- Фракции русских конституционалистов-демократов, именующих себя партией "народной свободы", угодно порвать с польским коло, которое всегда защищало конституцию, демократию и свободу всех народов. Нас огорчает это, но не так уж очень. Почему? Объяснение мы найдем в крылатых словах русского поэта:
Была без радостей любовь,
Разлука будет без печали…
И с видом победителя, под гром аплодисментов польского коло сошел с кафедры.
Но настоящим победителем в этот день был, быть может, один скромный провинциал, член Государственного Совета, инициатор куриального земства.
17. Филалет
Прохождение законопроекта о куриальном земстве через законодательные палаты было не только драматичным, но и поучительным. Политики и в Государственной думе, и в Государственном совете были взволнованы. Поляки возмущены, кадеты воинственно настроены.
А остальные партии? Фракция русских националистов и правые в общем поддерживали правительство, но октябристы несколько колебались.
Что такое были эти октябристы? Их с двух сторон, справа и слева, изображали превратно. Слева их называли черносотенцами, справа подозревали в революционности. Одно нелепее другого.
В Англии их считали бы либералами уже хотя бы потому, что людей моего типа там почитали консерваторами. По крайней мере, сэр Бернард Пэрс (Pares) в своей книжке "Крушение империи" так прямо и называл меня - консерватором.
Октябристы были левее меня - значит, они были либералами. Они были либералами, но вместе с тем и монархистами. Потому-то они и назывались октябристами, что поддерживали высочайший манифест 17 октября 1905 года, возвестивший с высоты престола представительный строй и связанные с ним свободы.
* * *
В письме в своей матери, Императрице Марии Федоровне, датской принцессе Дагмаре, в те дни проживавшей в Копенгагене, Николай II писал об этом манифесте: "В сущности, дана конституция".
Эта "конституция" словарем Гота определена как "Empire constutionelle sous un tzar autocrate", что значит: "Конституционная империя под самодержавным царем".
Другими словами, это была государственная конструкция sui generis, то есть своеобразная. Поэтому она допускала различные толкования.
Октябристы старались примирить самодержавие и конституцию и этим не подрывать, а утвердить монархию. Такова же была концепция П. А. Столыпина, почему его и поддерживали октябристы с А. И. Гучковым и М. В. Родзянко во главе. И однако, октябристы все же были либералы. А так как поляки и кадеты оглушительно кричали, что национальные курии наносят удар свободе, октябристы, люди, в общем, добродушные, совершенно не агрессоры, заколебались.
В понедельник 25 января 1910 года, в начале тридцать пятого заседания третьей сессии, секретарь Государственной Думы Иван Петрович Созонович заявил, что от министра внутренних дел, то есть Столыпина, поступил законопроект "О применении положения о земских учреждениях 12 июня 1890 года к губерниям Витебской, Волынской, Киевской, Минской, Могилевской и Подольской". Председательствующий князь В. М. Волконский предложил передать означенный законопроект в комиссию по местному самоуправлению, что и было принято Думой после проведенной баллотировки.
Комиссия эта была избрана 19 и 24 ноября 1908 года. Ее возглавлял председатель Всероссийского союза националистов Петр Николаевич Балашов. Она была наиболее многочисленной из всех комиссий Думы и состояла из семидесяти одного депутата, представлявшего все фракции. Больше всего в ней было октябристов - двадцать четыре человека. Затем - семнадцать членов русской национальной фракции, в числе коих, как депутат от Волыни, был выбран и я. Кадетов было восемь, правых семь, прогрессистов пять. Трудовики, социал-демократы, польско-литовско-белорусская группа и беспартийные были представлены поровну - лишь двумя членами каждые. И наконец, по одному представителю было от польского коло и мусульманской группы. Таков был состав комиссии по местному самоуправлению, которой надлежало рассмотреть новый закон о национальных куриях.
Прения в комиссии длились долго, свыше трех месяцев. Наконец наступил решающий день. 27 марта 1910 года комиссия закончила свою работу и в вечернем заседании приступила к голосованию отдела 1 правительственного законопроекта, гласившего:
"Высочайше утвержденное, 12 июня 1890 года, положение о губернских и уездных земских учреждениях с последовавшими к нему дополнениями и изменениями, ввести с 1 июля 1910 года в действие в губерниях Витебской, Волынской, Киевской, Минской, Могилевской и Подольской".
Не помню теперь, в связи с какими обстоятельствами, но в этот день председательствовал в комиссии лидер октябристов Михаил Владимирович Родзянко. Через год после этого вечера, 22 марта 1911 года, он был избран председателем Государственной Думы и впоследствии сыграл видную роль в 1917 году, в дни Февральской революции.
Перед началом заседания Родзянко спросил меня, буду ли я говорить. После моего утвердительного ответа он сказал:
- Говорите как можно дольше.
- Дольше? Обыкновенно председатели упрашивают быть краткими.
- Да, но сегодня нужно говорить долго.
- Не умею, Михаил Владимирович.
- Надо.
- Но почему?
- А вот почему. Мои "октябри" колеблются. Боятся, что их прославят черносотенцами. И потому они лукаво отсутствуют. У них, мол, всякие дела в министерствах. Я разослал весь свой секретариат, чтобы их ловить… И задерживаю открытие заседания. Но время идет, и может дойти до голосования, а их еще не будет. Вот поэтому надо затягивать. Поняли, молодой человек?
Но я был в большом затруднении. Очень трудно затягивать речь и вместе с тем не выпускать из рук внимание слушателей. И еще труднее сказать что-нибудь новое, неслыханное, и подействовать на психику колеблющихся.
И вот тут-то в моем большом борении неожиданно пришли мне на помощь… деды! Да, деды - политические деятели Волыни XVI века. Случайно в этот день я захватил книжку под заглавием "Апокрисис", напечатанную в городе Остроге в конце XVI века. Автор скрылся под псевдонимом "Филалет", что значит "любитель правды". Его настоящее имя было, по-видимому, Бронский - ученый, близкий к князю Константину Острожскому.
Книга была написана в качестве ответа знаменитому польскому иезуиту Петру Скарге и, в общем, касалась религиозных тем. Филалет обнаружил потрясающую эрудицию в смысле теологии, но заканчивал книгу блестящим обращением к Его Милости королю польскому, Великому князю литовскому и русскому Сигизмунду III.
Король Речи Посполитой из династии Ваза Зыгмунт III (Zygmunt III Vasa), родившийся 20 июня 1566 года, был сыном шведского короля Юхана III Вазы и Екатерины Ягеллонки. Мать воспитала его ярым католиком, почему, став в 1587 году королем Польши, он при поддержке Ватикана стремился уничтожить протестантизм и подавить православие при помощи унии, то есть объединения католической и православной церквей на территории Речи Посполитой. Уния была принята в 1596 году на церковном соборе в Бресте. Эта акция отвечала экспансионистским устремлениям панской Польши, стремившейся с помощью унии укрепить свое господство над православным коренным населением Юго-Западной Руси, разорвать его религиозные и культурные связи с русским народом.
Согласно Брестской унии Православная Церковь в Польше признала своим главой римского папу, а также основные католические догматы и обряды. Однако, боясь возмущения народных масс, униаты сохранили богослужение на славянском языке и обряды Православной Церкви. Но эта уступка православным не помогла. Заключение унии вызвало возмущение крестьян, казаков, мещан, части православной шляхты и некоторых крупных магнатов, каким был Константин Острожский.
В результате сопротивления в следующем году после смерти Сигизмунда III, 30 апреля 1632 года, его преемник на престоле Владислав IV вынужден был разрешить легальное существование Православной Церкви.
* * *
Я начал свою речь, когда "октябри" стали появляться в зале. Родзянко выразительно подмигнул мне, что я понял как знак: "Говорите подольше".
Однако меня хватило примерно на полчаса. Я высказал еще раз основные доводы в пользу национальных курий - меня слушали внимательно, но повторяться было опасно. Любая аудитория не терпит, когда толкут воду в ступе, и я, бросив все серьезные материи, обратился прямо к кадетам, так сказать, в упор, заговорив примерно так:
- Общеизвестно, что в Государственной Думе депутаты от Восточной России противополагаются представителям от России Западной. В каком смысле? Восточные будто бы по поговорке "ex Oriente lux" (свет с Востока), несут с собою светоч свободы. А западные будто бы некие свободогасители. Но так ли это?
Прежде всего позвольте вам заметить, что хотя по возрасту я моложе многих из вас, восточных депутатов, но в одном аспекте дело обстоит не так. Я и мои единомышленники от западных губерний старше вас, потому что мы опираемся на древние традиции наших земель.
Чем были вы, я хочу сказать - ваши политические предки, например, в XVI веке? Вы тогда, можно сказать, исповедовали татарские понятия о свободе с некоторой примесью византийщины. Наши же земли, в том числе в особенности Волынь, которую я здесь представляю, жили развитой политической жизнью. Она проявилась на сеймах и провинциальных сеймиках, где люди свободно рассуждали о всех политических явлениях, остро и здраво понимая и лицо, и изнанку свободы.
Что я не выдумываю, позвольте дать вам доказательство. С вашего разрешения я прочту вам несколько страниц из книги "Апокрисис" Христофора Филалета, и вы сами в этом убедитесь. Я надеюсь, что наш председатель не будет возражать против этого.
Родзянко одобрительно кивнул головой и сказал:
- Пожалуйста…
Не касаясь религиозных вопросов, обсуждаемых Филалетом в книге "Апокрисис", я прямо перешел к заключительной главе. Это было вдохновенное обращение умного и честного верноподданного монарху. Общий смысл его был примерно нижеследующий:
- Ваша Королевская Милость! Чем славимся мы среди других народов? Не какими-нибудь особенными богатствами, - у нас их нет. Не военными твердынями, сильно укрепленными замками, - у нас их мало. Мы славимся во всем мире только нашими свободами, в которых плавают верноподданные Вашей Королевской Милости. Это наше истинное богатство, и было бы ужасно, если бы мы его утратили.
Свобода! Она имеет одно лицо и вместе с тем многолика. Общая свобода состоит из отдельных свобод. Свободы приобретаются, или, лучше сказать, даруются с высоты трона по отдельности. И точно так же свободы утрачиваются. Если сегодня мы лишимся одной свободы, за этим завтра последует другая утрата. И так одна за другой уйдут все наши свободы, и прекрасная богиня Фортуна потеряет колесо, на котором она мчится.
Ваша Королевская Милость! Мы умоляем вас обратить внимание на то, что сегодня на наших глазах подтачивается одна из основных свобод - свобода веры. Не дозволяйте прикасаться к ней. Сохраните ее нерушимой!
Есть люди, которые не понимают, что если отнимается свобода веры у одних, то это значит, что через некоторое время отнимут свободу религии у других. А затем будут нарушены и все наши шляхетские вольности, которыми мы гордимся и славимся. Да не будет сего! Аминь.
Я читал долго. Меня слушали с величайшим вниманием, то есть не меня, а Филалета, звучавшего так же выразительно в ХХ веке, как и в XVI. За это время "октябри" почти полностью собрались, и Родзянко непосредственно после моей речи приступил к голосованию.
Филалет так хорошо говорил о свободе, что его никак нельзя было назвать черносотенцем. Поэтому некоторые колебавшиеся "октябри" голосовали за законопроект. Оппозиция, конечно, голосовала против, но и она была очарована либералом из Острога.
Когда заседание кончилось, ко мне подошел кадет Шингарев, редактор "Воронежского слова", депутат от Санкт-Петербурга, с которым до этого я был знаком очень мало. Мы были политически слишком далеки друг от друга. Он спросил меня:
- Где вы откопали эту прелесть?
Я подал ему книгу:
- Пожалуйста. Прочтите на досуге.
* * *
В пятницу 7 мая 1910 года докладчик комиссии по местному самоуправлению, камер-юнкер Двора Его Величества, депутат от Подольской губернии, националист Дмитрий Николаевич Чихачев сообщил Думе результаты голосования. Большинство комиссии, именно двадцать три против восемнадцати, признало законопроект о национальных куриях нежелательным.
- Тем самым, - сказал Чихачев, - комиссия признала, что положения, выработанные ею, неприменимы к шести западным губерниям. Из этого голосования нельзя сделать иного заключения, как то, что комиссия признала законопроект правительственный с теми изменениями, которые были сделаны комиссией в предшествующие заседания, неприемлемым, и комиссия поэтому предлагает Государственной Думе законопроект министра внутренних дел отклонить.
Начался тернистый и драматический путь прохождения закона о куриальном земстве через законодательные палаты - Государственную Думу и Государственный Совет.
18. Кризис
После доклада Д. Н. Чихачева 10 мая 1910 года были открыты прения. Необходимо было протащить законопроект о национальных куриях через пленум Государственной Думы.
Я опять говорил, но уже без помощи Филалета. Поэтому моя речь была значительно слабее, чем та, - в комиссии. Однако мой отчим, который присутствовал на этом заседании в Государственной Думе, сказал мне:
- Речь была удачная, за исключением некоторых личных обращений.
Между прочим, в своем выступлении я предложил членам Думы посмотреть на Юго-Западный край, так сказать, с птичьего полета, но внимательно, чтобы увидеть, что делается в этом крае, во всех местах скопления народа.
Конечно, картина, мною изображенная, содержала некоторое преувеличение, краски были несколько сгущены, ибо, разумеется, в крае была и часть русского, среднего и высшего сословия, но все же…
- Представьте себе, - сказал я, - что вы иностранец, ну, скажем, англичанин, который путешествует для пополнения бедекера, а я ваш спутник. Ну, вот, в любом месте, скажем, в Волынской губернии, где хотите. На каком угодно вокзале, в каком угодно местечке, вы увидите ту же картину, которая вас поразит.
Вы прежде всего зададите мне вопрос: "Скажите мне, пожалуйста, вот эта группа изящных господ, перед которой так суетятся носильщики, с которой так любезно раскланивается железнодорожное начальство, которая занимает купе первого класса, - это кто? Это, вероятно, представители местной земельной аристократии?"
Я вам скажу: "Да, вы совершенно правы, это - поляки".
Далее: "А скажите, что, это большая толпа, шумная, крикливая, немножко безвкусно, но все-таки нарядно одетая, эти вот господа, с немножко помятыми воротничками, но с интеллигентными лицами, которые так суетливо берут с боя вагоны второго и третьего класса, - это представители, должно быть, среднего сословия?"
Я отвечу: "Да, это представители среднего сословия, это - евреи".
Затем последует пауза. Англичанин будет некоторое время колебаться, но потом, по свойственной ему любознательности, все-таки задаст вопрос: "Скажите, пожалуйста, не можете ли вы мне указать русских?"
"Пожалуйста, сделайте одолжение. Вот большое помещение, посмотрите - их много. Это большая толпа. У них здоровые добродушные лица, приятные, но малоосвещенные, одежда и обувь грубые, а бóльшая часть босиком. Вот они подпирают стены или лежат вповалку на полу. Вот это - русские".
На лице англичанина изобразится изумление. Он спросит: "Почему же они не садятся в вагон?"
Я отвечу: "Они сядут в вагон, когда подадут поезд с вагонами четвертого класса".
Тогда англичанин запишет: "Удивительная страна - Россия. Сами русские в ней ездят исключительно четвертым классом". И сделает примечание: "Не есть ли это следствие проповеди Л. Н. Толстого о непротивлении злу?"
Тут мои слова прервал шум слева, и трудовик, член партии "Народной воли" В. И. Дзюбинский воскликнул с места: "Оттого, что помещики в первом классе ездят!" На что В. В. Пуришкевич закричал: "Молчать!"
А меньшевик Е. П. Гегечкори, перекрывая возникший шум, сказал мне с места: "А в России как ездят? Не забудьте про Россию!"
* * *
Наконец, после трех туров обсуждения 29 мая 1910 года законопроект "О применении положения о земских учреждениях 12 июня 1890 года к губерниям: Витебской, Волынской, Киевской, Минской, Могилевской и Подольской" был принят Государственной Думой в целом большинством в сто шестьдесят пять голосов против ста тридцати девяти при восьми воздержавшихся и передан в редакционную комиссию.
Но тут-то и начались "необычайные приключения" законопроекта о национальных куриях.
Всякий законопроект, прошедший через одну палату, поступал в другую, в данном случае - в Государственный Совет, куда он и был направлен 1 июня 1910 года после утверждения Государственной Думой его редакции. И тут-то разорвалась бомба. "Рассудку вопреки, наперекор стихиям", Государственный Совет провалил законопроект, отклонив его 11 марта 1911 года.
Вот как это случилось.