6 декабря 1906 года командующий войсками Киевского военного округа был произведен в генералы от инфантерии, а через десять дней зачислен по армейской кавалерии, с переименованием в генералы от кавалерии и получил звание "почетного старика" Богоявленской станицы области Войска Донского.
Екатерина Викторовна покинула дом супруга, переехав к генерал-губернатору.
Вот как он сам описывает свою резиденцию в Киеве: "В нижнем этаже находились - большая зала, гостиные, столовая, приемная, кабинет и гардеробная комната с ванной. На верхнем - жилые комнаты, спальни.
Вся усадьба обнимала семь десятин, большую часть фруктового сада. В последнем было огромное дерево грецкого ореха, дававшее несколько пудов крупных плодов. Две кухни, зимняя и летняя, прачешная, конюшня, сараи, парники, оранжерея и вся совокупность хозяйственных построек среди зелени превращали дом в настоящую загородную усадьбу.
На окраине ее находился овраг, в котором было несколько ключей. Это дало мне мысль запрудить его. Возведена была прочная плотина, и получился глубокий пруд, в целую десятину, с двумя островками. Купальня, пристань для двух лодок, домик с двумя черными лебедями на пруде, в который пущено было много рыбы, павильон для трапез в саду и фонтан перед ним, - дополняли воображение о жизни вне города.
Действительно, никакой дачи не требовалось, ибо в обычные летом жаркие дни в Киеве в усадьбе дышалось хорошо. Рыбное население пруда так расплодилось, что завелись даже хищные, желтые крысы, охотившиеся на карпов. Жили они в норках по берегу и свободно плавали, имея перепонки на лапках, как у плавающих птиц.
Для меня получалась двойная охота: из монтекристо на крыс и на удочку - на карпов, отдельные экземпляры которых доходили уже до десяти фунтов веса".
Вот в эту-то приготовленную для нее усадьбу и вошла новой хозяйкой бывшая скромная машинистка киевского нотариуса. Собака Азор, вероятно, последовала за нею, а может быть, осталась у оскорбленного мужа.
"А роза упала на лапу Азора".
3. Скеттинг-ринг
Произошло событие поистине поразительное, а именно: жандармы Киева, исполняя свою службу, доносили в Петербург, что командующий войсками Киевского военного округа окружен шпионами. Называли и главного из них - австрийского подданного Александра Альтшиллера. Частые отлучки его в Вену и в Берлин, близость с австро-венгерским консулом и орден Франца Иосифа, полученный Альтшиллером неизвестно за какие заслуги перед Австро-Венгерской монархией, дали основание контрразведке взять его под наблюдение как вероятного шпиона.
Только дружба Альтшиллера с Сухомлиновым, в доме которого он считался своим человеком, мешала окончательному его разоблачению. Прокурор Киевской судебной палаты Кукуранов говорил, что он не понимает, как могло случиться, что Альтшиллер принят в доме командующего войсками округа, в распоряжении которого должны иметься компрометирующие "друга Сухомлинова" агентурные сведения.
Но никто и ничто не могло поколебать дружбы генерал-губернатора с Альтшиллером. Вместе с ним он ездил за границу, запросто играл в карты, "по небольшой", и говорил, что в его обществе "время для него идет незаметно". Альтшиллеру был открыт полный доступ в кабинет Сухомлинова. Он мог на свободе рыться там в его бумагах. В присутствии Альтшиллера просили не стесняться в разговорах, хотя бы речь касалась и военных тем, - "он ведь свой человек, при нем все можно!"
* * *
В декабре 1908 года на имя генерала от кавалерии В. А. Сухомлинова последовал высочайший рескрипт следующего содержания:
"Владимир Александрович. Высоко ценя ваш обширный служебный и боевой опыт по прежней вашей деятельности на должностях Генерального штаба, я признал необходимым, для пользы дела, поручить вам ответственный пост начальника Генерального штаба.
Вместе с тем изъявляю вам искреннюю мою признательность за труды ваши по командованию и боевой подготовке войск Киевского военного округа и по управлению Юго-Западным краем в должностях командующего войсками сего округа и Киевского, Подольского и Волынского генерал-губернатора. Пребываю к вам неизменно благосклонный".
На подлинном собственною Его Императорского Величества рукою написано: "и благодарный Николай".
"В Царском Селе 2 декабря 1908 года".
А через месяц В. А. Сухомлинов получил высочайшее соизволение на присвоение ему звания почетного гражданина города Киева.
* * *
Не полагаясь на свою память, привожу в дополнение некоторые воспоминания генерал-майора Владимира Александровича Апушкина. Он был назначен Временным правительством 15 марта 1917 года на должность главного военного прокурора, а через два дня избран членом Чрезвычайной следственной комиссии, где специально занимался военным отделом, допрашивал Сухомлинова. Кроме ознакомления с секретными документами Апушкин неоднократно встречался с бывшим военным министром, многое слышал лично от него. Поэтому его краткая биография "генерала от поражений" представляет собою документальную ценность.
Вот что рассказывает Апушкин о времени появления В. А. Сухомлинова в столице, в связи с его новым назначением:
"Бутович, вконец измученный преследованиями Сухомлинова, обманутый симуляцией покушения на самоубийство своей жены, дал ей согласие на развод. Началось бракоразводное дело. Появились "достоверные лжесвидетели и лжесвидетельства" супружеской неверности Бутовича.
Разгадав обман своей жены, вырвавшей у него согласие на развод, возмущенный возводимыми на него обвинениями, Бутович взял свое согласие обратно и возбудил дело о лжесвидетельстве…
С грузом этого неприятного дела на плечах Сухомлинов и явился в Петербург, сразу став здесь в двусмысленное, ложное и тягостное положение.
Только один петербургский салон открыл ему и госпоже Бутович двери. Это был салон госпожи В., одной из тех милых, бойких, с добрым сердцем женщин, которые любят устраивать чужие дела, считают себя вправе говорить что думают и пренебрегают условностями света. Она сама была в двусмысленном положении, будучи женой сенатора, но не живя с ним, а находясь в долголетней связи с генералом М.
В ее небольшой гостеприимной квартире собиралось самое разнообразное общество. Здесь встречались и знакомились нужные друг другу люди, здесь сватали, женили, выдавали замуж, покровительствовали романам, проводили на службу, выводили в люди. Здесь на Сухомлинова смотрели как на восходящее светило, и потому он и госпожа Бутович были приняты радушно, находили здесь поддержку и сочувствие и знакомились с закулисной и интимной стороной жизни петербургского "большого света".
Так что, как видите, Сухомлинову было не до государственной обороны России. Ему надо было покончить с бракоразводным делом своей будущей жены. Последнее принимало благодаря упрямству и настойчивости Бутовича все более и более грозный для его жены и Сухомлинова оборот. Отвратить его, привести к благоприятному исходу могла только высочайшая воля, а заслужить ее могла только приятность и угодливость монарху. К завоеванию расположения последнего Сухомлинов и направил все свои усилия.
* * *
Тогдашний военный министр, генерал от инфантерии Александр Федорович Редигер, занимавший этот пост с 1905 года, был человек честный, почтенный, трудолюбивый и деловой, но с тяжелым, сухим умом, канцелярски-деловой речью, с некрасивым лицом, лишенный всякой светскости. Государь тяготился им, так как не по любил его долгих, обстоятельных докладов, но не знал, как заменить.
Слухи об отставке военного министра возникли еще в 1908 году. Они совпали с пребыванием в Петербурге Сухомлинова. Живой, поверхностный, игривый ум, скользящий по предметам, бойкая речь, меткие словечки, светские манеры, приятная готовность выполнить все, что угодно Его Величеству, угадывание, что именно угодно и что - нет, делали из Сухомлинова интересного и остроумного собеседника царя. Новый начальник Генерального штаба являл собою полный контраст генералу А. Ф. Редигеру. Замена нашлась.
И вот 11 марта 1909 года будущий супруг Екатерины Викторовны вступил в управление Военным министерством.
* * *
Вспомним теперь елку для детей наборщиков и разносчиков газеты "Киевлянин". Ее украшали два лица, совершенно никому неизвестные. Я говорю о широком мире. Но хотя одно из них, то есть Екатерина Викторовна, было убийственно равнодушно к другому, то есть к Василию Витальевичу, однако обозначился некий параллелизм в их судьбе. Почти одновременно они стали подниматься по лестнице, не той лестнице, на которой я глупо сидел верхом, а по лестнице социальной.
Она, выйдя замуж за военного министра, оказалась в Петербурге большой дамой, хотя и не всеми почитаемой. Я стал членом Государственной Думы, нередко взбирался на кафедру, и потому меня знала если не вся Россия, то все политиканы, читающие газеты.
Однако мы с ней в Петербурге не встречались до некоего дня. Словом, мы встретились с ней совершенно неожиданно на Скеттинг-ринге.
* * *
Тут надо сказать, что такое был Скеттинг-ринг на Марсовом поле. Был другой Скеттинг-ринг, там, где-то на Каменноостровском. Там бегали только мальчишки, неистово грохоча на деревянном полу в облаках пыли. Но нечто совершенно другое было на Скеттирнг-ринге на Марсовом поле. Тут, в некоторые будни, когда на треке было почти пусто, вы могли встретить аристократию.
Я видел там однажды Великого князя Дмитрия Павловича, стройного офицера, внука Императора Александра II и двоюродного брата Государя. Говорили, что он ухаживает за некоей Лазаревой. Во всяком случае, он бегал с нею, как полагалось, перекрестив руки. Это была пара, которая могла нравиться тем, кто любил изящное. Была ли Лазарева красива? Пожалуй. Во всяком случае, одевалась хорошо. В лице ее было нечто… Оставим это.
* * *
В Государственной Думе я влачил довольно печальное существование. На думу взирала вся Россия, но, в конце концов, это была только глухая провинция. В каком смысле? Дело в том, что мы были совершенно оторваны от блестящей столицы, - не было времени.
Например, за десять лет я был в опере не больше трех раз. В балете не был совсем, даже не видел знаменитого "Лебединого озера". Точно так же и в драме. Единственное, что я себе позволял, это на полчаса пойти в какой-нибудь кинематограф или на Скеттинг-ринг на Марсовом поле.
В воскресенье тут была толкучка. Я забегал иногда выпить стакан чаю, но навсегда запомнил одно белое перо, чудо природы. Вот говорят, что эфир совершенно свободно проходит через воздух. Так и эта "незнакомка". О ней можно сказать словами Александра Блока:
Всегда без спутников, одна…
А каким образом у нее могли быть спутники, ежели она проскальзывала в толчее с головокружительной быстротой, где никто, кроме нее, не мог двигаться? Перо здесь, перо там. В глазах рябит от непроходимой толкучки тяжелых, "весомых" людей обоего пола, а она мчится, бестелесная, с космической быстротой.
Так было по воскресеньям. А в будни было пусто, и тогда я забегал на полчаса, чтобы размять бренное тело, совершенно изнывавшее от вечного сидения в "курульных" креслах.
И вот в такой будний день я увидел красивую даму, окруженную изящными молодыми офицерами. Она меня узнала и приветливо улыбнулась. Первый раз в жизни.
Разумеется, я приблизился. Она протянула мне руки, и мы побежали по треку, как и полагается.
Я сказал:
- Елку для наборщиков и разносчиков помните?
- Еще бы. Но как все переменилось. Что ваш племянник?
- Здесь. Он учится в Академии художеств. Скульптор, по композиции получает первые категории.
- Он всегда был способный мальчик. Как все это далеко и как хорошо!
Мы сделали круг, я понял, что этого довольно, и сдал ее молодым адъютантам мужа.
Но это было не все.
4. Зазор
Вернемся к тому времени, когда безобидный Азор, точно в метаморфозах Овидия, превратился в неприятное чудовище, прибавив только одну букву "З". И родился Зазор.
Так как Владимир Николаевич Бутович категорически отказался дать развод, то новоназначенный военный министр совместно с Екатериной Викторовной решил прибегнуть к средствам совершенно неблаговидным и даже зазорным.
Как известно, официальная причина развода при церковном браке, собственно говоря, только одна: супружеская неверность, прелюбодеяние. При джентльменском разводе, даже когда виновна жена, муж обыкновенно принимал вину на себя. Для мужчины это не такой уж позор, если его обвинят или он сам признается в прелюбодеянии. Мало ли что бывает в жизни! Но на женщину это, конечно, кладет клеймо. По крайней мере, так было раньше.
Однако Владимир Николаевич, претерпев столько угроз высокого сановника и обманов своей жены, не пожелал принять на себя несуществующую вину. Тогда Екатерина Викторовна сама обвинила его в прелюбодеянии. Но с кем? Ведь надо было указать, если можно так выразиться, объект прелюбодеяния. Сухомлиновы и указали…
У Бутовичей был сын. Когда мальчик подрос, для того, чтобы он овладел языками, к нему взяли гувернантку, француженку из Парижа. Прожив некоторое время в доме Бутовичей, гувернантка вернулась на родину. И вот будущее супружество Сухомлиновых решило, что самое удобное обвинить именно эту девушку в прелюбодеянии с Владимиром Николаевичем. Кто там будет проверять в Париже!
Так и сделали. При посредстве лжесвидетелей супругов Бутовичей развели. По истечении некоторого времени Екатерина Викторовна вышла замуж за Владимира Александровича Сухомлинова, ставши супругой военного министра великой державы.
И вот тут-то, казалось, в момент завершения и торжества их неправого дела, и разразился неслыханный скандал.
* * *
На Западе внимательно следили за Россией, в особенности за такими лицами, как военный министр. И вдруг в газетах, смаковавших бракоразводное дело Екатерины Викторовны, появилось сообщение, что такая-то француженка, имярек, обвинена в Петербурге в прелюбодеянии, с таким-то, то есть с Владимиром Николаевичем Бутовичем.
Можно представить себе все возмущение и негодование этой девушки, которую иностранный военный министр опозорил на весь свет! Чтобы защитить свою честь, она потребовала ни более ни менее как медицинского освидетельствования. Врачи удостоверили, что мадемуазель такая-то не могла совершить прелюбодеяния ибо она девица.
Не удовлетворившись этим, энергичная парижанка обратилась к правительству с заявлением, в котором обвиняла русского военного министра В. А. Сухомлинова и его новую жену в возведении на нее поклепа. Она просила правительство Франции принять соответствующие меры для восстановления ее поруганной девичьей чести.
Французское правительство приказало своему послу в России сделать все необходимое. Французский посол обратился к русскому министру иностранных дел С. Д. Сазонову, а последний переговорил об этом деле с министром юстиции И. Г. Щегловитовым. Таким образом, министр юстиции должен был в соответствующем порядке начать судебный процесс против военного министра В. А. Сухомлинова. Возможно ли это, чтобы министр восстал против министра в одном и том же правительстве, возглавляемом В. Н. Коковцовым?
Все это в высшей степени волновало Государственную Думу, но пока мы воздерживались от выступлений с кафедры. Однако произошло еще нечто, переполнившее чашу терпения. Дело о В. А. Сухомлинове было выкрадено из Министерства юстиции. Компрометирующие военного министра документы бесследно исчезли. Всем было ясно, что кража произошла по наущению самого Сухомлинова и его супруги Екатерины Викторовны.
* * *
Тут Дума просто забурлила, и в такой степени, что теперь уже надо было рычать с кафедры.
Вот как реагировал на это событие один из видных кадетских лидеров, присяжный поверенный Василий Алексеевич Маклаков, во время обсуждения доклада бюджетной комиссии по смете расходов Министерства юстиции 2 мая 1912 года на сто двадцать втором заседании пятой сессии Государственной Думы третьего созыва:
- Мы знаем об одном громком бракоразводном процессе, о той неправде, которая была сделана в нем. Но этому мы не удивляемся: наши иерархи сами скорбят о несовершенстве бракоразводного дела, они знают сами, что без обмана, без лжи, без подлогов там ничего не делается. И если даже такие подлоги перешли границы дозволенного, то все же эта вещь в порядке этого учреждения и мы не удивляемся.
Мы знаем и другое, что, когда собирали доказательства для консистории, тогда найти и доказать нужную для процесса вину явились сотрудники Министерства внутренних дел начальник Киевского жандармского отделения полковник Н. Н. Кулябко и убийца П. А. Столыпина агент Киевского охранного отделения Д. Г. Богров. Мы знаем, что это они потащили В. Н. Бутовича туда, где можно было констатировать его "вину". Опять-таки к деятельности охранного отделения мы привыкли и этому не удивляемся.
Но когда мы узнали, что явился человек, оклеветанный этим процессом, явилась женщина, имя которой опозорено, и подала жалобу на военного министра, обвиняя его в том, что он создал эту неправду, что он причина лжесвидетельства в этом процессе, что же сделало Министерство юстиции?..
Когда жалобщик, надеясь на правосудие, ища и требуя этого правосудия, принес и отдал в руки прокурора документ, которым устанавливалась неправда лиц, высоко стоящих, что с ним сделали? Дело это истребовано Министерством юстиции, и компрометирующие документы там пропадают. Мы знаем, что была сделана попытка свалить все на заграницу. Их туда будто бы отправили, и они оттуда не вернулись.
Я заявляю с сознанием ответственности за то, что сейчас говорю, что это неправда, что есть описи, которые позволяют это опровергнуть, что документы за границу не уходили. Документы остались здесь, в Министерстве юстиции. И пусть теперь министерство скажет, куда оно их дело?"
Но министерство не сказало, хотя его представитель И. Г. Щегловитов, выступивший сразу после Маклакова, говорил много в свое оправдание, но оправдаться не смог, закончив свое выступление оригинальной фразой, звучащей двусмысленно: "Следуй по своему пути. И пусть люди говорят что хотят".
В особенности негодовала по поводу этого дела наша фракция русских националистов, полагая, что всеми этими скандалами наносится ущерб российской нации. Но кто же должен был выступить от ее имени? Мои товарищи не придумали ничего лучшего, как поручить это мне, несчастному.
Напрасно я доказывал, что мне это крайне неудобно, что у меня личные отношения с Екатериной Викторовной, что она жила у нас в доме, что, наконец, я ее очень хорошо знаю. Ничто не помогло, мне ответили: "Именно потому, что вы ее хорошо знаете, вам и надлежит говорить".