Как-то с Александрой Александровной произошел очень неприятный случай. Ее обворовали. Случилось это так. Пришли к ней домой молодые люди, представились драматургами. Она была одинокой. Вместе с ней жила суфлер театра Тина Гавриловна, тоже очень старенькая и одинокая. Одной из них было уже за девяносто, второй - под девяносто. Они открыли молодым людям дверь. Те тут же их связали. Яблочкину положили на диван, а Тину Гавриловну заперли в ванной. Конечно, у Александры Александровны было много цепных вещей. Она внимательно наблюдала, как грабители складывают украшения. Не растерялась и говорит: "Ребятки, я же актриса. Это все бутафория". Они ей и поверили. Взяли какие-то старинные часы, еще что-то и ушли. А Яблочкина с Тиной Гавриловной так и остались лежать связанными, только через несколько часов кто-то к ним пришел и освободил их. А вечером Яблочкина должна была играть в "Ярмарке тщеславия", но ту же роль играли еще две актрисы - Елена Фадеева и Елена Гоголева. Когда в театре узнали о происшедшем, позвонили Яблочкиной и сказали: "Александра Александровна, вы, наверное, сегодня не сможете играть, мы вызовем Гоголеву". Она ответила: "Нет-нет. Леночка еще наиграется". Они никак не могли "наиграться".
Как не может до сих пор "наиграться" Николай Александрович Анненков. В спектакле "Униженные и оскорбленные" мы играли вместе. Тогда ему было немного больше шестидесяти. Мы сидели с ним в одной уборной. Как-то гримировались, и вдруг он сказал: "Что-то я задержался на этом свете". Сейчас ему девяносто девять лет, и он уже перестал говорить, что задержался на этом свете. А совсем недавно он зашел ко мне в кабинет и спросил: "Ты подумал о моей перспективе? Дай мне роль, я двадцать лет сброшу".
Так вот Пашенная тоже не могла "наиграться". Последняя ее работа была Кабаниха в "Грозе". Она же была режиссером этого спектакля. В это время она уже тяжело болела. На репетициях всегда присутствовала ее дочка - Ирина Витольдовна. Иногда во время репетиций перерыв затягивался минут на сорок. Она уходила к себе в уборную с дочкой. Только после смерти Веры Николаевны мы узнали, что у нее были адские боли. Дочь делала ей уколы. После этого Вера Николаевна выходила и продолжала репетицию. Ни слова о болезни. Уже во время спектакля она выходила на сцену после приступа мучительной боли. Иногда за кулисами в костюме и гриме Кабанихи находилась Татьяна Панкова. Было условлено, что, если Пашенная уронит платок, пойдет занавес, а после этого выйдет Панкова. Представить это себе было невозможно, особенно когда она, ликующая, появлялась после овации зала, пропуская впереди себя то Нифонтову - Катерину, то Гоголеву - сумасшедшую барыню. А у нее был рак. От такой же болезни умерла моя мать, и я видел, что это такое.
ПОЭЗИЯ ПЕДАГОГИКИ
Вера Николаевна Пашенная конечно же была не только выдающейся актрисой, но и не менее выдающимся педагогом, и так уж сложилась моя жизнь, что я довольно рано тоже стал преподавать в родном училище.
Мне исполнилось всего двадцать шесть лет. У меня учился студент Вахтеров (он сейчас работает у нас в театре), мой ровесник.
Началось все довольно-таки случайно. В училище в то время художественным руководителем курса был Виктор Иванович Коршунов. Он и пригласил меня. Я стал самым молодым педагогом. В то время в училище преподавали такие зубры, как Зубов, Царев, Дейкун, Кнебель, Цыганков, Волков, Добронравов… А через несколько лег ушел Виктор Иванович Хохряков, художественный руководитель Киргизской студии, и мне предложили вместо него взять руководство. Я согласился. В магазине на Кузнецком мосту купил разрозненные тома Константина Станиславского за двадцать пять копеек. Они и стали моим "учебным пособием". Кстати, эти книги я сохранил до сих пор. Я благодарен судьбе, что мне выпала возможность преподавать. Вместе со студентами сыграно множество ролей.
Конечно, поначалу не хватало опыта, по если я не мог чего-то объяснить, то мог показать. Опыт пришел потом. Педагогике научить нельзя. Не существует теоретических трудов и учебников, которые систематизировали бы все, что сделано деятелями театра в этой области, но я хорошо помню слова Соломона Михоэлса: "Научить нельзя. Научиться можно". "Поэзия педагогики" - именно так очень точно назвала свою книгу Мария Осиповна Кнебель. В труде педагога обязательно есть поэтическое начало. Каждые четыре года приходят новые студенты, и начинается новая жизнь.
У меня до сих пор сохранилась связь с моими первыми учениками. Очень многие стали уже ведущими артистами в национальных театрах, а один, Иса Токоев, - спикером Думы. Иса запомнился как дисциплинированный и способный студент, его даже выбрали старостой. Когда их курс уже закапчивал учебу и шло распределение, выяснилось, что в результате интриг в национальный театр пригласили не наших выпускников, а ташкентских. Наших же пригласили в город Ош. Тогда педагог Людмила Викторовна Цуксова поехала вместе с ними в Киргизию с отчетными концертами и спектаклями. Поездка удалась, успех колоссальный. В министерстве сразу пересмотрели распределение. Им хотелось взять всех ребят в национальный театр, но там не хватало вакансий. Тогда предложили, чтобы несколько человек остались во Фрунзе, а несколько отправились в Ош. Именно Иса Токоев заявил: "Мы будем все вместе". Так что уже тогда он защищал права человека. До сих пор я поддерживаю с ними самые прочные контакты. Два года назад, когда нашему Щепкинскому училищу исполнилось восемьдесят пять лет, мои бывшие студенты приехали поздравить нас, а мне присвоили звание народного артиста Киргизстана.
После Киргизской студии я стал вести русские группы. Среди моих первых выпускников актеры нашего театра Вася Бочкарев, Людмила Полякова, Сергей Еремеев, Александр Вахтеров, Маша Велихова.
Вместе со мной в училище стала работать и моя жена. Вот уже двадцать лет мы работаем вместе. Буквально первые работы выделили ее в число педагогов неординарных, а потом - лучших. Ее первый спектакль "Власть тьмы" тепло встретила театральная общественность. Другие ее работы - "Чайка", "Гори, гори, моя звезда", "Предложение" - тоже имели успех. Ольга отдает училищу все свое время и силы. Роли у нас с ней распределены так - я студентов ругаю, она их хвалит, защищает. Получается как бы такой эстрадный номер. Очень важно, когда на курсе есть человек, который все знает. Она в училище проводит целые дни. Если нужно кого-то подлечить, кого-то подкормить, кого-то выручить из милиции, я знаю, что могу не волноваться, - этим займется Ольга Николаевна.
Наши ученики есть в каждом московском театре. Есть артисты известные, я не хочу называть их фамилии, пусть они назовут нас своими учителями, если сочтут нужным.
Театральных педагогов никто не готовит. Мы решили приглядываться и брать людей, которые для этого годятся. Особенно хвастаться нечем, но парочка-тройка педагогов, наших бывших учеников, работают вместе с нами. Мы первые в училище стали пробовать такую практику. Не все складывается гладко. Одна из наших учениц проработала с нами двенадцать лет, но нам пришлось расстаться. Она хороший педагог и работала в училище хорошо, но я предложил ей перейти на другой курс. Дело в том, что она стала изменять нашим принципам. Я понимаю, что человеку хочется ставить спектакли, быть режиссером, но в то же время я считаю, что в училище это противопоказано. В первую очередь нам надо помочь раскрыться студенту, терпеливо передать ему накопленный опыт, заставить поверить в него и сделать своим, а не выявлять себя. Как только человек начинает самовыражаться, он для меня как педагог кончается. Он проявляет себя, но не дает проявиться студенту. С такими педагогами мы расстаемся. Я такой человек, что, если меня кто-то обманул, работать так, как раньше, не могу. Я не смогу говорить все, что думаю, а работать с оглядкой не могу. Считаю, что должно быть полное единомыслие.
Мой принцип таков, как в музыке - необходимо выучить семь нот, научиться играть гаммы, этюды, а потом уже можно обращаться к другим произведениям. Нужно овладеть азами профессии. Это прописные истины. Объяснять их - все равно что объяснять артисту балета необходимость каждый день заниматься у станка.
Много лет у нас работает Рената Павловна Смирнова - педагог по танцу, бывшая балерина Большого театра. Она прекрасно это понимает. Первые два года все наши студенты как миленькие занимаются у станка.
На курсе всегда делаем музыкальные спектакли. Мы первые лет десять назад поставили мюзикл "Вождь краснокожих". Стихи и музыку написали студенты, только аранжировку сделал профессионал. Танцы ставил Насыров - прекрасный танцор. Этот спектакль имел большой успех. А родился он потому, что на курсе занималось много студентов с музыкальным образованием. Три человека играли на фортепьяно, несколько человек на гитарах, один на банджо, кто-то играл на флейте, кто-то на контрабасе. Таким образом, появился квартет, который и играл в этом спектакле. Звучала живая музыка. Выглядело это так: идет сцена, потом одна актриса садится и начинает играть на фортепьяно, потом подходит вторая исполнительница, спихивает ее и садится играть, ее сменяет третья, затем подхватывали гитаристы и исполнители на банджо. Сразу возникали аплодисменты. Спектакль этот мы возили в Америку. Его играли в театре "Круг в квадрате", в ООН - и везде успех.
С другим курсом мы сделали спектакль "Кьорджинские перепалки". На фестивале театральных школ в Японии он получил премию. Я вообще против выкрутасов в педагогике. Сначала алфавит, а потом, если человек овладел техникой, он сможет сыграть все. Многие бывшие ученики приходят к нам со словами благодарности. Я на своем опыте знаю, что это лучшая методика. Я работал с разными режиссерами - с Андреем Александровичем Гончаровым, с Анатолием Эфросом и Борисом Бабочкиным, с Игорем Ильинским и Леонидом Варпаховским, с Борисом Равенских и Марком Захаровым. Работал и с польскими, и с чешскими, и с болгарскими, и с японскими режиссерами. У меня проблем не возникало ни с кем, и никто не сказал, что я работаю непрофессионально. За это я бесконечно благодарен своему педагогу Вере Николаевне Пашенной. Хотелось, чтобы такие же слова сказали о нас наши студенты.
Каждый студент - это индивидуальность. Уже на втором курсе можно определить, кто станет артистом, а кто нет. Я всегда за отсев, жена - против. Она говорит: "Пусть они получат образование, ну, не будут они актерами, но они будут работать в сфере культуры, и работать со знанием дела". Я сначала с ней спорил. Убеждал, что не надо плодить бездарных артистов, а она стояла на своем - артистами они работать и так не будут, их никто не возьмет, но они могут стать администраторами, менеджерами, знакомыми с профессией артиста. В конце концов она меня убедила, и я смирился. Теперь на нашем курсе отсев всегда небольшой. Действительно, среди выпускников есть и главные администраторы, и режиссеры, и бизнесмены, и педагоги в школе.
Со своими учениками мы живем как бы одной семьей. Если надо, помогаем и материально. Ольга Николаевна почти всю свою зарплату оставляет в училище. Как только она ее получает, начинает "гулять" - устраивает чаепития иногда с тортом, иногда с пряниками. Я ее иной раз за это ругаю, говорю, что она развращает людей, но, конечно, я прекрасно ее понимаю. Если человек голоден, работать с ним невозможно. Если они не поедят с утра, с ними без толку тратить время. Причем за чаем с пряниками все равно идут разговоры о театре, об искусстве, и восприятие при этом намного лучше.
Мы с женой ровесники, и невзгоды военных лет выпали и на ее долю. Поэтому желание "подкормить" для нее естественно. Это необходимо. Артист, произнося диалог Ромео и Джульетты, не должен думать о том, где бы поесть. В противном случае ему никакой педагог не поможет. Ведь у нас студенты работают очень много - по двенадцать часов. Мы работали так же. Такая уж профессия. В девять часов начинаются лекции, танец, фехтование, физическая подготовка, сцендвижение. Затем небольшой перерыв, потом - мастерство, речь, и так до вечера. А вечером начинаются репетиции часов до девяти. Я уж не говорю о самостоятельных работах, потому что без самостоятельной работы студент не может существовать.
В студенческие годы я жил точно так же. Правда, физически мы были более выносливы, чем сегодняшние студенты. Когда я прихожу на занятия после репетиции, административных дел, я иногда вижу, что у них просто нет сил. Я их "вытряхиваю", то есть у нас, у людей старшего поколения, силы есть, а у них уже нет. Приходится прерываться на чаепитие. У нас там есть самовар - Ольга Николаевна из дома принесла. Я вообще часто узнаю на сцене во время экзамена свои вещи - то халат, то чашки, то ложки.
К нам приходят люди молодые. Я люблю абитуриентов шестнадцати - семнадцати лет. Из них еще можно сформировать хорошего актера. Когда же приходят после армии, с ними работать трудно, потому что они уже искалечены жестокостью. Их уже неоднократно обижали, они неоднократно обижали. Пройдя через грязь, им трудно оставаться чистыми. Им понять, как сыграть на сцене нежность, благородство, - сложно. Нам же важно настроить их на доброту. Поэтому часто прямо в аудитории у нас живут кошки с котятами. Все их подкармливаем. Так мы воспитываем жалость ко всему живому. Это чувство сыграть невозможно. Жестокий человек не сможет сыграть доброго, зритель не поверит. Я на первом курсе начинаю "ковырять" кого-нибудь до слез, и, когда это проявится, я безмерно рад.
Набирая курс, мы обязательно проверяем и ритмику, и координацию движений абитуриентов. Аккомпаниатор играет три разные мелодии, например вальс Штрауса, цыганский танец и русский. Иногда сидишь часами и видишь, что ничего у ребят не получается. Никто не может станцевать ни вальс, ни вприсядку. Они даже не знают, что такое "вприсядку". Раньше это умели все. Сейчас все умеют танцевать современные танцы, пришедшие к нам с Запада. Я же считаю, не надо обезьянничать. Если у нас в Сибири начать кормить одними бананами, то мы умрем с голоду и замерзнем. Это все равно что кормить африканцев одной картошкой и пельменями.
Эмоциональность - одна из семи нот, так же как темперамент. Градус своего темперамента, эмоциональности артист должен знать, а проверить это можно только в училище, и подвести его к этому должен педагог. Мне эта профессия очень нравится, и с годами все больше и больше. Я могу не ставить в театре спектакли пять - десять лет, все это восполняется работой в училище. Для меня это важнее. Если бы сейчас мне предложили выбирать - чем заниматься, режиссурой или педагогикой, - я бы выбрал педагогику. Эта профессия в чем-то сродни профессии скульптора.
Считаю, что режиссер обязательно должен быть и педагогом. Я работал с такими режиссерами-педа-гогами. Стоит назвать Петра Павловича Васильева, Леонида Андреевича Волкова, Андрея Александровича Гончарова. Они помогали актерам и шли к цели вместе с ними. Таких, увы, встретишь нечасто. Чаще режиссеры стремятся к самовыражению. Все помнят расхожие слова Станиславского о том, что режиссер должен умереть в актере, но, к сожалению, никто "умирать" не хочет, все хотят жить, и жить припеваючи. Они просто используют твои данные, возможности, не утруждая себя.
У нас в театре сейчас большая компания молодежи. Когда в свое время руководители Малого театра формировали ту часть труппы, которую сейчас мы называем "средним" поколением, они сумели сделать это так талантливо, умно и прозорливо, что нам сейчас не приходится "расхлебывать" их "грехи" - наше поколение несет основную репертуарную нагрузку. Очень бы хотелось, чтобы и нашу сегодняшнюю работу по собиранию будущего поколения "ведущих" не поминали худым словом. Ни мы сами, ни зрители, ни нынешние молодые, ни те, кто придет им на смену.
Каждый год приглашаем из нашего театрального вуза - Училища имени М.С. Щепкина, как минимум, двух самых одаренных и работоспособных выпускников. Очень важно, что они учатся у актеров нашего театра, потому что именно так передаются традиции.
Вера Николаевна Пашенная любила повторять: "Я заплатила рубль двадцать и хочу все слышать на втором ярусе". Если ты артист, то тебя должно быть "видно, слышно и понятно" - это древняя, как сам театр, аксиома. Артист должен обладать и индивидуальностью, и непременным для нашего театра ярко выраженным амплуа. Вообще артист очень много "должен", но и ему "должны".
Когда артист из инкубаторских условий училища, где его пестуют, холят и лелеют, попадает в театр, где совсем иные психологические нагрузки, не долго и "сломаться". Я не хочу говорить, что есть легкие профессии, но судите сами, если вы вызвали слесаря, он завернул вам кран, а через три дня кран опять начал течь, вы вновь его вызовете. Слесарь спокойно придет и еще раз устранит "перекос в резьбе". Для артиста же "перекос в резьбе" может закончиться трагедией. К тому же в театре он попадает "под обстрел" сотен глаз. И в зале. И, что много страшнее, за кулисами. И здесь человеческие качества новичка оказываются не менее важными, чем профессиональные. Психологическая ломка происходит огромная - будь ты хоть семи пядей во лбу в училище, в театре все надо доказывать заново. Театр - дело жестокое. Тут выживают сильнейшие. Важно сохранить чувство собственного достоинства, но не зазнаться, ужиться, прижиться… Конечно, я, как и другие педагоги, всегда стараюсь поддержать новичка, сам прошел через это и помню - были в театре люди, встреч с которыми я всячески избегал, потому что всегда слышал от них только замечания. Потом понял, что это акт самой большой доброжелательности - гениальные артисты уделяли мне свое внимание и время, значит, я чем-то их заинтересовал. Счастье, что я понял это вовремя. Некоторые же, как только выходят на сцену, начинают ощущать себя уже законченными артистами. Вот тут-то уместно вспомнить слова Константина Сергеевича Станиславского: "Он думает, что он законченный актер, а он конченый актер".
Я понимаю стремление к самостоятельности. Ученики уходят из-под опеки, и порой очень резко, но когда им трудно - возвращаются. И я помогаю… Но предательство прощать трудно. И азарт уходит… Мы же знаем их с семнадцати лет и желаем только добра.
Что значит "школа Малого театра"? Надо учитывать даже параметры сцены. Мне иногда говорят: почему Гамлет или Ромео не могут быть "антигероями"? Не могут! Как не могут их играть люди с несильным голосом, с нулевым темпераментом, без эмоциональности. Заразительность, хорошая речь, темперамент - необходимые профессиональные качества. Не зря же придуманы амплуа - резонер, трагик, инженю, простак, комик. Амплуа всегда ценились в нашем театре. И сейчас старейший актер нашего театра Николай Александрович Анненков, увидя новичка, всегда определяет - "это герой" или "это резонер". Конечно, это вовсе не означает, что человеку закрыта дорога к ролям другого плана. Великий комик Игорь Ильинский стал и великим трагическим актером. В пашем театре всегда главенствовала актерская школа.