По приезде отца моего герцог, проливая токи слез и с внутренним от скорби терзанием, вопиял: сколь он несчастлив ныне, что толь преждевременно и неожидаемо лишается государыни, которая удостаивала его непомерною милостию и доверенностию своею; что он после кончины ее не может ничего доброго себе обещать в такой земле, где, как ему небезызвестно, имеет он больше врагов, нежели друзей, и за все оказанные им государству заслуги иного награждения не ожидает, кроме неблагодарности и ненависти; что при всем том сие в рассуждении собственной его персоны не столько прискорбия сердцу его приносит, сколько навлекает горести состояние, в котором государство по кончине императрицы находиться будет, наипаче когда он поднесь всеми силами споспешествовал к благоденствию оного; что наследник еще младенец в колыбели, не достиг и восьми недель возраста своего; что о назначении его к наследию престола по сие время от императрицы ничего гласного не вышло и потому неизвестно, как от народа, оказавшегося недовольным в прежние правления малолетных государей, новое при нынешних обстоятельствах избрание принято будет; что шведы, которые поныне не престают вооружаться, не могут благоприятнейшего желать случая атаковать Россию, как если внутренние родятся в ней несогласия; что при положении сих дел крайне важно и полезно правление государства вверить такой особе, которая не токмо достаточную снискала опытность в делах государственных, но также имеет довольно твердости духа непостоянной народ содержать в тишине и обуздании; что он хотя не может ничего сказать в предосуждение характера и свойства души принцессы Анны, матери молодого принца, но думает, что она, учинившись правительницею, по природной нежности сердца своего, неотменно пригласит в Россию родителя своего герцога Мекленбургского Карла-Леопольда и предоставит ему знатное участие в государственном правлении и что тогда опасение настоять будет, дабы упомянутой герцог, который, как не безызвестно, по крутому и своебычливому нраву своему не мог с собственными подданными в согласии ужиться, не преклонил принцессу, дочь свою, на предприятия вредные и опасные не токмо для нее, но, статься может, и для сына ее; что принадлежит принцу Брауншвейгскому, то он и того менее усматривает, чтобы государственное правление ему вверить было можно, ибо он заподлинно ведает, что тогда государство не означенным принцом, но венским посланником управляемо и, следовательно, во все раздоры австрийского дома вовлечено будет.
Не успел лишь герцог Курляндской последние слова сей речи произнесть, как оба кабинетские министры, князь Черкасский и Бестужев, вошли в покой. Сим повторил он до слова тоже самое, что отцу моему говорил, равно как и обер-маршалу Левенвольду уже наперед о том же изъяснился, но заключения своей речи он никому не делал, будучи благонадежен, что каждый мысли его легко угадать может. Князь Черкасский был первый, который начал говорить так: что он никого другого достойным и способнейшим не находит, которому можно бы было вверить правление, как герцога Курляндского, поелику сей с толиким усердием и славою трактовал дела государственные, и что личная его польза в рассуждении герцогства Курляндского с благоденствием России сопряжена теснейшими узами, и потому он думает целой империи оказать услугу, если всепокорнейше станет утруждать герцога, дабы он благоволил и впредь обратить внимание и попечение свое к пользе и славе государства.
К сему предложению тайный советник Бестужев приступил согласием своим неукоснительно. Отец мой, равно как и граф Левенвольде, предусматривая, что не токмо тщетно, но и крайне опасно будет на сие прекословить, за благо рассудили на сей случай худому последовать примеру.
Обстоятельство сие было весьма щекотливое, в каком токмо честный человек находиться может, ибо все то, что гнуснейшая лесть, как герцогу, так и его фамилии оказываемая, придумать может, оное поднесь императрица не токмо всегда попущала, но даже в угождение свое поставляла. Напротив того за малейшие оскорбления, учиненные от кого-либо сему любимцу, столь сурово взыскивала по обыкновению своему, что премножество несчастных примеров на то имелось. Хотя же медики малую к выздоровлению императрицы подавали надежду, однако ни единый из них не мог сказать заподлинно, что кончина ее близко предстояла. Почему если бы случилось, что она опять оправилась, то одной недели было бы довольно к погублению того, кто захотел бы в глаза сказать герцогу чистую правду. В сходствие чего если кто упомянутые обстоятельства сообразит благорассудительно, тому чаятельно не покажется в сем деле поступок отца моего странным и с здравым рассудком несовместным.
Когда герцог от всех вышеименованных лиц выманил желанное приветствие, то ответствовал, что учиненное предложение могло бы чрезмерно удивлять его, если б он не почитал искреннейшую любовь и дружбу их к нему единственным к тому побуждением, но что он им самим предоставляет рассудить, сколь мало участников в таковых патриотических расположениях в публике найдется, что он чужестранец, в котором империя российская не интересована; что благоволение императрицы к нему возбудило бесчисленных завистников, и что он почасту с прискорбием видел, как чистейшие его намерения гнуснейшими обезображены были толками, чего же не воспоследует, когда он верховную власть получит? сколь немногих может он сделать тогда благодарными и коликим действиям оклеветания будет он подвержен? что по сие время императрица защищала и охраняла его от всех врагов, но кто впредь станет за него стоять и способствовать к его обороне? что он милостию императрицы награжден столь богато, что в сем свете ничего другого желать ему не остается, как токмо пристойным образом отъехать в свою отчизну; что такового утешения, надеется он, не похотят лишить его и первые враги его; что если какие-либо уважения в состоянии побудить его к восприятию толь тяжкого бремени, то не находит он других, кроме признательности своей к великим благодеяниям, ощущенным от императрицы, привязанности к ее высокой фамилии и усердия, с каковым он во всякое время расположен был к славе и благоденствию Российской империи, но что он ни на что решиться не может, пока мнения Других благонамеренных патриотов не узнает, и потому считает за нужное следующего дня учредить к тому концу совет из знаменитейших особ Сената, генералитета и придворных чинов; что паче всего необходимо потребно молодого принца Иоанна объявить наследником престола и ему учинить присягу в верности, почему и советует он обо всем оном рассудить и сообразить с графом Остерманом, приложив старание в сию же ночь заготовить манифест, дабы он на другое утро от императрицы подписан и обнародован быть мог.
Хитрого графа Остермана еще в 1730 году после кончины Петра II буде неистинная, то по крайней мере притворная болезнь благополучно освободила от присутствования в том собрании, в котором тогда об ограничении самодержавной власти рассуждаемо и положение сделано было, но на сей раз действительная подагра в обеих ногах, ради чего он более пяти лет беспрерывно сидел дома, не могла избавить, чтоб не дать, так же как и другие, своего согласия на регентство герцога Курляндского. Как скоро отец мой, крупно с прочими вышеименованными особами, известил его обо всем происходившем, то он немедленно при величайших знаках усердия согласие свое изъявил, присовокупя, что если герцог Курляндский в нерешимости своей останется, то надлежит самую императрицу утруждать, дабы она преклонила его к тому.
Потом сочинили тем же часом манифест и за нужное сочли в чрезвычайный совет пригласить еще следующих особ, а именно: генерала Ушакова, адмирала графа Головина, обер-шталмейстера князя Куракина, генерал-прокурора князя Трубецкого, генерал-поручика Салтыкова и гофмаршала Шепелева.
На другой день рано поутру все прежде и теперь именованные особы съехались ко двору и собрались в комнатах герцога Курляндского. Даже сам граф Остерман не оставил туда явиться, которого принесли в креслах. Равномерно дано повеление четырем лейб-гвардии полкам того же утра собраться на площади пред дворцом.
Как скоро императрица манифест подписала, то прочтен оный в многочисленном собрании знаменитейших воинских и гражданских чинов в придворной церкви, и тут принцу Иоанну яко наследнику престола учинена в верности присяга. Во всех городских церквах то же самое совершено. Стоявшие пред дворцом лейб-гвардии полки присягали поротно.
После сего приступили к рассуждению об управлении государством: все не токмо согласились, что герцог Курляндский признается способнейшею к тому особою, но за нужное нашли о сем единогласном мнении своем письменное императрице сделать представление и утруждать просьбою, дабы ее величество, всемилостивейше одобрив оное, благоволила герцога Курляндского склонить к принятию регентства. Причем положили также для подписания поднести императрице декларацию, в которой значилось, что герцог Курляндский имеет, в звании регента, управлять всеми государственными делами до того, как молодой принц достигнет семнадцати лет возраста своего.
Граф Остерман взял на себя как то, так и другое предложить императрице, но он не мог прежде получить аудиенцию, как по прошествии двух дней.
Между сим временем созваны от сорока до пятидесяти знатнейших воинских, статских и придворных чинов, которых, представя необходимость для государства иметь регента в особе герцога, понудили согласных на то подписать свои имена.
Сколь ни великую герцог Курляндский имел власть над сердцем императрицы, но ничто не стоило ему толикого труда, как преклонить, дабы она в рассуждении будущего надлежащее обо всем сделала распоряжение. Императрица о смерти совсем слышать еще не хотела и почитала оное провозвещавшем близкого ее конца. Напоследок как она согласилась выслушать графа Остермана, то сей, убедительно представя ей о положении дел, поднес принесенные с собою бумаги. Императрица приняла их с спокойным духом и положила под свое изголовье, вещав, что резолюция от нее дана будет после.
Между тем как несколько дней никакой не выходило резолюции, то герцог начал беспокоиться и опасаться, дабы какие-либо естественные уважения императрицу от того не удержали, и потому вздумал принцессе Анне чрез известную особу, якобы посторонне, сообщить, дабы она сама решилась просить его о принятии регентства, а после и императрицу утруждать о назначении его на оное.
Ответ принцессы на сие странное предложение гласил так: что она никогда не мешалась в дела государственные, а при настоящих обстоятельствах еще менее отваживается вступать в оные; что хотя императрица, по-видимому, в опасности жизни находится, однако с помощию Божиею и в уважении ее лет может паки получить свое здравие, и потому если ее величеству представить о помянутом, то сие значит снова напоминать о смерти, к чему она, принцесса, приступить отнюдь не соглашается; что когда ее императорскому величеству всемилостивейше благоугодно было принца Иоанна избрать наследником престола, то и нельзя сомневаться, чтобы ее величество не соизволила сделать нужные и о государственном правлении распоряжения, почему все оное и предоставляет она на собственное ее величества благоусмотрение, а впрочем не неприятно ей будет, если императрица благоволит вверить герцогу регентство во время малолетства принца Иоанна.
Герцог на сие полученное ответствие никакого не делал отзыва, но тот самый, кто сие препоручение исполнил, не преминул об оном известить в совете. После чего неукоснительно положено некоторым членам совета поехать к принцессе и стараться преклонить ее на то, чего герцог желал.
Депутаты ездили к ней на другой день, но не получили иного и лучшего ответа, как и предыдущий посланный.
Итак, герцог видел себя принужденным сам по делу своему стряпать, и хотя императрица откровеннейше предостерегала его сими словами: "Я сожалею о тебе, герцог! ты несчастлив будешь!", он, однакож, до тех пор не отставал, пока императрица, позвав графа Остермана, подписала в его присутствии декларацию и приказала положить оную в стоящий подле ее постели шкаф с алмазными вещами.
Потом граф Остерман, вышед из комнаты императрицы, возвестил сие важное известие всему между страха и надежды колеблющемуся собранию.
Спустя несколько минут явился и сам герцог Курляндский и уверял всех вообще, что императрица не токмо изъявила всемилостивейшее благоволение свое на все их для пользы империи предпринятые подвиги, но также обещала им всем, буде Бог ей поможет, существенные показать знаки своего удовольствия, а для изъявления собственной своей признательности употребил он сие восклицание: "Вы, господа, поступили как древние римляне!"
Между тем императрица час от часу в худшее приходила состояние своего здоровья, но несмотря на сие принимала она почти ежедневно посещения от великой княжны Елисаветы Петровны, принцессы Анны и ее супруга и всеми вопросами и разговорами своими доказывала, что она имела еще полное употребление своего рассудка.
Семнадцатого числа октября по полудни почувствовала она, что у нее левая нога отнялась, и как ввечеру великая княжна Елисавета Петровна и принцесса Анна с своим супругом к ней вошли, то она с весьма спокойным духом с ними прощалась. В девять часов получила она конвульсивные припадки, и как потом ее духовник, придворный священник и певчие, дабы дать молитву по греческому закону, в комнату позваны, то вошел туда также отец мой, князь Черкасский и некоторые другие. Первого узнала умирающая императрица и вещала к нему: "Прощай, фельдмаршал!" - других не могла она больше различить, но спрашивала, кто они таковы, и они, быв по именам названы, сказала всем: "Прощайте!" После сего соборовали ее маслом, и по окроплении святою водою предала свой дух.
Так кончилось житие и правление одной из величайших государынь, на российском престоле царствовавших. Она была одарена хорошим разумом, имела беспримерную память и говорила на природном языке лучше, нежели статься может кто другой в России. В публичных церемониях умела она показать себя с превеличайшею важностью и приличием. Если же хотела кому-либо благоприятство свое изъявить, то знала употреблять на то выражения лестнейшие и обязательнейшие. Выговоры ее были чувствительны, но без всякой обиды. Она упоена была честолюбием и во всех предприятиях своих стремилась к славе. Хотя в правление ее пышность в строениях, домашних уборах, экипажах и одеждах несравненно превосходила великолепие всех предыдущих государей, однако при всем том расходы ее никогда не превышали обыкновенных доходов двора, но еще нарочитая сумма оставалась в запасе. За оказанные заслуги награждала она щедро. Предшественников ее подарения состояли большею частию из земель, но наличными деньгами никто не жаловал столь великие суммы, как она. Она не токмо ежедневно слушала предлагаемые ей дела с великим вниманием и терпеливостью, но не оставляла рачительно осведомляться об исполнении оных. Она любима была моими подданными, благоденствие которых, лучшее распоряжение внутреннего домоводства, приращение коммерции и умножение мануфактур составляли главнейшую заботу ее сердца, но когда желание ее не так, как должно, выполнялось, то всю вину надлежит относить частию к особенному интересу известных особ, частию же к прилеплению к некоторым худым старинным правилам. Она умножила войска нарочито и ввела в оных лучшую дисциплину и порядок, нежели прежде было: никогда армия не имела искуснейших иностранных генералов и офицеров, как в ее правление. Что касается до флота, хотя она и намерена была произвесть в нем некоторые вновь распоряжения, однако исполнение оных не удалось ей при жизни своей видеть. Дабы снабдить российскую конницу годными лошадьми, приказала она превеликое множество наилучших иностранных лошадей выписать, учредить многие конские заводы и на содержание их определить богатые деревни и земли. На сибирских железных и медных заводах для получения большей пользы от них состояли в ее правление многие искусные в горной науке мужи, выписанные из чужих земель по ее повелению, не упоминая, что к распространению означенных заводов делала она подкрепление отпуском знатных из казны денежных сумм. Для умножения алмазов и сокровищ, царских потрачены ею несколько миллионов рублей. Петра Великого недоконченные проекты старалась она в действо произвести наитщательнейше. Ладожской канал строением окончен в ее правление. На строение Кронштадтского канала и принадлежащих к тому доков отпускала она по двести тысяч рублей ежегодно. Во время ее царствования большая часть деревянных домов в Санкт-Петербурге переделаны каменными, не упоминая, что многие пустые места вновь застроены. Сколько она попечения имела о споспешествовании наукам и художествам, оное доказывают заведение Кадетского корпуса, приобщенной к Академии наук гимназии и учреждение при ней школы для живописного, резного и гравировального художеств. Словом: все, что может правительницу прославлять, оное императрица Анна Иоанновна предпринимала и частию привела во исполнение.
Даже ничто не помрачало бы сияния сей императрицы, кроме (что из многих над знаменитыми и великими особами смертных приговоров оказывалось) что она больше собственному прогневлению, нежели законам и справедливости последовала.
В приватном обхождении была она ласкова, весела, говорлива и шутлива. Сердце ее наполнено было великодушием, щедротою и соболезнованием, но ее воля почти всегда зависела больше от других, нежели от ее самой. Верховную власть над оною сохранял герцог Курляндский даже до кончины ее неослабно, и в угождение ему сильнейшая монархиня в христианских землях лишила себя вольности своей до того, что не токмо все поступки свои по его мыслям наиточнейше распоряжала, но также ни единого мгновения без него обойтись не могла и редко другого кого к себе принимала, когда его не было. Хотя недоверчивое свойство герцога Курляндского немалой требовало привязанности, однако наконец принуждение, в котором он сам чрез то находился, сделалось ему почти несносно. Весьма часто многие слыхали, как он жаловался, что для своего увеселения ни одной четверти часа определить не может. Я сам чрез целые восемь лет не могу припамятовать, чтоб видел его где-либо в городе, в беседах или на пиршествах, но дабы и других людей пример не возбудил в нем к тому охоты, императрица не токмо худо принимала, если у кого из приватных особ веселости происходили, но, называя оные распутством, выговаривала весьма колкими речами. Герцог, с своей стороны, всеми мерами отвращал и не допускал других вольно с императрицею обходиться и буде не сам, то чрез жену и детей своих всегда окружал ее так, что она ни слова сказать, ниже шага ступить не могла, чтобы он тем же часом не был о том уведомлен.