- По всей вероятности, нет, потому что все они были разными людьми, с разными намерениями, имевшими разногласия, вплоть до давней и открытой неприязни. Боясь, что все будет выглядеть, как захват власти еще при жизни Сталина, они, договорившись о перемещениях, 4 марта получили согласие членов ЦК и окончательно оформили как постановление 6 марта.
То, что произошло 5 марта, когда Сталин был еще жив, более определенно охарактеризовал В. Ф. Аллилуев.
- В те тревожные мартовские дни, - делится он своим мнением, - когда тяжелая болезнь поразила Сталина и он прощался с жизнью, "святая троица", Берия, Маленков, Хрущев и еще примкнувший к ним Булганин, торопя события, начала действовать. До кончины Сталина оставалось еще немного времени - 1 час 50 минут, но они поспешили провести совместное заседание Пленума ЦК КПСС, Совета Министров СССР и Президиума Верховного Совета СССР, на котором, отстранив от власти избранный ХIХ съездом КПСС Президиум ЦК КПСС, захватили все ключевые посты в партии и правительстве. Это, по существу, был тихий государственный переворот.
Из рассказа В. Ф. Аллилуева вырисовывалась такая картина. В последние годы своей жизни Сталин все больше стал задумываться о будущем партии, ее руководящем ядре. Он понимал, что монопольное положение партии в государстве не только сила, но и слабость партии, и искал пути обновления ее роли в обществе, возвращения ее к собственным партийным основам. У него созрела идея о создании устойчивой системы коллективного руководства КПСС, обновлении ее руководящего состава за счет расширения центрального органа партии и включения в него новых молодых кадров. Видимо, надежд на старые кадры у него уже не было. Эти идеи нашли свое воплощение на ХIХ съезде партии, избравшем новый руководящий орган партии - Президиум ЦК КПСС в составе 36 человек. Этим актом был обозначен курс на дальнейшую демократизацию партии.
Пятого марта задуманная Сталиным новая система коллективного руководства была порушена. Избранный новый состав Президиума ЦК КПСС был сокращен более чем втрое - с 36 до 10 членов и четырех кандидатов. Из руководства были удалены почти все, кого Сталин выдвинул на ХIХ съезде.
У власти опять оказались те же лица, что создавали культ личности Сталина, всемерно его развивали, кто руководил и осуществлял репрессии 30-40-50-х годов и теперь имел возможность замести эти следы, найдя "козла отпущения". Г. М. Маленков стал Председателем Совета Министров СССР, Л. П. Берия - министром объединенного Министерства государственной безопасности и внутренних дел, сосредоточив в своих руках неслыханную власть, Н. А. Булганин - Военным министром СССР, К. Е. Ворошилов стал Председателем Президиума Верховного Совета СССР. Н. С. Хрущев освободился от обязанностей первого секретаря МК КПСС, чтобы сосредоточиться на работе в ЦК КПСС, готовясь в его первые секретари. Разумеется, все эти кадры стали членами сильно урезанного Президиума.
Так был сделан, на взгляд В. Ф. Аллилуева, первый шаг по тому пути, который в конечном счете привел страну и партию к катастрофе.
А теперь посмотрим на эту абсолютно неисследованную в советской историографии проблему глазами видного диссидента, зарубежного политолога А. Авторханова. Анализу этой темы посвящена его книга "Загадка смерти Сталина", длительное время являвшаяся недоступной даже для партийного актива. Впервые я прочел ее в 1988 году в фонде специального хранения библиотеки ЦК КПСС. В постсоветское время она неоднократно переиздавалась в Москве и в других городах СНГ.
"Кампанию против "врачей-вредителей" отменили те, - читаем в этой книге, - кто, начиная с 1 марта 1953 года, караулил смерть Сталина. Эти "караульщики" в лице четверки - Берия, Маленков, Хрущев и Булганин - совершили в ночь с 28 февраля на 1 марта 1953 года переворот, завуалированный ссылкой на болезнь Сталина, "временно" отошедшего от власти. Четверка немедленно распределила между собой власть в обход Президиума ЦК КПСС. Всем же остальным наследникам Сталина из Политбюро - старым, законным, но не участвовавшим в перевороте, - достались вторые роли.
Сталин тем временем умирал, умирал медленно, но верно, по всем правилам "вредительского лечения", которое он сам на себя накликал… Кстати, в первом "Правительственном сообщении" оказалась и другая ложь. В нем говорилось, что удар у Сталина - кровоизлияние в мозг - произошел в ночь на 2 марта, когда он находился в Москве на своей квартире, а на самом деле, как выяснилось позже, это случилось не в Москве, а в Кунцеве. Если все происходит естественно и совесть у учеников Сталина чиста, то зачем они скрывают действительное место его смерти? Зачем нужно от имени ЦК и Совета Министров грубо обманывать собственную партию и народ, если не для того, чтобы создать себе алиби?"
Из участников того заседания, оформившего, по мнению некоторых политических деятелей и историков, самый настоящий государственный заговор, мне удалось побеседовать с П. Е. Шелестом. В свое время он сделал блестящую партийную карьеру, но в брежневские времена его звезда закатилась. В горбачевскую эпоху, когда я работал в ЦК КПСС, он уже давно был на пенсии, но числился рядовым инженером на одном из оборонных предприятий в Москве, и несколько раз приходил ко мне на Старую площадь. Далеко за полночь я оставался в кабинете, торопливо занося в блокнот то, что услышал от человека, делавшего в числе немногих кремлевских небожителей советскую историю. Несмотря на уважаемый возраст, Петр Ефимович обладал удивительно ясной памятью. Хорошо, что эти листки не затерялись в ворохе других бумаг, что их удалось вынести из блокированного толпами здания ЦК в августе девяносто первого.
- Мне тогда еще не было известно (я узнал об этом гораздо позже из уст Н. С. Хрущева), что, когда И. В. Сталин в своей московской загородной даче лежал уже смертельно больной, тогда еще при живом вожде его соратники вели интриги в борьбе за власть, - делился со мной жгучей кремлевской тайной бывший член Политбюро. - Эти соратники в одиночку и группами заискивающе спрашивали о состоянии здоровья Иосифа Виссарионовича у дежуривших врачей. С тревогой посматривали на дверь комнаты, где лежал Сталин, и каждый из них думал: "А что, если сейчас оттуда выйдет Сталин? Он ведь сразу наведет порядок". Какая же грязная штука эта "большая политика"! Страна, партия, народ сами по себе переживают искреннее горе, а в верхах "соратники", каждый в отдельности и группами, рвутся к власти - делят ее при живом руководителе, и в этом их главная цель.
У Шелеста эмоции перехлестывали через край, оттесняя на задний план детали протокола. Мухитдинов более сдержан, хотя, казалось бы, должно быть наоборот - Нуриддин Акрамович восточный человек. Но он предпочитает язык фактов.
- 14 марта в Свердловском зале состоялся Пленум ЦК КПСС, - бесстрастно излагает он. - По предложению Г. М. Маленкова, председательствовавшего на Пленуме, почтили память И. В. Сталина минутой молчания. Приступив к обсуждению повестки дня, избрали Президиум ЦК КПСС в составе, который был утвержден на совместном заседании 6 марта. При рассмотрении состава секретарей утвердили четверых, как это было решено тогда же, и дополнительно, по предложению Н. С. Хрущева, избрали секретарем ЦК КПСС М. А. Суслова.
Дело в том, что Михаил Андреевич еще на первом Пленуме ЦК, образованном на ХIХ съезде партии, был избран членом Президиума и секретарем ЦК КПСС, однако на совместном заседании 4 марта не вошел никуда - ни в Президиум, ни в Секретариат ЦК, оказался "никем". Через десять дней это поправил Хрущев. Несомненно, Суслов был ему очень нужен.
Пленум освободил Г. М. Маленкова от обязанностей секретаря ЦК КПСС в связи с назначением его Председателем Совета Министров СССР. Вместе с тем обусловили, не принимая специального решения, что он будет заниматься делами и Президиума ЦК КПСС, а также председательствовать на заседаниях Президиума и Пленума ЦК.
Затем в Кремлевском Дворце состоялась сессия Верховного Совета СССР, также открывшаяся минутой молчания в память Сталина. Депутаты без обсуждения утвердили структурные изменения и персональный состав новых назначений в Президиуме Верховного Совета СССР, Совете Министров Союза, министерствах и ведомствах. Утвердили также необходимые изменения и дополнения к Конституции СССР, вытекающие из этих перестановок. На этом сессия закрылась.
Так в течение десяти дней были осуществлены крупные изменения в высших звеньях партии, государства, общества, всего того, что было создано при Сталине и под его непосредственным руководством.
И все же почтенный аксакал предпочел осторожную оценку. Мухитдинов не назвал вещи своими именами, как это сделал, например, Авторханов в далеком Мюнхене. Наверное, так и должен поступать настоящий диссидент.
"Шестого марта 1953 года, - безжалостно рубит он в своей книге "Загадка смерти Сталина", - сталинский Президиум ЦК из 25 человек и 11 кандидатов был разогнан меньшинством этого Президиума - четверкой. Было восстановлено то старое Политбюро, которое Сталин ликвидировал фактически в октябре 1952 года и которое он хотел ликвидировать физически в связи с "делом врачей".
Совершить переворот у заговорщиков хватило мужества, но открыто заявить об этом они побоялись, ибо еще думали, что убили бога, а не лжебога, и если сообщить народу о его преступлениях (что было сделано только через три года на ХХ съезде), то армия может возмутиться поруганием своего Верховного.
Четверка реорганизует и Секретариат ЦК, изгнав оттуда тех, на кого Сталин собирался опереться при уничтожении старого Политбюро - Пономаренко, Брежнева, Игнатова, Аристова и Пегова, - но введя помогшего организовать заговор против Сталина бывшего министра госбезопасности Игнатьева. Немедленно изгоняется узкая военная клика, на которую опирался Сталин: снимается министр обороны маршал Василевский (для виду его оставляют "заместителем", хотя фактически заместителем был назначен опальный маршал Жуков), смещаются командующий Московским военным округом генерал-полковник Артемьев и комендант города Москвы генерал-лейтенант Синилов. Изгоняется и арестовывается весь руководящий аппарат Министерства госбезопасности во главе с заместителем министра Рюминым (он непосредственно руководил делом врачей-"вредителей").
Разгром происходит в крупнейших центрах страны, где орудовали личные ставленники Сталина: в Ленинграде исчезает первый секретарь Ленинградского обкома и член Президиума ЦК КПСС Андрианов, в Киеве - первый секретарь ЦК Украины и член Президиума ЦК КПСС Мельников, в Минске - первый секретарь ЦК Белоруссии и кандидат в члены Президиума ЦК КПСС Патоличев.
Главные посты в партии и правительстве достаются не тем, кого считали в партии и стране законными наследниками Сталина (Молотов, Каганович, Ворошилов), а тем, кто произвел переворот: Маленков делается Председателем Совета Министров СССР, Берия назначается его первым заместителем и министром внутренних дел СССР (Министерство внутренних дел и Министерство госбезопасности объединены теперь в одно Министерство внутренних дел), Булганин назначается министром обороны (Военное министерство объединено с Военно-морским министерством), Хрущев становится исполняющим обязанности Первого секретаря ЦК КПСС.
Заговорщикам очень нужны имена старых членов Политбюро, сотрудников Ленина и соратников Сталина, для создания видимости законной исторической преемственности. Поэтому они назначают Молотова и Кагановича тоже "первыми заместителями" Председателя Совета Министров. Но это фикция. Первый заместитель бывает всегда первым, и эту должность занимает Берия: при перечислении членов Президиума ЦК его фамилию называют сразу после фамилии Маленкова. Для той же бутафории Ворошилов назначается на действительно бутафорскую должность - "президентом", то есть Председателем Президиума Верховного Совета СССР".
Прощание. Похороны
У Евгения Евтушенко есть фильм "Похороны Сталина", у профессионального режиссера Алексея Германа фильм "Хрусталев, машину!". Оба произведения созданы в условиях отсутствия коммунистической цензуры. Те, кто их видел, а также читал подробные воспоминания о траурных днях в Москве, может сравнить одностороннюю трактовку предлагаемых для новых поколений видеосюжетов и публикаций с первоисточниками.
С. И. Аллилуева:
- Все разошлись. Осталось на одре тело, которое должно было лежать здесь еще несколько часов, таков порядок. Остались в зале Н. А. Булганин и А. И. Микоян, осталась я, сидя на диване у противоположной стены. Погасили половину всех огней, ушли врачи. Осталась только медсестра, старая сиделка, знакомая мне давно по кремлевской больнице. Она тихо прибирала что-то на огромном обеденном столе, стоявшем в середине зала.
Это был зал, где собирались большие застолья и где съезжался узкий круг Политбюро. За этим столом - за обедом или ужином - решались и вершились дела. "Приехать обедать" к отцу - это и означало приехать решить какой-то вопрос. Пол был устлан колоссальным ковром. По стенам стояли кресла и диваны; в углу был камин, отец всегда любил зимой огонь. В другом углу была радиола с пластинками, у отца была хорошая коллекция народных песен - русских, грузинских, украинских. Иной музыки он не признавал. В этой комнате прошли все его последние годы, почти двадцать лет. Она сейчас прощалась со своим хозяином.
Пришли проститься прислуга, охрана. Вот где было истинное чувство, искренняя печаль. Повара, шоферы, дежурные диспетчеры из охраны, подавальщицы, садовники, - все они тихо входили, подходили молча к постели и все плакали. Утирали слезы как дети, руками, рукавами, платками. Многие плакали навзрыд, и сестра давала им валерьянку, сама плача. А я-то, каменная, сидела, стояла, смотрела, и хоть бы слезинка выкатилась… И уйти не смогла, а все смотрела, смотрела, оторваться не могла.
Пришла проститься Валентина Васильевна Истомина - Валечка, как ее все звали, - экономка, работавшая у отца на этой даче лет восемнадцать. Она грохнулась на колени возле дивана, упала головой на грудь покойнику и заплакала в голос, как в деревне. Долго она не могла остановиться, и никто не мешал ей.
Все эти люди, служившие у отца, любили его. Он не был капризен в быту, наоборот, он был непритязателен, прост и приветлив с прислугой, а если и распекал, то только "начальников" - генералов из охраны, генералов-комендантов. Прислуга же не могла пожаловаться ни на самодурство, ни на жестокость, наоборот, часто просили у него помочь в чем-либо, и никогда не получали отказа. А Валечка - как и все они - за последние годы знала о нем куда больше и видела больше, чем я, жившая далеко и отчужденно. И за этим большим столом, где она всегда прислуживала при больших застольях, повидала она людей со всего света. Очень много видела она интересного, конечно, в рамках своего кругозора, но рассказывала мне, когда мы виделись, очень живо, ярко, с юмором. И как вся прислуга, до последних дней своих, она будет убеждена, что не было на свете человека лучше, чем мой отец. И не переубедить их всех никогда и ничем.
Поздно ночью - или, вернее, под утро уже - приехали, чтобы увезти тело на вскрытие. Тут меня начала колотить какая-то нервная дрожь, ну, хоть бы слезы, хоть бы заплакать. Нет, колотит только. Принесли носилки, положили на них тело. Впервые увидела я отца нагим - красивое тело, совсем не дряхлое, не стариковское. И меня охватила, кольнула ножом в сердце странная боль - и я ощутила и поняла, что перестало жить и дышать тело, от которого дарована мне жизнь, и вот я буду жить еще и жить на этой земле.
Всего этого нельзя понять, пока не увидишь своими глазами смерть родителя. И чтобы понять вообще, что такое смерть, надо хоть раз увидеть ее, увидеть, как "душа отлетает", и остается бренное тело. Все это я не то, чтобы поняла тогда, но ощутила, все это прошло через мое сердце, оставив там след.
И тело увезли. Подъехал белый автомобиль к самым дверям дачи, все вышли. Сняли шапки те, кто стоял на улице, у крыльца. Я стояла в дверях, кто-то накинул на меня пальто, меня всю колотило. Кто-то обнял за плечи, это оказался Н. А. Булганин. Машина захлопнула дверцы и поехала. Я уткнулась лицом в грудь Николаю Александровичу и, наконец, разревелась. Он тоже плакал и гладил меня по голове. Все постояли еще в дверях, потом стали расходиться.
Я пошла в служебный флигель, соединенный с домом длинным коридором, по которому носили еду из кухни. Все, кто остался, сошлись сюда, - медсестры, прислуга, охрана. Сидели в столовой, большой комнате с буфетом и радиоприемником. Снова и снова обсуждали, как все случилось, как произошло. Заставили меня поесть что-то: "Сегодня трудный день будет, а вы и не спали, и скоро опять ехать в Колонный зал, надо набраться сил!" Я съела что-то и села в кресло. Было часов пять утра. Я пошла в кухню. В коридоре послышались громкие рыдания - это сестра, проявлявшая здесь же, в ванной комнате, кардиограмму, громко плакала. Она так плакала, как будто погибла сразу вся ее семья… "Вот, заперлась и плачет - уже давно", - сказали мне.
Через пятьдесят лет после происшедшего поделился своими впечатлениями сын Лаврентия Павловича Берии - Серго Лаврентьевич, взявший после расправы с отцом фамилию матери Гегечкори. Одна из больших его тайн, почему он это сделал. Вынудили? Или сам, чтобы не вызывать определенного к себе интереса? Но ведь до ареста отца он не стеснялся фамилии, которую носил, наоборот, гордился ею - она была как волшебный ключик ко всем замкам.
Но сейчас не об этом.
- Смерть Сталина я воспринял, скажу откровенно, двояко, - рассказывал в 1993 году Серго Лаврентьевич, грузный и седой от пережитого. - В основном мне было жаль Светлану, его дочь. Она ведь - я это хорошо знал - и до того была одиноким человеком, а после смерти Сталина жизнь ее и вовсе не заладилась. Внешне, конечно, и Хрущев, и Ворошилов, к примеру, ее опекали, на самом же деле эти люди прекрасно знали очень слабую психику Светланы и подталкивали ее к тому, что в конце концов и случилось…
О том, что произошло со Сталиным, Серго Лаврентьевич, по его словам, узнал от мамы, когда пришел домой пообедать. Обычно в это время приезжал и отец, но в тот день его не было. Мама сидела заплаканная и сразу же сказала сыну, что у Иосифа Виссарионовича удар и, по всей вероятности, он не выживет.
- Ну а ты-то что плачешь? - спросил Серго. - Помнишь ведь, что отец говорил…
Речь шла о том, что готовил им Сталин.
Нина Теймуразовна, мать, разумеется, обо всем знала: Лаврентий Павлович действительно предупреждал семью о том, что может случиться.
- Знаешь, - ответила, - я все понимаю, но мне его все равно жаль - он ведь очень одинокий человек.
Серго сел обедать, а Нина Теймуразовна поехала к Светлане.
- И о смерти Сталина, - рассказывал Серго Лаврентьевич, - и о поведении его близких и соратников в те дни написано много, но в основном это пересказы или явные домыслы. Широко известно, скажем, что Светлана у кровати Сталина чуть ли не сутками сидела. Мы же знали, что она находилась дома и была совершенно спокойной. Я не хочу сказать, что она не любила своего отца, но это была отнюдь не та безумная любовь, о которой столько написано, в основном ею же… На похоронах Сталина я был, разумеется.