепко подтверждено, чтобы с той стороны, куда огонь распространяться начнет, немедленно копать широкие рвы, кроме что в каждом полку имелось в готовности известное число метел и деревянных лопат, которыми солдаты помянутый огонь тушить обязаны были.
Когда армия, маршируя около двух месяцев, достигла расстоянием на три мили по сю сторону от Очакова, то в первый раз показались тут турки. Они, частию спаги, частию же босняки и арнауты, числом до шести тысяч человек, выступили все на лошадях навстречу армии российской, желая оную разведать, а притом и показать опыт храбрости своей. Коль скоро они приблизились, то высланы против них гусары и донские казаки, которые по кровопролитном сражении принудили их возвратиться в город. Один взятый при сем случае в плен татарский мурза объявил, что трехбунчужный сераскир-паша за несколько дней туда приехал, что гарнизон в городе состоит с лишком из 20 тысяч человек и что вскоре ожидают туда еще нарочитого вспоможения.
После сего отец мой представлял состоящим под его командою генералам, что хотя еще не подоспели потребные к осаде орудия, везомые Днепром, однако он мнением своим полагал, что необходимо нужно город замкнуть и чрез то пресечь путь приближающемуся вспомогательному войску. В сходствие чего армия, подвинувшись далее, в первый день июля имела Очаков в своем виду.
Очаков лежит на углу, который составляется от устья Днепра, именуемого в сем месте лиманом, и от берега Черного моря. Грунт земли тамошней содержит весьма твердую иловатую породу, и на полторы мили в окрестности ни единого стебелька травы не видно. Крепостные укрепления состояли из восьми нерегулярных полевых камнем одетых болверков и из двойнаго сухого рва. На валах стояли металлические пушки числом около ста. Съестные припасы можно было беспрепятственно туда привозить по Черному морю, доколе российская флотилия не пришла. В городе находились один сераскир, семь пашей и двадцать тысяч отборного войска, а пред лиманом стояли также на якоре несколько турецких галер.
Как скоро упомянутый многочисленный гарнизон увидел российскую армию, то большая часть оного, выступи из крепости как бы напоказ, расположилась в боевый строй. Напротив того отец мой приказал своей армии стать в линию в образе полумесячия и, положа ружья на плеча, с музыкою идти против них и прямо к городу. Тут сераскир, не желая вступить в сражение, отступил назад в город неукоснительно. Российская же армия, прогнав всех турок из их редутов, которые в окрестных садах города находились, остановилась при наступающей ночи расстоянием на один пушечный выстрел от города.
Еще в ту же самую ночь начали рвы копать, равно как и бомбы бросать в город. Последние произвели столь хороший успех, что в городе, наполненном тесным деревянным строением, в разных местах вскоре сделались пожары; и когда на рассвете продолжали бомбардирование сильнее прежнего, то не токмо весь город пламенем был объят, но и пороховый магазин с преужасным треском взорван.
Сии печальные обстоятельства побудили сераскира выслать одного депутата и просить перемирия на двадцать четыре часа. Ответ на сие был, чтобы он со всем гарнизоном своим отдался в военный плен, и на размышление дано ему не больше времени, как один час с таким напоминанием, что если он прежде исхода часа не решится, то ни единый человек пощажен не будет. Но как после проведали, что сераскир обретался на той стороне крепости у берега моря и с несколькими людьми покушался убежать в галерах, то за ним в догоню посланы гусары и казаки; а армия в то же время сделала нападение на неприятеля, который, оставя огнем пожираемый город, бросился в покрытую дорогу. При сем случае отец мой изъявил столько усердия и мужества, что сам пеший командовал баталионом Измайловской гвардии, знамя оного собственными руками водрузил на гласисе. Сражение было весьма кровопролитное и с обеих сторон упорнейшее. Турки стояли, до самой головы покрытые за палисадами, и стреляли очень метко, потому что ружья свои могли прислонять к палисадам. Сколь часто ни летали вокруг ядра, но отец мой, не устрашась оных, не сходил со своего места и не прежде уговорили его оставить оное, пока не показали, что его шляпа в двух местах и складки на мундире по обеим сторонам прострелены. Принц Брауншвейгский Антон-Ульрих, обретавшийся на сем походе волонтером, находился беспрерывно при нем, и оба, по счастию, ни на один волос вреда не получили, невзирая что подле них стоящий паж упомянутого принца застрелен и его адъютант-подполковник Геймбург двумя пулями ранен. Наконец сел он на лошадь, дабы посмотреть, что в других местах происходило. Но и тут не меньшей подвергался опасности, ибо не токмо лошадь под ним в голову ранена и чепрак прострелен, но сквозь сюртук его, который, по счастию, был расстегнут и несколько от тела сдвигнут, пролетела в самый шов на спине пуля, не причинив ему ни малейшего вреда. Куда ни обращался он, всюду усматривал преужасное поражение от сильного огня неприятельского. Храбрый генерал Левендаль ранен в руку, а генерал Кейт в колено.
Напоследок после отчаянной обороны с лишком два часа и когда неприятели за недостатком в порохе бросали в окрест топорами, крючьями и лопатами, вломились наши в покрытую дорогу. Тут убивство еще не прекратилось, поелику яростный и неукротимый солдат российский никому не делает пощады, турки с отчаяния новую получили бодрость и, обороняясь саблями и длинными ножами до последней капли крови, многих победителей с собою во гроб унесли.
Около двух тысяч человек турок, убежавших, как выше упомянуто, к морскому берегу, спаслись удачливо на своих галерах. Но почти столько же народа, плывучи к оным, пребедственно потонули, ибо все суда, коль скоро стрелять в них стали, подняв якори, отвалили от берегов с величайшею поспешностию.
После толь ужасного поражения из тридцати тысяч человек, частию воинов и частию обывателей, находившихся за несколько часов в сем несчастном месте, спасли жизнь свою не более как пять тысяч человек, считая жен и детей. В числе пленников был также и сераскир, - именуемый Аггия-паша, человек разумный, благонравный и собою статный. Он был зять отрешенного великого визиря Али-паши и во время управления его государственными делами находился обер-шталмейстером при султане.
Из семи пашей, состоявших под упомянутым сераскиром, остался токмо один в живых, а именно комендант крепости Очаковской, а между других пленников иного знатного чиновника не было, кроме Осман-бея, сына погибшего паши герцеговинского. Сей, имея от роду не больше тринадцати лет, командовал уже тремя тысячами человек босняков. Приятный его вид и веселый нрав побудили отца моего взять его к себе, по возвращении своем в Санкт-Петербург представить императрице, которая, по прекрещении его в христианский закон, возвысила в дворянское достоинство с проименованием воина и, пожаловав ему земли, определила пажом ко двору. Добыча, полученная при завоевании Очакова, была весьма знатная, не смотря, что многое огнем истреблено, так что солдаты понесли с собою полные шляпы турецких червонцев. Отец мой выкупил у них множество драгоценных вещей, как-то: золотых и бриллиантами осыпанных саблей, кинжалов, конских приборов и часов для поднесения императрице, королю польскому и обер-камергеру Бирону в подарок, что после и исполнено.
На другой день после взятия Очакова, или паче после сражения, отправлено благодарственное молебствие на гласисе крепости. Армия выступила вся в строй и произвела обыкновенный троекратный беглый огонь. После сего повели сераскира мимо всего фронта в шатер отца моего, который пригласил его к своему столу. Пришед сюда, вопросил его отец мой, как российские войска ему кажутся? Он отвечал, что лучших во всю жизнь свою не видал. И как первый на сие сказал, что господин сераскир, по мнению его, не имеет причины пожаловаться на их храбрость, то сей дал в ответ: "Если б они не столь храбрые люди были, то не уповательно, чтоб я в сей день имел честь свидетельствовать мое почтение российскому господину генерал-фельдмаршалу".
С известием о сей важной одержанной победе отправил ко двору отец мой своего тогдашнего генерал-адъютанта и родного племянника подполковника Вильдеманна, который произвел тамо чрезвычайную радость, ибо там вовсе не знали еще, что армия под Очаков пришла. Придворные не оставили отцу моему приложить известное речение: "Veni, vidi, vici", то есть: "Пришел, увидел, победил". Вестник пожалован от императрицы полковником и получил две тысячи рублей в подарок. Что до меня касается, я награжден, в день отправления при дворе торжества о сей победе, камергерским ключом, которого семь лет дожидался.
Сколь ни велико было отца моего желание предпринять еще какое-либо важное действие против неприятеля, однако невозможно было иначе приступить к неприятелю, как либо пойти под Бендеры, на что долговременное по степи странствование требовалось; либо, высадя войска на берегах Черного моря, искать его далее внутри земли. Первое почиталось неудобным, как за неполучением еще потребной к осаде артиллерии, так равно и по причине описанного в сие время года случающагося загорания иссохшей травы, а на другое надлежало бы употребить флотилию, но суда оные столь плохо были построены, что по учиненным опытам нельзя было на них ходить, а кольми паче действовать на Черном море. Почему отец мой, учинив все нужные распоряжения для починки Очаковской крепости, заложив вне оной множество редутов и оставя тут генерал-майора Бахметева с шестью тысячами человек войска, с полугодовым провиантом и нарочитою амунициею, принужден был решиться с остальною армиею предпринять возвратный поход в Украину. На сем походе, где многие кровопролитные происходили сшибки с высланными из Бендер для разведывания турками, приказал он для свободнейшей коммуникации не токмо заложить большой шанец неподалеку от того места, где Буг в Днепр впадает, но еще поделать несколько редутов вдоль большой дороги даже до российских границ.
Едва токмо войска на зимних квартирах расположились, как пришло известие, что корпус турок и татар числом до сорока тысяч человек под предводительством Гензия-паши, приблизясь к Очакову, приступил к осаде оного. Возвратиться туда с армиею было невозможно по причине наступившей зимы и за чрезмерною отдаленностию. Почему наилучшее средство оставалось токмо единое: чтобы в самой скорости отправить туда по Днепру, на котором судоходство еще открыто было, сильное вспоможение на подкрепление гарнизона в Очакове. Отец мой сделал было уже все нужные к тому приготовления и намеревался сам туда поехать, как получил от храброго генерал-майора Штоффеля, который незадолго пред сим вместо генерал-майора Бахметева туда переведен, радостное донесение, что неприятель, осаждая две недели крепость без всякаго успеха и по потере нескольких тысяч людей, принужден был, оставя свое предприятие, отступить назад, покинув на месте почти всю свою амуницию.
Сие происшествие заслуживало тем большего уважения, что от усилившихся болезней, к которым и язва даже присоединилась, из всего гарнизона не больше как полторы тысячи человек в состоянии были носить оружие. Отец мой особенную имел причину радоваться сему случаю, ибо таковое неудачное неприятельское покушение ясным служило доказательством, что завоеванное им место немаловажно для турок или и не простое гнездо было. Приехавшего к нему с сим известием курьера, сына генерал-майора Штоффеля, отправил он неукоснительно в Санкт-Петербург, да и сам туда же отъехать приготовился. Двор, как казалось, доволен был нынешним его походом. От императрицы принят он весьма благосклонно, а обер-камергер Бирон, новоизбранный герцог Курляндский, не преминул обласкать его всеми признаками почести.
Учрежденный в Немирове, небольшом местечке в Подолии, конгресс по желанию турок разъехался опять без всякого успеха, а римско-императорские войска, имевшие сначала счастливый в Венгрии поход, окончали оный столь неблагополучно, что фельдмаршал граф Секендорф отозван в Вену к отчету. И потому необходимо нужно было со стороны России принять наиудобнейшие меры к открытию нового похода.
Граф Остейн, римско-императорский министр, равно как и нарочно для того отправленный в Санкт-Петербург генерал-поручик маркиз де Ботта, настояли, чтобы к их армии в Венгрию отправить корпус вспомогательного войска. Но когда о сем деле предложено к рассуждению, то отец мой утверждал, что полезнее для России неприятеля в двух различных местах атаковать и чрез то понудить его большую часть силы своей от австрийцов отвлечь, нежели здешнюю армию отделяемым от нее корпусом ослабить. Мнение его принято и определено воинские операции не токмо в Крыму продолжать, но также обратить оные против Молдавии, а чтобы кратчайшую и способнейшую взять туда дорогу, и именно чрез Польшу, оное для некоторых частных видов на сей раз еще не дозволено, но надлежало, по примеру израильтян, пустынею проходить в обетованную землю, то есть поход предпринять туда чрез обширную степь.
Прежде нежели я приступлю к описанию сего похода, за нужное считаю вкратце упомянуть о том, что в сие время с самим мною происходило.
Родившаяся во мне склонность к придворной фрейлине баронессе Анне Доротее Менгден довела меня до того, что я просьбою своею утруждал монархиню о милостивом дозволении взять ее себе в замужество, и вскоре потом приключившаяся со мною болезнь от простуды заставила меня проситься на теплые воды в Аахен. Как первое, так и другое разрешено от императрицы всемилостивейше, и отец мой, давно уже желавший видеть меня супругом, в рассуждении первого был чрезвычайно доволен и рад.
Немного дней спустя потом отец мой отправился в Украину, а я остался на несколько еще недель в Петербурге и выехал не прежде как в исходе февраля 1738 года. Откланявшись монархине, получил я у себя на дому две тысячи рублей на дорогу в подарок.
Что касается до похода в сем году под предводительством отца моего, имею объявить, что войска шли при всех прежних и вышеописанных распоряжениях вторично чрез степь и прямо к Днестру. На той стороне Днестра и неподалеку от Бендер собралась многочисленная турецкая армия с намерением воспрепятствовать переправе российских войск. По долговременном походе, на котором частые и сильные, особливо при некоторых забираниях фуража, стычки с неприятелем происходили, достиг отец мой берегов упомянутой реки. Но запорожские казаки, которые одни на ту пору проводниками были, вели его по незнанию своему так дурно, что он не токмо встречал весьма неудобные дороги, но и вышел прямо на глаза расположившегося на другой стороне реки лагерем неприятеля. Тамошний берег в длину на несколько миль простирался, сплошь весьма крутой и каменистый; а турецкий лагерь прикрывался из камня высеченным ретраншаментом, и сверх того многочисленною снабжен был артиллериею.
Когда за сим казалось невозможно иметь здесь какой-либо успех в предприятии, то отец мой, после нескольких для виду в ретраншамент учиненных пушечных выстрелов, поворотил вправо и подвинулся вдоль реки повыше. Намерение его было, чтобы, частию встретив узкое место для переправы и частию заманить неприятеля, перебраться чрез реку и вступить в сражение. Последнего ожидал он с тем большим основанием, что нарочно сделал вид, будто бы поход свой прямо к Хотину направил. Но думать должно, что турки на сей раз не имели охоты драться; ибо без всяких дальних предприятий следовали они за российскою армиею на другом берегу, пересылая на сию сторону одних токмо татар для обеспокоивания наших войск. Однажды толпа янычар в ночное время отважилась на маленьких судах чрез реку переехать и при выступлении армии в поход атаковать арьергард, однако столь хорошо от сей приняты, что, по потере нескольких сот человек, едва успели остальные кое-каким образом убраться на другую сторону.