9 часов утра. Немцы предприняли атаку. Идет ожесточенный и кровопролитный бой. Делаем все для того, чтобы отбить атаку и удержать позиции. Итог - подбито около 40 вражеских танков, 12 самоходок, сбит один самолет и уничтожено примерно 300 гитлеровцев. Значительны и наши потери - ведь бой был неравным. Но бойцы и командиры проявили исключительную стойкость!
За время с 23 августа по 3 сентября подразделениями полка, как свидетельствуют боевые донесения того времени, было подбито до 150 вражеских танков, около 40 орудий, уничтожено примерно шесть батальонов пехоты.
Третьего сентября противник нанес по обороне полка самый сильный удар. На нас устремилась, грозя смять, втоптать в землю, целая танковая бригада. Около пяти батальонов вражеской пехоты пошли в атаку. Авиация совершила до 15 налетов, в каждом из которых участвовало по 30-40 самолетов.
За день мы трижды переходили в контратаки, чтобы удержать рубежи, отбили четыре танковые атаки, сожгли около двух десятков машин. Не менее 150 гитлеровцев нашли себе могилу перед окопами полка. В критический момент боя комсорг полка Дмитрий Яковлев бросился с гранатами под танк….
Многое уже написано и сказано о Сталинградской битве, в которой советские люди продемонстрировали беззаветную любовь к своей великой Родине, готовность умереть за нее. Но никогда не изгладится из моей памяти день 14 сентября 1942 года. Гитлеровское командование, уже более двух недель безуспешно пытавшееся захватить непокорный город, предприняло в этот день новое решительное наступление. Против нашего полка и соседних подразделений были брошены крупные силы пехоты с большим количеством артиллерии и минометов. Целая эскадрилья немецких бомбардировщиков и истребителей "перепахивала" наши боевые порядки. Все вокруг горело, плавилось, превращалось в прах. Казалось, человеку невозможно выжить в этом аду. Но защитники города словно вросли в землю!
За один только день непрерывного боя полк пять раз переходил в контратаки и уничтожил около 1300 немецких солдат и офицеров, много боевой техники. В плен, было взято 170 человек, в том числе вражеская полковая кухня со всем поварским штатом.
Люди сделали невозможное. Никакой памятник не в состоянии отразить все величие их подвига. Этот подвиг вечно будет жить в сердцах человеческих…
Истоки мужества
Х. И. ЧЕРКАСОВ, бывший командир роты 10-й стрелковой дивизии войск НКВД
За всю мою долгую жизнь мне только урывками, на ходу удавалось учиться грамоте, читать книги. Зато воинскую науку я постиг в совершенстве: как сел на боевого коня в 23 года, так и не сходил с него. Враги всех мастей мечтали задушить молодую Республику Советов, и поэтому приходилось держать порох сухим. Нет на моем теле места без пометки войны.
Довелось мне участвовать и в боях за Сталинград, за великую Волгу. 33 дня и 33 ночи рота стояла насмерть, отражая атаки до зубов вооруженного противника. Ни артиллерийские обстрелы, ни непрерывные бомбежки не могли сломить волю воинов-чекистов.
В одном из боев я был тяжело ранен. Меня отправили в тыл, за Волгу. Но и в госпитале я мысленно был с моими боевыми друзьями. Не раз бессонными ночами думал я об истоках того мужества, с каким защитники Сталинграда сражались среди его обугленных развалин. Это мужество было рождено великой любовью к родной земле, верой в свое правое дело.
Ежедневно, ежечасно мои товарищи показывали пример того, как должны жить и сражаться настоящие коммунисты, чекисты.
Однажды командир отделения Парфил Тройнинов получил задание достать "языка". В первом часу ночи вместе с пятью бойцами он перешел линию фронта, но был замечен врагом. Как быть? Отойти назад, не выполнив задания? Тройнинов и его товарищи - два узбека, два русских, один азербайджанец - решили принять бой. Семь часов длилась эта беспримерная схватка. Воины уничтожили 28 гитлеровцев, подожгли два танка, подавили пулеметную точку. Почти все они погибли, не отступив ни шагу назад.
Бессмертный подвиг совершили бойцы 2-го взвода под командованием Василия Струкова, которым было приказано занять один из участков Мамаева кургана. Стремительным броском взвод захватил западный склон высоты. Было уничтожено около полусотни гитлеровцев, три пулеметные точки врага.
Противник открыл ураганный огонь из всех видов оружия. Бойцы ответили штыковой атакой. Четыре часа длился непрерывный бой. Все меньше людей оставалось во взводе. Не отдав врагу ни пяди земли, все воины взвода вместе со своим командиром Василием Струковым полегли во имя победы.
Во имя победы пролил свою кровь на Мамаевом кургане и я, Христофор Черкасов, командир роты, чекист.
Схватка в лощине
И. Н. КУРЯТНИКОВ, бывший командир роты 10-й стрелковой дивизии войск НКВД, майор запаса
Время неумолимо. Более трех десятилетий прошло уже с той поры, когда отгремели последние залпы великой битвы на берегах Волги. Но память защитников Сталинграда не стареет. Всплывает какой-нибудь эпизод далеких боев - и словно бы у тебя в руках нить от большого клубка, которая уводит снова в прошлое.
…Август - сентябрь 1942-го. 10-я дивизия войск НКВД ценой огромного напряжения и тяжелых потерь сдерживает захватчиков, рвущихся в город. И моя 2-я рота первого батальона 269-го стрелкового полка делит судьбу с остальными подразделениями. Смерть вырывает из наших рядов все новых и новых товарищей. Живые мстят за погибших.
В сентябре рота располагалась у подножия Мамаева кургана. Позиция удобная. Только правее нашей обороны - лощина, ведущая прямиком от нас к немцам. Противник обстреливает ее из станкового пулемета, "прошивает" насквозь. При контратаках это - как нож в сердце. Бойцы гибнут, не успев подняться в полный рост.
Как-то поздно вечером к нам пробралась, наконец, полевая кухня. С питанием было туговато все эти дни: то из-за непрерывных боев не до еды, то кухня к нам не может попасть. И вот теперь горячая каша! По тем временам почти роскошь.
По всей вероятности, движение в наших окопах заметили гитлеровцы. Начался сильный обстрел. Тот самый проклятый пулемет наповал уложил повара. Сидим мы в окопах, и у всех одна и та же мысль: как отомстить фашистам, как устроить им "ужин" поплотней?
Сейчас я уже не помню, кто предложил использовать "новый" вид оружия - связки гранат и бутылок с самовоспламеняющейся жидкостью. Привязали мы бутылки к гранатам бинтами - и к окопам "соседей" поползли по кустарнику. Пулеметчик Алексей Обухов, боец Петр Шевляков, связист Наумов, санитар Бресткин и я решили прежде всего покончить с немецким пулеметом. Подкрались незаметно. И устроили немцам адский фейерверк. Рвутся гранаты, горючая смесь поливает гитлеровцев огненным ливнем. Видно, как уцелевшие фашисты разбегаются, на ходу пытаясь потушить горящую одежду…
Возвращались обратно без потерь и с трофеями. Принесли разбитый станковый пулемет, один ручной в полной сохранности и пять автоматов. А помимо оружия, прихватили с собой и раненого гитлеровца. Планшет его по сей день хранится у меня как память о боях за Мамаев курган.
Вылазка наша окончилась так же неожиданно для немцев, как и началась. Опомнившись, противник обрушил на собственные окопы целый дождь снарядов и мин, но нам они повредить уже не могли.
Последним вернулся в свой окоп связист Наумов. Оказывается, он встретился с немецкими "друзьями" по профессии, выиграл рукопашную схватку, а потом с великими предосторожностями стал тянуть в нашу сторону гитлеровский телефонный кабель. Пока осколок или пуля не оборвали провод, Наумов "беседовал" с ошалевшими немцами на чистом русском языке.
Ненависть к подлым захватчикам удесятеряла наши силы. Она помогла нам выстоять в самых жестоких схватках. Сержант Василий Струков, назначенный командиром взвода, поджег в бою бутылками с горючей смесью два фашистских танка. Сержант Алексей Обухов, потеряв в сражении весь пулеметный расчет, продолжал драться один, отбивая яростные атаки вражеской пехоты. Его тяжело ранило, он потерял сознание. Однако бой уже был выигран, атака отбита.
"Ни шагу назад!" - было нашим девизом. Мужество вело нас вперед.
Всем смертям назло
Н. И. САРАФАНОВ, бывший красноармеец 10-й стрелковой дивизии войск НКВД
Долгое время меня, как и моего напарника М. Чембарова, считали погибшим. Но я выжил под ливнем свинца и стали. Вот как сложилась моя судьба.
В армию я был призван в 1941 году. Попал в 10-ю дивизию войск НКВД и считал за честь служить в ней.
Первые бои мы приняли у станции Абганерово. И уже тогда убедились, что фашистов можно бить, что и они умеют показывать спину. Ведь недаром говорится в народе, что не так страшен черт, как его малюют. Так вот, столкнувшись с этим самым бронированным "чертом", мы доказали, что тоже умеем воевать, стоять на своих рубежах до конца. Гитлеровцам так и не удалось пробиться к Сталинграду с юга, как они рассчитывали сначала. Их наступление захлебнулось.
Но самые трудные испытания были еще впереди.
В первой половине сентября 1942 года наш батальон, которым командовал старший лейтенант-пограничник А. Груздев, держал оборону на Дар-горе. 16 сентября наши позиции в течение целого часа обрабатывали вражеские пикировщики. В каждом заходе участвовало по 40-50 самолетов. Чего только не бросали они на наши головы. Бомбы - это само собой разумеется. Кроме них, вниз летели и рельсы, и бочки из-под горючего. Лишь бы побольше нашуметь, запугать нас.
Но у чекистов крепкие нервы. Когда после бомбежки на наши позиции двинулся батальон фашистской пехоты, он крепко получил по зубам. Перед нашими окопами остался не один десяток вражеских трупов. Ни одного метра сталинградской земли не смогли отобрать у нас гитлеровские вояки.
Рассвирепевший враг бросил на нас десять танков. Наша рота под командованием Садовского и политрука Ольхова встретила их противотанковыми гранатами, выстрелами противотанковых ружей и бутылками с горючей смесью. Фашисты, не ожидавшие такого отпора от горстки пехотинцев, отступили.
Но и от нашей роты после этой схватки осталось всего четверо: младший лейтенант Петр Круглов, уроженец Алтая, сержант Александр Беляков из Вологодской области, Михаил Чембаров и я, оба из Ольховки Сталинградской области. Наступила короткая передышка, и Круглов, собрав нас вместе, сказал:
- Приказа отступать нет. Будем стоять насмерть.
Никто не возражал. Все понимали свой воинский долг, долг чекистов.
Наша четверка вновь заняла позицию у Купоросной балки. Передо мной лежал овраг, который пересекало шоссе от станции Садовая. Оттуда мы и ждали врага. Но он неожиданно появился с тыла - двадцать бронированных коробок с автоматчиками на бортах. Двадцать танков против четырех стрелков! Но отступать некуда. Мы вступили в бой. Первой вспыхнула головная машина. За ней остановились, плеснув в небо черным чадным дымом, еще несколько танков.
Целый час продолжалась эта схватка. Помню последние мгновения боя. Они запечатлелись в моей памяти четко, как на фотопленке. На наши позиции идут три танка… Беляков почти в упор стреляет и поджигает один из них… Из люка выскакивают трое гитлеровцев… Двоих я успел скосить автоматной очередью, но третий опередил меня… Я потерял сознание.
Сколько времени пролежал, не знаю. Когда очнулся, услышал немецкую речь. Фашисты бродили совсем рядом. Что с моими товарищами, я не знаю. Голова залита кровью, в ушах шум, руки и ноги, как ватные. "Неужели плен? - думаю. - Нет, ни за что!" Кое-как добрался ползком до трупа убитой лошади, затаился. Прошли сутки. Потом я перебрался в развалины какого-то дома. Ночью попытался выйти из окружения и пробраться к своим, но страшные боли в голове и слабость не давали двигаться. Когда рядом появились какие-то ребятишки, я попросил их принести что-нибудь поесть. Они побежали выполнять мою просьбу, но гитлеровцы выследили их. Четверо немецких автоматчиков пинками подняли меня с земли и повели в штаб. Оттуда я попал в лагерь для военнопленных на станции Гумрак.
Условия в подобных лагерях всем известны. Кормили нас один раз в сутки. Как кормили - вполне понятно. Всех, кто был поздоровее, вскоре отправили в Германию, а раненых вроде меня использовали на разных работах. Нас, как скот, по восемь человек опутывали веревкой, запрягали в телегу и заставляли возить к переднему краю лес и кирпич для строительства оборонительных сооружений.
Силы были на исходе. Изнурительные работы и голод сказывались. Чтобы как-то продержаться, по ночам мы потихоньку варили и ели копыта и кожу убитых лошадей (мясо было уже съедено самими немцами).
Однажды представился удобный случай для побега. Как обычно, нас запрягли в телегу, груженную лесом, и заставили везти на строительство укреплений в Орловку. Сопровождал нас только один конвоир.
Был среди нас отчаянный парень Алешка, по прозванию Сибиряк. Мы поняли друг друга с полуслова. Когда телега приблизилась к переднему краю, он мертвой хваткой зажал фашиста и заткнул ему рот. Я тем временем выхватил у конвоира штык… Все было кончено в одно мгновение. Мы бросились бежать к нашим окопам. Гитлеровцы открыли сильный огонь, и когда уже видны были наши бойцы, махавшие нам шапками, пуля сразила Алешку. А мы с Алексеем Иголкиным, уроженцем Дубовки, уцелели, добрались до своих.
Нас накормили как следует, отогрели, подлечили. И когда пришла пора, мы вместе со всеми участвовали в разгроме гитлеровцев под Сталинградом.
Позже я воевал на Курской дуге. Был там тяжело ранен, и в апреле 1944 года медицинская комиссия признала меня негодным к строевой службе. Вернувшись в Ольховский район, я сразу возглавил тракторную бригаду, хотя рана еще не зажила как следует. Зимой учил молодежь вождению трактора, а весной вместе с ребятами выезжал в поле. Был механиком при Киреевской МТС, а когда стало подводить здоровье, перешел на более легкие работы. И сейчас по мере сил тружусь в совхозе "Гусевский".
"Когда смотрю на ордена…"
В. И. РЫБАКОВА, бывший военврач 272-го полка 10-й стрелковой дивизии войск НКВД
В те дни все мы жили одной общей заботой, одной бедой, нависшей над нашей Родиной. У нас было одно желание - во что бы то ни стало остановить врага, повернуть его вспять и гнать до тех пор, пока на нашей земле не останется ни одного фашиста.
Мы верили в победу. Знали, что завоевать ее нелегко, но знали также, что она неизбежна. Каждый стремился приблизить этот светлый день - и опытные, закаленные в сражениях бойцы, и такие необстрелянные новички, как я, только что окончившая Сталинградский медицинский институт.
Мою подругу Анну Мяснянкину и меня направили в медсанроту 10-й стрелковой дивизии войск НКВД, штаб которой размещался в то время около старого моста через Царицу. Бои шли уже на подступах к городу, город после варварских бомбежек пылал, как свеча.
Мы с шофером Михаилом Ягоношвили получили приказ доставить четверых тяжело раненных бойцов к переправе. Ехали по улицам, как по огненным коридорам. Пробирались через руины, через груды щебня и камня, в сплошном дыму. Горячий воздух обжигал кожу.
Сдав раненых на переправе, той же дорогой с трудом добрались до штаба. А тут снова бомбежка. Почти десять часов подряд - адский грохот, взрывы и столбы огня вокруг. Как только выдалась передышка, комдив Сараев приказал переправить медсанроту за Волгу, в Заплавное. Я осталась в Сталинграде.
Целыми днями выносили мы раненых с поля боя в безопасные места. Первое время мне помогала медсестра Виктория Шепетя, о которой впоследствии писал К. Симонов.
Эвакуация раненых была немыслимо сложным и смертельно опасным делом. Я ловила попутные машины, идущие к переправе по самому гребню набережной, мимо памятника Хользунову. Но вскоре гитлеровцы начали обстреливать эту дорогу, и мы вынуждены были теперь гонять машины по железнодорожному полотну. Какое это было невыносимо тяжелое зрелище: грузовики со стонущими от боли людьми идут прямо по шпалам… Но другого пути не оставалось.
О себе я думала тогда меньше всего. Вокруг ежедневно, ежечасно было столько примеров героизма и самоотверженности, что казалось, будто люди, окружавшие меня, рождены для подвигов.
Навсегда запомнила я бесстрашного фельдшера Дмитрия Подлеснюка. Мы должны были сменить место своего расположения и готовились к эвакуации раненых. Нас заметил немецкий бомбардировщик. А рядом - склад боеприпасов! Попади в него хоть одна бомба… Фельдшер Подлеснюк не растерялся.
- Растаскивать ящики! - скомандовал он санитарам.
И сейчас стоит у меня перед глазами этот удивительный человек: черный от копоти, энергичный, совершенно спокойный внешне, хотя вокруг взрывы, огонь и вой осколков.
Другой эпизод, в котором Подлеснюк снова проявил мужество и бесстрашие, относится к периоду оборонительных боев за участок между железнодорожным вокзалом и Краснознаменской улицей. Было принято решение перевести медпункт из подвала универмага к пожарке, где располагался КП полка. Пусть ближе к передовой, зато вроде бы безопаснее, потому что через площадь Павших борцов днем вообще невозможно было проскочить: в домах напротив засели немецкие автоматчики и снайперы. И вдруг в наш подвал с бокового входа просочились гитлеровцы. Подлеснюк вместе с фельдшером Ивасенко ринулись куда-то в темноту. Вскоре до нас донеслись приглушенные возгласы, шум. Потом наступила тишина. Вернувшийся Подлеснюк доложил:
- Все в порядке. Работайте…
Два фельдшера в рукопашной схватке уложили "гостей", обманувших бдительность нашей охраны из числа легкораненых.
Я восхищалась мужеством старшего врача полка майора Сироты, врача Саввы. Им, казалось, вообще было неведомо чувство страха.
Когда КП полка и медпункт отошли в Комсомольский садик, мы еще не подозревали, что скоро наступит трагическая развязка. Однажды в наш подвал вбежал какой-то боец и крикнул:
- Мы окружены!
Фрося Ефросинина и я попробовали выбраться наверх. Вокруг рвались гранаты, свистели пули. Гитлеровцы кричали в люк:
- Рус! Чекисты! Сдавайтесь!
Потом они пустили в подземелье газ. Вместо масок мы давали раненым бинты, смоченные водой…
Было принято решение пробиваться к своим. Комиссар Щербина приказал взять с собой побольше гранат и в числе первых пошел на прорыв. Сначала мы добрались до драмтеатра, через улицу Ломоносова, ближе к Волге. Смерть вырывала из наших рядов одного бойца за другим. Почти все были ранены, комиссар Щербина - смертельно. Мы со слезами на глазах похоронили его в Пионерском садике на Октябрьской улице. Лишь несколько человек добрались до берега.
В Заплавном я вновь встретилась со своими подругами по медсанроте. Землянки были забиты ранеными, и мы старались сделать все, чтобы облегчить их страдания, помочь быстрее вернуться в строй. Круглые сутки наши врачи находились у операционных столов.
Вскоре комбат приказал мне, только что оправившейся после болезни, отобрать самых слабых среди раненых и разместить их в соседней деревне. Набралось человек сто пятьдесят. Женщины-солдатки делились с моими подопечными куском хлеба, последней картофелиной. К весне мы поставили всех раненых на ноги.