Адмирал Кузнецов Н. Г. в своей книге "Накануне" (1966) решился опровергнуть это утверждение: "Совершенно неверно злобное утверждение, будто бы он по глобусу оценивал обстановку и принимал решения. Я мог бы привести много примеров, как Сталин, уточняя с военачальниками положение на фронтах, знал, когда нужно, вплоть до положения каждого полка". В газете "Красная звезда" от 30 мая 1967 года в статье "Мемуарист и история" генерал-майор Жилин и полковник Макаров пишут: "Верховный Главнокомандующий И. В. Сталин, проявляя большую твердость, руководил военными действиями в целом правильно и имел немало заслуг в этой области".
Пусть эти робкие попытки послужат началом благородного дела реабилитации вождя. Я не теряю веры в то, что Правда восторжествует.
Последние годы
Сталина обвиняют в том, что якобы страна не готовилась к войне, война застала нас врасплох. Но это ложь. Так могут говорить или несведущие люди, или его враги.
К войне мы готовились.
Мощь и обороноспособность Красной Армии возрастали с каждым годом. Сталин самолично, неуклонно, повседневно думал и заботился об этом. На случай войны с Германией велись большие работы по укреплению западных границ. Предусмотрено было многое, но нападение было все же неожиданным. Если Сталина упрекают, что он не доверял некоторым донесениям, это объясняется тем, что он боялся провокации, в наших интересах было дальше оттянуть возникновение любого конфликта.
Были, как это ни печально, и предательства (маршал авиации Худяков). Не все в свое время было выкорчевано с корнем. Но самым губительным и опасным было то, что среди людей, особенно близких к Сталину, оказался такой страшный враг и предатель, как Берия. Это матерый, хитрый враг, который прекрасно маскировался, и Сталин ему доверял. Вот в этом была его огромная роковая ошибка.
Берия давно рвался к власти всеми ведомыми и неведомыми путями. Он сумел войти к Сталину в доверие, для этого он был достаточно опытен и хитер. Он был способен на все, и ему уже надоело ждать. Он начал действовать. Было создано "дело врачей" Санитарного управления Кремля. Все это оказалось сплошной выдумкой. Все врачи были впоследствии освобождены и реабилитированы.
Он подрывал у Сталина доверие к людям, развивал в нем подозрительность. Зная мою неподкупную преданность Сталину, он постарался удалить меня от него, так ему было удобнее действовать. Он всячески запугивал Сталина. Теперь мне совершенно ясно, что он сам сфабриковал документы, которые якобы присылали нам наши друзья из социалистических стран и в которых содержались угрозы убийства Сталина. Эти документы докладывал Сталину Маленков.
А сведения о переходе границы террористов и выброске вражеских парашютистов Сталину докладывал до своего ареста Абакумов.
Об этом ставили в известность и меня, чтобы я принял меры для усиления охраны, особенно при поездках на юг.
Все это, как мне потом стало ясно, делалось для того, чтобы нервировать Сталина, вызвать у него еще большую подозрительность. И они этого добились.
Должен сказать, что был период, когда Сталин, недовольный руководством Берия, лишил его своего доверия. Произошло это вскоре после войны. Сталин стал выражать недовольство в отношении руководства Берия в МГБ, приводил примеры провалов в агентурной работе и спрашивал меня, кто повинен в плохой работе органов государственной безопасности и как работали во время войны ставленники Берия Меркулов и Кабулов. Я сказал, что считаю, что агентурная работа была вообще заброшена, так как Меркулов и Кабулов выполняли задания Берия по другим министерствам, за которые он отвечал перед Комитетом Обороны. Также сказал все, что знал о недостатках в работе Меркулова и Кабулова. В результате этого разговора Берия был отстранен от руководства МГБ. Сталин тут же, при мне, позвонил Маленкову и распорядился освободить Берия от руководства МГБ, оставив его на руководящей работе в МВД.
Меркулов и Кабулов в скором времени были также сняты с работы.
Этот разговор со Сталиным происходил в присутствии только Поскребышева. Каким-то путем все это стало известно Берия. Я узнал об этом впоследствии, когда Берия допрашивал меня. Берия сам сказал мне об этом.
В последние годы жизни Сталин изменил к нему свое отношение. Берия вновь сумел войти к нему в доверие. Это произошло в 1950 году во время отдыха Сталина на юге.
Берия приехал к нему с докладом о выполнении задания по Первому комитету при Совете Министров и продемонстрировал фильм о законченных испытаниях отечественной атомной бомбы. Это явилось переломным моментом в отношении Сталина к Берия. После двухлетнего, довольно пренебрежительного отношения к Берия, которого он не скрывал, Сталин вновь вернул ему свое прежнее расположение.
Тов. Сталин подчеркивал, что только участие Берия могло принести такие блестящие результаты. Изменилось отношение Сталина к ставленникам Берия Меркулову и Кабулову. Меркулов был вызван на юг, где находился Сталин, и получил назначение на пост председателя Комитета советского контроля.
Были также вызваны в Москву снятые в свое время после моих отрицательных отзывов об их работе подручные Берия - Гоглидзе и Ценава и также снова назначены на руководящую работу в органы государственной безопасности. Гоглидзе был назначен заместителем министра государственной безопасности. Когда они все снова пришли к власти, то стали жестоко мстить мне. Оклеветав меня перед Сталиным, Берия добился снятия меня с работы и исключения из партии. Когда же ему удалось сфабриковать "дело врачей" Санитарного управления Кремля, он добился моего ареста, поскольку я обеспечивал лечение членов правительства и отвечал за благонадежность профессуры. Произошло все это следующим образом.
После смерти т. Жданова медсестра Кремлевской больницы Тимошук опротестовала диагноз врачей, лечивших Жданова, о чем было доложено на Политбюро начальником Санитарного управления Кремля профессором Егоровым П. И. Была создана авторитетная комиссия по этому вопросу из профессоров под председательством профессора Егорова П. И. После вскрытия тела т. Жданова комиссией было установлено, что лечение Жданова было правильным, а заявление медсестры Тимошук было ошибочно и совершенно безграмотно, о чем и было доложено на Политбюро.
Все же через несколько дней мне было поручено Сталиным провести тщательную проверку всех профессоров, лечивших Жданова, и взять их под агентурную разработку, что мною и было выполнено. Никаких данных, порочащих профессоров, не было, о чем я и доложил Сталину. Но, несмотря на это, "дело врачей" было передано на дальнейшую разработку во Второе управление МГБ.
Хочу упомянуть еще об одном событии, обострившем мои отношения с Берия. Во время последней поездки Сталина в Грузию в 1951 году, когда мы жили в Боржоми и Цхалтубо, ко мне поступили сведения от замминистра путей сообщения Грузии, сопровождавшего наш состав, о неблагополучном положении в Грузии. При поступлении в вузы требовалась взятка в размере 10 тысяч рублей, и вообще о процветании взяточничества в Грузии. Я доложил об этом Сталину. Он вызвал министра госбезопасности Грузии, который подтвердил, что такие факты действительно имели место и виновные были привлечены к ответственности.
По возвращении в Москву было созвано Политбюро, на котором Сталин информировал членов правительства о положении в Грузии, в частности о взяточничестве.
В результате расследования вышеизложенные факты подтвердились. Первый секретарь ЦК партии Грузии Чарквиани был снят с работы, и другие виновные тоже понесли наказание.
Берия никогда не мог мне этого простить, это еще больше восстановило его против меня, и он стал ждать удобного случая, чтобы скомпрометировать меня перед Сталиным.
В мае 1952 года мне заявили, что в Управлении охраны не все благополучно. Сталин предложил создать комиссию для проверки работы возглавляемого мною Управления охраны под председательством Маленкова, который настоял на том, чтобы ввести в комиссию Берия. С первого заседания было видно, что руководит комиссией не Маленков, а Берия. В комиссию также входили Булганин, Зверев, Поскребышев, но они не задали мне ни одного вопроса.
Маленков и Берия приказали составить справку по расходам. Нужно было подсчитать стоимость 1 кг продуктов на Ближней даче с включением расходов на содержание штата сотрудников лаборатории, продовольственной базы, штата сотрудников заготовки, снабжения, транспорта и прочее. Все это было абсолютно неправильно, так как по всем перечисленным пунктам отсутствовали отдельные статьи расходов, утвержденные ЦК.
После указанного подсчета получилась, конечно, баснословная сумма, которую и доложили т. Сталину, не дав ни мне, ни моему заместителю объяснить, каким образом получилась эта сумма, ее ошибочность.
На втором заседании был арестован мой заместитель Лынько, который ведал у меня контролем за финансовой деятельностью, а я был отстранен от руководства и не мог дать объяснений.
Я обращался с письмом к т. Сталину и просил создать комиссию с участием финансовых работников и произвести ревизию, так как финансовая часть и вся документация у меня были в полном порядке и никаких злоупотреблений не было. Но ответа я не получил, письмо мое, видимо, до Сталина не дошло. Вскоре решением комиссии я был исключен из партии и срочно командирован на Урал в г. Асбест. Вместе со мной были сняты с работы, исключены из партии и отправлены на работу в Сибирь и на Урал многие мои сотрудники.
Проработав полгода в г. Асбесте, я в ноябре 1952 года был вызван в Москву и 16 декабря того же года арестован по "делу врачей". Во время моего пребывания в Асбесте многие профессора и врачи Санитарного управления Кремля были арестованы и находились в тюрьме. Я обвинялся в том, что не принял мер по сигналу работника Тимошук и скрывал вражеские действия профессоров Егорова, Виноградова, Вовси и других.
Я в свое время докладывал Сталину, что у меня не было оснований для привлечения врачей к ответственности, что и подтвердилось впоследствии после разоблачения банды Берия, когда вся ложь была вскрыта. Все врачи Санитарного управления Кремля были освобождены и реабилитированы.
После того как Берия удалось добиться ареста профессоров, Тимошук была награждена, как разоблачившая врагов народа, но вскоре она погибла в автомобильной катастрофе.
Я был жестоко обижен Сталиным. За 25 лет безупречной работы, не имея ни одного взыскания, а только одни поощрения и награды, я был исключен из партии и брошен в тюрьму. За мою беспредельную преданность он отдал меня в руки врагов. Но никогда, ни одной минуты, в каком бы состоянии я ни находился, каким бы издевательствам я ни подвергался, находясь в тюрьме, я не имел в своей душе зла на Сталина. Я прекрасно понимал, какая была создана вокруг него обстановка в последние годы его жизни, как ему было трудно. Он был старым, больным, одиноким человеком. Он никогда не верил никакой клевете, какую на меня возводили мои завистники и враги. Меня два раза за 25 лет удаляли от него, но он не верил никому, все сам лично проверял и снова приближал меня к себе.
Он был и остается для меня самым дорогим человеком, и никакая клевета не может поколебать то чувство любви и глубочайшего уважения, которое я всегда питал к этому замечательному человеку.
Он олицетворял для меня все светлое, дорогое в моей жизни - партию, Родину и мой народ.
Роль Берия в крахе моей карьеры и жизни
Всю свою сознательную жизнь я отдал партии, состоя в ее рядах с 1918 года.
С 1918 по 1952-й я работал на ответственных участках и за все эти годы не имел ни одного партийного взыскания. Я всегда с самой тщательной аккуратностью выполнял все решения ЦК нашей партии и правительства без каких бы то ни было моих личных ошибок.
Во время Великой Отечественной войны руководимое мной Управление охраны выполняло большую ответственную работу (оно отвечало за охрану штабов). На Управление охраны была возложена обязанность охранять Ставку Верховного Главнокомандования и Генеральный штаб Красной Армии, охранять шифры и документацию как на месте, так и при доставке их в Ставку Верховного Главнокомандования. Подготовка и проведение ответственных командировок Ставки Верховного Главнокомандования и Генерального штаба Красной Армии на конференции глав правительств в Тегеран, Крым, Потсдам, где Управлением охраны была обеспечена полная безопасность и порядок по охране всей секретной документации. Оно также отвечало за охрану научных комитетов и их руководителей, охрану архивов, организацию бытового обслуживания ответственных лиц, как ученых, так и военных.
Кроме того, шло большое строительство на юге - в Крыму, Сочи, Гаграх, Сухуми, Цхалтубо, Боржоми и на озере Рица. Приводились также в порядок подмосковные дачи. Все это лежало на моей ответственности. Все строительные работы выполнялись по решению Совета Министров, и мной не было нарушено ни одной статьи расходов, утвержденной специальной комиссией ЦК в 1947 году.
При организации новых объектов охраны также выносилось решение правительства.
Для ясности я должен сказать, что Берия был настроен против меня еще с 1940 года, когда по указанию т. Сталина были сняты с работы два моих зама, ставленники Берия (Каранадзе и Гульст). Они оба претендовали на мою должность и, собирая сплетни о моей личной жизни, докладывали об этом Берия, который, в свою очередь, докладывал Сталину. Сталин сам проверил эти сведения и, убедившись в их лживости, дал распоряжение о снятии их с работы.
Когда подбирали замов в МГБ, т. Сталин спросил мое мнение о Гоглидзе и Ценаве, как кандидатах на должность замов. Гоглидзе я знал по работе в транспортном отделе, и у меня были отрицательные факты о его руководстве. Ценаву я лично по работе не знал, но слышал о нем отзывы как о работнике только отрицательные.
В 1947 году были установлены хищения и бесхозяйственность на даче Берия в Гаграх. Дача не числилась за Главным управлением охраны, и до меня дошли сведения о бесхозяйственности и расхищении государственного имущества. Я доложил об этом Сталину, и он дал распоряжение принять ее на баланс Главного управления охраны. Во время приема дачи на баланс нами была установлена полная бесконтрольность. Никакой отчетности мы получить не могли, так как ее не существовало. Было установлено, что комендант дачи по распоряжению начальника личной охраны Саркисова весь урожай лимонов и мандаринов отправлял в Москву и продавал их по спекулятивным ценам. Также было установлено, что комендант строил лично для себя дачу, используя материалы, предназначенные для госдач.
Обо всем этом я доложил Берия и просил о привлечении коменданта к ответственности и снятии его с работы. Но Берия не дал на это согласия, объяснив, что он знает коменданта давно и привык к нему. Я еще раз напомнил ему, но он сказал, что все это мелочи. Вскоре после взятия дачи на баланс Главного управления охраны этот же комендант представил в финансовый отдел счет на 4 тысячи рублей, который финотдел не принял. Он обратился ко мне за визой, объяснив, что он покупал путевки по распоряжению жены Берия. Так как подобные расходы не были предусмотрены бюджетом, то я этого счета не утвердил. Он доложил об этом Берия, так как вскоре эти 4 тысячи были внесены наличными. Мне было предъявлено обвинение в том, что я знал о моральном разложении Берия, что Саркисов будто бы показал, что он докладывал мне об этом, но это ложь, я об этом ничего не знал, а очной ставки мне с Саркисовым не дали.
В 1948 году был арестован комендант Ближней дачи Федосеев. Следствие вел Серов под руководством Берия. У Федосеева было взято показание на меня, что я будто бы хотел отравить Сталина. Сталин усомнился в этом и лично проверил это, вызвав Федосеева на допрос, где тот заявил, что это ложь, которую его заставили подписать побоями. Он пожаловался Сталину, что его избивали. После этого дело взяли из МВД от Берия и передали в МГБ лично Абакумову.
Берия вместе с Серовым стал подбирать на меня материалы, не брезгуя ложными и клеветническими донесениями.
И хотя я был арестован по "делу врачей", из тюрьмы я выпущен не был, а мне предъявили новое обвинение по делу Стенберга и Степанова. Мне приписьшали связь со Стенбергом, художником, оформлявшим в течение многих лет Красную площадь к праздникам 7 Ноября, 1 и 9 Мая, и Степановым, бывшим замом министра внешней торговли. Их обвиняли в шпионаже. Это обвинение также оказалось ложным, и оба они были освобождены и реабилитированы. Мне же было предъявлено третье обвинение якобы в незаконном приобретении вещей во время пребывания в Потсдаме на конференции, что также было ложью, так как привезенные мною вещи все были приобретены за наличный расчет согласно списку для генералитета и полковников, обслуживающих конференцию. Этот список был утвержден правительством, что может подтвердить Круглое. Вот по этим двум последним обвинениям, абсолютно ложным, меня привлекли к суду, предъявив мне фальсифицированные протоколы, подписанные, правда, мною, но после всевозможных издевательств в совершенно невменяемом состоянии. Я просидел в тюрьме, в одиночке, два года и два месяца. Перенес инфаркт, подвергался издевательствам, а на суде был настолько болен и слаб, что не мог держаться на ногах, ничего не соображал и поэтому ничего не мог сказать в свое оправдание. В защите мне было отказано, и, таким образом, я оказался осужденным по фальсифицированным протоколам.
После разоблачения Берия все работники Главного управления охраны, которые привлекались к ответственности вместе со мной, были реабилитированы и восстановлены в партии.
Меня Серов продолжал держать в тюрьме и отдал под суд. Он не дал указания следственным органам передопросить меня, после того как был разоблачен Берия, как это было сделано в отношении других заключенных, и меня судили по старым фальшивым протоколам. Все это в свое время делалось по указке Берия под непосредственным руководством Гоглидзе. Серов, зная это, утвердил заключение и отдал меня под суд, получив на это санкцию Руденко.
19 января 1955 года состоялся суд, без защиты. Я был осужден по ст. 193-17 (?). Я был лишен воинского звания и правительственных наград, было конфисковано якобы незаконно приобретенное имущество и определена вольная ссылка на 10 лет в отдаленные районы без лишения гражданских прав. С применением амнистии и зачетом предварительного заключения срок ссылки был сокращен до 3 лет. В мае 1956 года решением Президиума Верховного Совета СССР с меня была снята судимость и мне было разрешено вернуться в Москву. Но я так и не был реабилитирован. Несколько раз я писал заявления в ЦК КПСС на имя Хрущева, но все они направлялись Серову и никем не рассматривались.
На неоднократные просьбы принять меня Генеральный прокурор Руденко мне отвечал отказом.