В сентябре того же года Басов уже сидел за столом в студенческой аудитории ВГИКа. Вопрос, на какой факультет поступать – актерский или режиссерский, решился сам собой – тогдашний курс был набран в объединенную актерско-режиссерскую мастерскую одного из ведущих мастеров отечественного кинематографа Сергея Юткевича, а с 1949 года его эстафету подхватил другой "живой классик" и выдающийся кинорежиссер – Михаил Ромм. В тот год почти все поступившие были такими же, как и Басов, – в поношенных гимнастерках с орденскими планками, нашивками боевых ранений и шевронами армейских званий. Они все были похожи – примерно одних лет, слишком рано повзрослевшие, обветренные военными непогодами и невзгодами, с красноватыми, огрубевшими руками, много курили и жаждали знаний, вбирая их допьяна, с совершенно сумасшедшим энтузиазмом.
Кинорежиссер Владимир Наумов так вспоминал о ВГИКе тех лет: "Все студенты, несмотря на небольшую разницу в возрасте, очень четко делились на две группы – "солдат", тех, кто вернулся с фронта, и нас, недавних школьников, которых называли "штатскими рябчиками". "Солдаты" все ходили в военных гимнастерках и сапогах, а Басов был среди них одним из самых ярких. Офицер, бравый, подтянутый. Всегда ходил, как струнка".
С Басовым вместе на курсе учились будущие звезды отечественной режиссуры – Григорий Чухрай, Тенгиз Абуладзе, Реваз Чхеидзе, Виталий Мельников… Среди других однокурсников – И. Гурин, Я. Базилян, М. Корчагин, актеры Ю. Саранцев, Р. Муратов, В. Беляева, Н. Агапова, И. Косых, Р. Макагонова… Курсом младше учились режиссеры Владимир Наумов, Александр Алов, Марлен Хуциев, Лятиф Файзиев, Сергей Параджанов, Феликс Миронер, Григорий Габай…
Для Басова и его однокурсников эрудит, человек энциклопедических знаний, прекрасный художник, замечательный оратор Сергей Юткевич был и предметом школярского обожания, и образцом для подражания. Юткевича всегда отличал тонкий вкус к дорогим и элегантным вещам, и на окружавших он – порою во вред себе – производил впечатление сибарита, интеллектуала, "белой кости". Юткевич завораживал студентов своими лекциями, отличавшимися глубиной и ясностью изложения. Умением околдовывать собеседников славился и Михаил Ромм, потрясающий мастер показов. И Юткевич, и Ромм – создатели легендарных фильмов (соответственно – "Человек с ружьем", "Бравый солдат Швейк" и дилогии "Ленин в Октябре" и "Ленин в 1918 году") и настоящие профессионалы – обладали непререкаемым авторитетом у своих учеников. Именно у них пять таких, показавшихся стремительно пролетевшими, лет будущие режиссеры учились, постигая азы профессии.
Обычно, разбирая творчество того или иного художника, первым делом отмечают, у кого он учился, а уже потом определяют степень самобытности и самого творца. И, говоря о Владимире Басове, можно было бы, наверное, сказать, что от Юткевича – склонность к эксцентрике и гротеску, от Ромма – почти хроникальная графика построения кадра, от Юткевича – эмоциональная плотность атмосферы картины в целом, от Ромма – почти обнаженная авантюрность интриги. От Юткевича – одно из главных наставлений в режиссуре – уметь жить и думать между картинами. От Ромма – наука терпения, преподнесенная в тезисе "Даже если удалось выполнить четверть из того, о чем мечтал, то уже счастье".
С Юткевичем еще во время учебы Басову удалось поработать ассистентом на его картине "Пржевальский" – как он сам подчеркивал, "именно работать, а не быть на "побегушках". Картину снимали во Владивостоке, Басов и его друг Мстислав Корчагин занимались подбором реквизита. Джанет Тамбиева, многолетний второй режиссер Владимира Басова, познакомилась с ним на съемках именно этого фильма. Она вспоминала: "Юткевич очень ценил режиссеров-"солдат", они были, как говорится, на вес золота, и поэтому не только рабочее, съемочное, время, но и любую свободную минуту он стремился использовать, чтобы научить своих недавних студентов как можно большему в реальной практике своей профессии. Он вообще любил учить, у него была педагогическая жилка, он всегда хотел передать свой опыт и любил людей, которые стремились к знаниям. Юткевич много с ними – Басовым и Корчагиным – работал, и, наверное, порою был в этом стремлении слишком настойчивым, потому что Басов частенько над этим стремлением учителя посмеивался. Но делал это без злобы, любя, Басов очень уважал Юткевича, а Юткевич всегда говорил ему: "Вы там, молодежь, не очень-то бросайтесь советами, потом будете режиссерами, все поймете, что к чему говорится и делается". Они были очень разные по темпераменту: Басов – быстрый, смешливый, Юткевич – обстоятельный, спокойно излагающий. Но одно у них было общим – это умение давать точные оценки людям и их возможностям. Юткевич мог увидеть на столе в репетиционной книгу, спросить – чья она, и сразу же ставил диагноз: "Вам, Джанет, читать такое грешно – тратите попусту силы и мозги", а если книжка оказывалась чтивом кого-то другого – того, кого Юткевич оценивал иначе, он говорил – пусть читает, это его или ее".
Юткевичу Басов обязан тем, что за годы учебы не растерял, а приумножил свое актерское мастерство – прекрасный педагог, Юткевич старался развивать и этот дар талантливого студента. Ромм до конца своей жизни опекал Басова – поддерживал его режиссерские начинания на худсоветах "Мосфильма", помогал и словом, и делом. Михаил Ромм открыл для Басова, быть может, главное для кинорежиссера свойство произведений Льва Толстого – "особого рода кинематографичность", и под влиянием этого "открытия" в студенческом дневнике Басова появилась такая запись: "Анна Каренина" – вот учебник режиссуры, который стоит всех режиссерских изысканий, вместе взятых. Думаю я, что играть Толстого – это актерское счастье, мечтаю о роли Каренина".
И ведь еще были рядом, практически в то же время творившие, – Эйзенштейн, он некоторое время вел у Басова и его коллег семинарские занятия, Пудовкин, Довженко, Пырьев… И был сам Басов, о котором хорошо знавшие его люди говорили, что, едва начались первые практические занятия во ВГИКе, у однокурсников возникло стойкое убеждение, что Басов пришел в кино уже готовым профессионалом. Это отмечали и те, кто впервые сталкивался с ним на съемочной площадке, – коллеги не могли припомнить случая, чтобы Басов хотя бы однажды проявил некомпетентность в том, что касалось кинопроцесса, и чтобы кто-нибудь получил от него недостаточно четко сформулированную творческую задачу.
Можно с уверенностью сказать, что дары учителей попали на благодатную почву, – Владимир Басов обладал настолько богатой природой собственного творческого "я", что схожесть с теми или иными чертами и качествами его педагогов правильнее было бы отнести к совпадениям и назвать резонансом. Еще студентом Басов производил впечатление полностью состоявшейся личности, "обреченной" на успех в своей профессии.
В годы учебы он настойчиво искал свою тему, но в разработках курсовых по-прежнему доминируют фронт и война, – Басов снова и снова описывает ночные переправы и атаки в зимнюю стужу, когда кожа примерзала к металлу орудий и от холода останавливалось сердце. И даже его студенческая разработка экранизации "Мартина Идена" начиналась со слов о Победе.
И поэтому главные герои его фильмов – ровесники, поколение тех, кто прошел войну, кто вернулся домой с разбитым сердцем, надорванным здоровьем, взорванной нервной системой, но с таким горячим желанием жить и любить! Война словно зарядила их фантастической жаждой жизни, и поэтому их творческое горение вполне было сопоставимо с самосожжением. Такой силы был внутренний накал и обостренность чувств.
И поэтому для главного героя басовской "Тишины" жизнь была продолжением сна, в котором шел смертельный бой из его недавнего, неостывающего прошлого, – оглушительный свист пуль и разрывающихся буквально над головой снарядов, опрокинутое небо в пороховых облаках и нечеловеческий крик – то ли от боли, то ли от невозможности дольше поддаваться страху. Война жила в каждом эпизоде. "На рынке" – среди "продавцов" глаз оператора, ведомого режиссером, выхватывал из толпы лица бывших фронтовиков. Они стыдятся своего быта – подняты воротники пальто, низко на лоб надвинуты шапки, они продают свою "честь", свою славу – командирские часы, боевые награды, солдатские ботинки, гимнастерки. Это – последствие тойвойны и начало новой – бой за выживание в мирной жизни.
Герои "Тишины" так похожи на самого Басова, каким он остался на фотографиях военных лет, – улыбающийся молоденький лейтенант в ушанке и шинели. Улыбающийся – чтобы мама видела и помнила его радостным и счастливым, и несколькими годами позже уже капитан – воротничок под горло, прямые плечи и тоже – улыбка. И совсем не улыбчивые глаза, в глубине которых спрятано то, что осталось только для "внутреннего пользования", только для себя и тех, кто знает не понаслышке, что такое война.
Это война поднимала уже взрослого Басова каждый год ранним утром 21 июня, чтобы ехать в Суздаль и там встречать рассвет в память о былых сражениях. Это неутихающее чувство войны заставило загореться его глаза, когда, уже в мирное время, оказавшись у когда-то поверженного Рейхстага, Басов столкнулся с проявлением того зла, с которым когда-то воевал. Михаил Ульянов вспоминал, что киногруппа фильма "Битва в пути" получила редкую по тем временам возможность – в начале 60-х – попасть в Западный Берлин. Чего только не сделаешь ради Владимира Басова! И советский посол организовал для режиссера и его спутников поездку к Рейхстагу. Но, подъехав к зданию Рейхстага, их машина едва разминулась с профашистски настроенными молодыми людьми. И у Басова тогда на лице появилось "военное" выражение – как перед боем: и азарт, и отчаяние, и решимость. "Неужели опять война?" – спрашивал Басов и в том памятном 68-м, когда по стечению обстоятельств оказался в Праге в те дни, когда в город снова вошли советские танки и с неба город штурмовал краснозвездный десант. Валентина Титова, сопровождавшая Басова в этой поездке – семья мечтала отдохнуть и приехала в Чехию в отпуск, – рассказывала, что Басов вел себя, как человек, попавший в плен. Он двое суток, пока не прояснилась ситуация, не спал и не раздевался – был собран, был готов. К чему? Он ответил тогда жене, беспокоившейся за его самочувствие и просившей Басова лечь и хотя бы немного поспать, жестко, по-солдатски: "Если нас повесят или расстреляют, я не хочу висеть на заборе со спущенными штанами". В тот раз он не шутил, он был серьезен – речь шла о войне, а с этим не шутят.
О войне – "Возвращение к жизни". Но это взгляд – с другого берега, с чужого, из-за плеча лесного братства "серых волков", откуда вышел главный герой фильма Арно, безуспешно пытавшийся найти пристанище своим детским иллюзиям о благородных разбойниках среди тех, кто совсем для этой роли не подходил.
И "Щит и меч" – о войне, об одиночестве человека на войне. О том, что на войне каждый, кроме приказа, еще и сам принимает решение, и сам идет вперед, навстречу подвигу и смерти. И глубоко личное – появление матери Белова-Вайса в финале фильма: отзвук темы дома, родного гнезда, из которого лихая година "выбила" недавнего школьника. Потому что составная часть войны – письма домой, матери, и ответные весточки от нее, то, что поддерживало и спасало от отчаяния, – "ее слова, ее верящие глаза, ее рука, незримо ограждающая от плохого и ненужного и помогающая жить". Александра Ивановна собирала все, написанное сыном о войне, подшивала конверты и треугольники в специальную папку, часто перечитывала и сквозь слезы улыбалась своему материнскому счастью – Володя вернулся с фронта живым, он сделал первые шаги навстречу своей мечте, он снова начал улыбаться и захотел быть счастливым.
Глава 2
Первая попытка счастья
Во ВГИКе Басов был фигурой заметной, и не только потому, что обладал запоминающейся, характерной внешностью. Он оказался наделен даром влюблять в себя людей, и даже завистники обожали его шутки и импровизации. Басов буквально фонтанировал идеями, его творческая фантазия отличалась поразительным правдоподобием, превращая самые немыслимые этюды в реалистически-живописные портреты, словно подсмотренные с натуры. И часто – действительно подсмотренные. Уже через несколько дней после своей первой лекции перед студентами в коридорах и аудиториях появился еще один "Юткевич" – на этот раз в исполнении студента Владимира Басова, узнаваемый под грохот аплодисментов пораженных столь фантастически достоверным перевоплощением первокурсников. Но в смехе, который сопровождал это "представление", не было ничего злого или обидного для обожаемого всеми профессора – Басов показывал мастера, его манеру ходить, одеваться, преподносить слово на лекциях с такой любовью и восхищением перед талантом и знаниями прекрасного педагога, что его реприза только прибавляла Юткевичу популярности.
Басов обладал умением любую творческую мимолетность превращать в произведение искусства. Он был невероятно талантлив и в профессии, и в общении с людьми. Друзья отмечали его удивительную по тем и последующим временам смелость суждений, прямоту и резкость высказываний по самым больным вопросам в профессии и в жизни. О нем говорили, как о бесстрашном человеке, чьи оценки (в том числе и самого себя, даже будет точнее сказать – начиная с самого себя) порой оказывались на грани той насмешливости, что принято называть убийственной. Он был остроумен, и в разговоре проявлял непредсказуемость импровизации.
Михаил Швейцер, с которым Басова связывала настоящая, долгая дружба, в свое время вспоминал о Басове: "Потомственный русский интеллигент, Басов глубоко вобрал в свой нравственный состав чувство чести и личного достоинства, верность долгу и идеалу, милосердие и отзывчивость к чужим трудностям и бедам, переходящие в готовность помочь человеку, защитить правое дело… В сложные времена Басов позволял себе говорить то, что думал о жизни и об искусстве. А иронизировать по поводу, скажем, "Клятвы", "Падения Берлина" или "Незабываемого 1919-го" было небезопасно. В мрачные дни борьбы с "космополитизмом" Басов был единственным, кто пытался защитить своего учителя Юткевича, подвергшегося травле и изгнанного из ВГИКа".
Смелость Басова доходила и до, казалось бы, недосягаемых вершин – кинорежиссер Лев Кулиджанов рассказывал, что одной из самых блестящих актерских пародий в исполнении Владимира Павловича был капустнический портрет генералиссимуса.
Басов изображал Сталина настолько похоже и вместе с тем остро, гротесково, что в памяти коллег сразу же всплывал другой образ, созданный – правда, на экране – другим великим артистом, поклонником которого был Басов, – Чарльзом Спенсером Чаплиным.
И вместе с тем все отмечали, что, быть может, не самыми заметными, но характерообразующими чертами его натуры были внутренняя скромность и порой даже стеснительность, всегда стоявшие на страже излишней откровенности.
Наверное, неудивительно, что блестящий острослов и артистичный молодой режиссер производил неизгладимое впечатление на женскую половину своего потока во ВГИКе, несмотря на свою несовершенную внешность. Басов знал за собой этот дар, но никогда не был "ходоком". Он просто влюблялся – так же спонтанно, как импровизировал. И влюблялся, по свидетельству однокурсников, по-честному, намертво. А влюбившись, вел себя, как настоящий мужчина, – женился с надеждой прожить в этом единении, как в сказке – долго и счастливо.
И поэтому, наверное, никто не удивился, что, вернувшись на второй курс после летних каникул, Басов в ответ на вопрос "кто и как провел лето" ответил: отдыхал в окрестностях Куйбышева.
Родом из Куйбышева – Самары – была одна из самых заметных и красивых девушек актерской части курса Роза Макагонова.
Ее коллега, актриса Татьяна Конюхова, тоже учившаяся во ВГИКе (на курсе В.В. Ванина), но поступившая на актерский факультет двумя годами позже Басова и Макагоновой, так вспоминала о первой "кинолюбви" Владимира Басова:
"Впервые я увидела Розочку на фотографии. Шла экзаменационная сессия, я готовилась к зачету по операторскому мастерству, который был обязательным и для актеров, и просматривала альбомы учебных работ ребят с операторского отделения – подборками фотопортретов был просто завален один из столов в библиотеке. Я взяла наугад первый попавшийся альбом, открыла и на первой же странице увидела потрясающе красивое лицо – лицо очаровательного ребенка. Все было ангельски белоснежное – фон, облако волос, личико. Так красиво! Под фотографией наклеечка-подпись – "студентка актерского факультета Роза Макагонова". Я не поверила глазам – это какое-то чудо: передо мной был совершенный ребенок – чистейшая улыбка, ротик херувима, венчик волос… Два огромных листа в альбоме запечатлели в разных ракурсах лицо, от которого нельзя было глаз оторвать.
Наша следующая "встреча" уже была реальной. Я снималась на Киностудии им. А. Довженко в фильме "Судьба Марины". На одной из репетиций открылась дверь в павильон, и кто-то спросил разрешения войти. По вмиг осветившемуся лицу режиссера я поняла, что произошло нечто необыкновенное, – он так радовался кому-то пришедшему, что в его вежливом "Да-да, можно, входите, пожалуйста!" восклицательные знаки нужно было ставить за каждым словом и даже слогом. Я повернулась, чтобы разглядеть, кто же это пришел на пробы, и увидела то самое лицо – Роза Макагонова! Настоящее солнышко – золотистая головка, точеная фигурка, нежнейшая, умиротворяющая улыбка: олицетворение изящества и женственности. Под нашими восторженными взглядами – наверное, мы все на съемочной площадке как-то уж очень рьяно рассматривали вошедшее чудо – Роза смутилась и засмеялась совершенно необыкновенным нежным звуком, так, наверное, звенят волшебные колокольчики.
Неудивительно, что ее сразу же утвердили на роль Настуськи – озорной девочки-"селяночки". Это было точнейшее попадание в образ: когда Роза в следующий раз появилась на съемочной площадке уже в костюме – с косичками, в ситцевом сарафанчике, то это действительно была девочка-подросток. Озорная, легкая, как дуновение ветерка".
Макагонова первой из своих однокурсниц начала сниматься в кино – еще в годы учебы сыграла школьницу в фильме "Далеко от Москвы", студентку-практикантку в школе в кинокартине "Алеша Птицын вырабатывает характер". И первой вышла замуж. Разумеется, за Владимира Басова.