К тому времени полки и управление 3-й истребительной авиационной дивизии перелетели и разместились на аэродроме Слепянка неподалеку от Минска. И тут оставшаяся окруженной группировка немцев общей численностью до пяти пехотных дивизий с артиллерией и танками, стремясь прорваться на запад, к своим войскам, ринулась на Минск. Немцы полагали, что город еще в их руках.
Как повел себя молодой командир 3-й гвардейской истребительной авиадивизии, видно из его донесения на имя командира авиакорпуса: "Я принял решение спасти материальную часть, гвардейские знамена, секретные документы штаба дивизии и штабов частей. Для этого отдал приказ об эвакуации их на северо-восточную окраину Минска. Начальнику штаба дивизии подполковнику Черепову поручил организовать наземную оборону на подступах к аэродрому для охраны материальной части, так как с наступлением темноты без заранее организованного ночного старта поднять в воздух летный эшелон было невозможно.
Сам на У-2 убыл ночью на аэродром Докуково для организации там ночного старта. Организовав старт, оставил для приема экипажей капитана Прокопенко и на Ли-2 вернулся в Слепянку. В случае крайней необходимости я уже был готов поднять самолеты в воздух.
К моему возвращению эвакуация штабов была закончена. Она прошла исключительно организованно и быстро. Под минометным обстрелом было вывезено необходимое имущество, знамена, документация штабов.
Начальником штаба нашей дивизии, командирами 43-й истребительной артиллерийской бригады и 1-й гвардейской Смоленской артбригады была организована надежная оборона на подступах к аэродрому.
Утром на штурмовку противника произвели 134 боевых вылета, израсходовали 13115 снарядов. Штурмовка парализовала группировку противника и раздробила его на мелкие группы.
После штурмовки летный эшелон был выведен из-под удара и перебазирован на аэродром Докуково. Личный состав управления дивизии вместе с техническим составом частей, взаимодействуя с артбригадами, уничтожил в наземном оборонительном бою 200 солдат и офицеров и захватил в плен 222 человека.
В борьбе с немецкими захватчиками стойкость и мужество проявили офицеры, сержанты и рядовые управления и частей дивизии, из числа которых отмечаю…
…3-я гвардейская истребительная авиационная Брянская дивизия вверенного вам корпуса готова к выполнению любых боевых задач".
После окончания войны слухов и сплетен вокруг имени генерала Василия Сталина не поубавилось. Об интересном эпизоде из дальневосточной страницы своей жизни поведал известный советский футболист Николай Старостин.
По его словам, более грязного и мрачного места, чем привокзальная площадь Комсомольска-на-Амуре, он никогда не видел ни в одном городе. Но запомнил ее на всю жизнь по другой причине: прямо к ней примыкала территория гаража Амурлага, где он имел счастье жить почти два года. Счастье в прямом смысле слова: ведь гараж не зона.
К тому времени Старостина уже мало чем можно было удивить. Но он честно признается: когда глухой ночью 1948 года к его каморке подкатила машина первого секретаря горкома партии Комсомольска и приехавший на ней запыхавшийся капитан с порога выпалил: "Одевайтесь! Вас срочно требует к телефону Сталин!" - Старостин подумал, что у него начались галлюцинации.
Через полчаса он был в кабинете первого секретаря у телефона правительственной связи. Рядом навытяжку стояли не понимающие, что происходит, начальник Амурлагеря генерал-лейтенант Петренко и хозяин кабинета. Старостин поднес к уху трубку аппарата и услышал голос сына Сталина Василия.
У всей этой фантасмагории, как ни странно, имелось объяснение. До войны, в конце 30-х годов, в конноспортивной школе "Спартака" вместе с сыновьями Микояна верховой ездой занимались дочь Старостина Евгения и дочь другого футболиста, Станислава Леута, Римма, будущая неоднократная чемпионка Союза. С ними тренировался худощавый, неприметный паренек по фамилии Волков. И только Старостин, как руководитель "Спартака", знал, что его настоящее имя Василий Сталин. К моменту следующей встречи он успел стать генерал-лейтенантом, а Старостин- политзаключенным.
Его неожиданно проявившийся - через столько лет - интерес к бывшему футболисту вызывался отнюдь не детскими воспоминаниями. Будучи командующим Военно-воздушными силами Московского военного округа, он, используя особое влияние и положение, мог удовлетворить любую свою прихоть. В частности, желание иметь "собственную" футбольную команду ВВС, куда - кого уговорами, кого в приказном порядке - пытался привлечь лучших игроков из других клубов.
Что ж, наверное, можно и так оценить его действия. Старостин делился своими воспоминаниями о Василии в конце восьмидесятых годов, когда беспощадному остракизму подвергалось все, связанное с именем и делами его отца. Пройдет неполных десять лет, и о заслугах Василия на спортивном поприще заговорят по-иному. Я вернусь еще к этой теме, а сейчас продолжу рассказ знаменитого нашего футболиста в той модной обвинительной тональности, в какой он звучал в конце восьмидесятых.
Итак, по вечерам Василий Сталин во время застолья в своем доме-особняке любил обсуждать с игроками, среди которых оказалось и несколько бывших спартаковцев, текущие спортивные дела.
И вот однажды при очередном таком кворуме один из них, Саша Оботов, брякнул:
- Василий Иосифович, да что мы все думаем-гадаем, как нам поправить дела. Надо назначить тренером Николая Петровича.
Все его дружно поддержали. Командующий на секунду сдвинул брови, видимо, что-то про себя прикидывая, потом вызвал своего адъютанта, тоже хорошо известного в то время футболиста Сергея Капелькина, и произнес фразу, положившую начало двухмесячной эпопее: "Соедините меня со Старостиным".
Все это Николай Петрович узнал много позже в Москве. А тогда ночью в Комсомольске-на-Амуре, сделав шаг к черному телефону правительственной связи, он шагнул навстречу судьбе.
- Старостин слушает.
- Николай Петрович, здравствуйте! Это тот Василий Сталин, который Волков. Как видите, кавалериста из меня не получилось. Пришлось переквалифицироваться в летчики. Николай Петрович, ну что они вас там до сих пор держат? Посадили-то попусту, это же ясно. Но вы не отчаивайтесь, мы здесь будем вести за вас борьбу.
- Да я не отчаиваюсь, - ответил Старостин бодрым голосом и почувствовал, как его прошиб холодный пот. За один такой разговор он вполне мог получить еще десять лет.
- Ну, вот и хорошо. Помните, что вы нам нужны. Я еще позвоню. До свидания.
От телефонисток по Амурлагу мгновенно разлетелась весть: Старостин разговаривал со Сталиным. Фамилия завораживала. В бесконечных пересудах и слухах терялась немаловажная деталь: звонил не отец, а сын. Местное начальство, конечно, знало истину, но для них и звонок отпрыска значил очень много.
Шел 1948 год - до конца срока оставалось четыре года. Но судьба благоволила к футболисту.
Директором одного из заводов Комсомольска был инженер Рябов из Москвы, с Красной Пресни, наудачу оказавшийся болельщиком "Спартака". Он сумел использовать то, что отцы города и Амурлага, сбитые с толку особой расположенностью к Старостину сына вождя, позволили немыслимую вещь: не только зачислили политического заключенного на завод, но и допустили его к работе на станке. Как вскоре объяснил Рябов, теперь при условии выполнения плана за день полагалось два дня скидки со срока заключения.
Так прошли два года, которые были зачтены ему за четыре. Срок истек. Местный народный суд на основании представленных документов утвердил досрочное освобождение. Старостину выдали паспорт, где черным по белому были перечислены города, в которых он не имел права на прописку. Первой в этом списке значилась Москва.
И тут вновь позвонил Василий:
- Николай Петрович, завтра высылаю за вами самолет. Мы ждем вас в Москве.
- Как в Москве… Я же дал подписку…
- Это не ваша забота, а моя. До встречи… - И в трубке раздались частые гудки…
Прямо с подмосковного аэродрома Старостина привезли в особняк на Гоголевском бульваре - резиденцию Сталина-младшего.
Когда Старостин вошел, Василий поднялся.
- С возвращением, Николай Петрович!
- Спасибо.
- Выпьем за встречу.
- Василий Иосифович, я не пью.
- То есть, как не пьете? Я же предлагаю "за встречу". За это вы со мной должны выпить.
Стоявший сзади Капелькин потихоньку толкнул Старостина в бок, а Саша Оботов из-за стола начал подавать знаки: мол, соглашайся, не дури. Старостин замялся, но деваться некуда - выпил. И, усталый после перелета, голодный да еще и непривычный к алкоголю, сразу захмелел.
А Василий, смачно хрустнув арбузом, тут же перешел к делу.
- Где ваш паспорт?
- При мне, конечно.
- Степанян, - позвал "хозяин" одного из адъютантов, - срочно поезжай и оформи прописку в Москве.
Офицер моментально исчез.
Вскоре, так же незаметно, он появился и вернул Старостину паспорт. Футболист открыл - и не поверил глазам: прописан в Москве постоянно по своему адресу, Спиридоньевский переулок, 15, квартира 13.
Чем ближе подходил он к Спиридоньевке, тем отчетливее понимал, чего ему больше всего не хватало все эти годы - ощущения, что его ждут. И когда он, переступив порог квартиры, увидел плачущую жену и дочерей, понял, как мало, в сущности, нужно человеку для счастья.
На следующий день его доставили в штаб ВВС Московского округа, где правил бал Василий Сталин. Вся эта суета после Комсомольска-на-Амуре казалась футболисту игрой в оловянных солдатиков. Главное - вскоре он должен был получить возможность вновь окунуться в любимую атмосферу футбольной жизни.
Но, как говорится, человек предполагает, а Бог располагает. Через несколько дней к нему на квартиру явились два полковника из хорошо знакомого ведомства.
- Гражданин Старостин, ваша прописка в Москве аннулирована. Вы прекрасно знаете, что она незаконная. Вам надлежит в 24 часа покинуть столицу. Сообщите, куда вы направитесь.
Подумав, назвал Майкоп. В его распоряжении оставались сутки.
Не теряя времени, отправился в штаб ВВС МВО и доложил о случившемся командующему.
- Как они посмели без моего ведома давать указания моему работнику? Вы остаетесь в Москве!
- Василий Иосифович, я дал подписку, что покину город в 24 часа. Это уже вторая моя подписка, первую я дал в Комсомольске о том, что не имею права находиться в столице. Меня просто арестуют…
Василий задумался.
- Будете жить у меня дома. Там вас никто не тронет.
Василий Сталин решил бороться за футболиста не потому, что считал, будто невинно отсидевший действительно имеет право вернуться домой. Он был ему нужен как тренер. Но тогда и это отошло для него на задний план. Суть заключалась в том, что он ни в чем не хотел уступать своему заклятому врагу - Берии, которого люто ненавидел, постоянно ругал последними словами, совершенно не заботясь о том, кто был в тот момент рядом.
Переехав в правительственный особняк на Гоголевском бульваре, Старостин не сразу осознал свое трагикомическое положение - персоны, как он выразился, "приближенной к отпрыску тирана". Оно заключалось в том, что они были обречены на "неразлучность". Вместе ездили в штаб, на тренировки, на дачу.
- Даже спали на одной широченной кровати, - свидетельствовал знаменитый футбольный тренер. - Причем засыпал Василий Иосифович, непременно положив под подушку пистолет. Только когда он уезжал в Кремль, я оставался в окружении адъютантов. Им было приказано: "Старостина никуда одного не отпускать!" Несколько раз мне все-таки удавалось усыпить бдительность охраны и незамеченным выйти из дома. Но я сразу обращал внимание на двух субъектов, сидящих в сквере напротив, вид которых не оставлял сомнений в том, что и Берия по-прежнему интересуется моей особой. Приходилось возвращаться в "крепость"…
Где здесь правда, а где, мягко говоря, подвела память? Ну конечно же, Василий Иосифович с утра каждый день ездил в Кремль, как будто там располагался штаб ВВС Московского военного округа. С точки зрения футболиста, куда еще мог ездить сын Сталина? Ну конечно же, другой кровати или хотя бы завалящей раскладушки в огромном особняке не нашлось, и Василий Иосифович укладывал гостя в свою постель. Ну конечно же, сын Сталина на ночь засовывал под подушку пистолет. Ну и, разумеется, на квартиру к футболисту нагрянули сразу аж два полковника - не будут же заниматься проверкой паспортного режима какие-то там старшие лейтенанты да капитаны.
Странное впечатление производит и лексика рассказчика: "отпрыск тирана". Как никак - вызволил "отпрыск тирана" из заключения, более того, приютил в собственном доме. Откуда же неприкрытая неприязнь, явное неуважение? Ответ ясен - так требовалось, так полагалось говорить в горбачевскую эпоху, содержанием которой было развенчание Сталина и его идей.
К сожалению, Николая Петровича уже нет в живых. Может быть, сегодня он все рассказывал бы по-другому? Впрочем, он и тогда признавался, что был не самый подходящий собеседник для разговоров на темы, отвлеченные от спорта и футбола.
- Беседы наши, как правило, - вспоминал Николай Петрович, - происходили по утрам: с семи до восьми с ним можно было обсуждать что-то на трезвую голову. Потом он приказывал обслуге: "Принесите!" Все уже знали, о чем речь. Ему подносили 150 граммов водки и три куска арбуза. Это было его любимое лакомство. За два месяца, что я с ним провел, я ни разу не видел, чтобы он плотно ел. С похмелья он лишь залпом опорожнял стакан и закусывал арбузом. Затем из спальни переходили в столовую. Там и оставалось полчаса для обмена разного рода соображениями. Чаще всего спортивными, но которые - хочешь, не хочешь - всегда задевали текущие общественно-политические события. Мой "покровитель", как я вскоре убедился, очень слабо представлял себе проблемы и заботы обычных людей. Характер у него был вспыльчивый и гордый. Возражений он не терпел, решения принимал быстро, не тратя время на необходимые часто размышления…
Стакан водки и ломоть арбуза по утрам - эта деталь с легкой руки Николая Петровича прочно вошла в публицистический арсенал обличения Сталина и его семьи. Только самый ленивый журналист не использовал запущенного в оборот Старостиным яркого штриха, характеризовавшего деградацию личности сына вождя всех народов. Но нигде, ни в каком другом источнике я не смог найти подтверждения, что завтрак Василия состоял из столь необычных блюд. Нет доказательств ни в письменном, ни даже в устном виде.
Между тем, по рассказу Старостина, его постоянное присутствие в особняке непрерывно напоминало Василию о необходимости решать этот вопрос. Тем более что сама ситуация - проживание бывшего политзаключенного без всяких документов (паспорт был переслан в Майкоп) у члена семьи руководителя партии и государства - становилась двусмысленной и давала Берии прекрасный шанс для компрометации сына в глазах отца. Реального выхода для себя футболист не видел, нервы были напряжены до предела. Может быть, поэтому допустил ошибку: решил, несмотря на риск, снова повидать семью. Дождавшись, по его словам, когда Василий, уже основательно набравшись, уснул (будто действие происходило в каком-нибудь общежитии на стройке. - Н. З.), он незаметно выбрался в сад, перелез через ограду и оказался на Гоголевском бульваре. Оглянулся - никого. Свернул к Никитским воротам и пошел на Спиридоньевку. Воодушевленный тем, что так удачно обманул бериевских агентов, забыв об элементарной осторожности, остался ночевать дома.
Ровно в шесть часов утра раздался звонок в дверь, и два знакомых ему полковника (два полковника! В шесть утра! Словно обыкновенные участковые милиционеры! - Н. З.) вошли уже без всяких церемоний.
- Одевайтесь. Мы за вами. Почему вы не уехали, хотя давали подписку?…
- Не уехал потому, что мне не разрешил командующий.
- У нас есть указание отправить вас в Майкоп немедленно.
Старостин в очередной раз собрал чемоданчик, положил туда плащ, рубашки. И в сопровождении "почетного конвоя" прибыл на Курский вокзал. Буквально через несколько минут ему принесли билет и сказали:
- Следуйте до Краснодара. Там явитесь в городское управление МВД и получите направление в Майкоп и свой паспорт.
Потом один из полковников вышел в соседнюю комнату, и Старостин услышал, как он докладывал кому-то по телефону:
- Товарищ генерал, Старостин на вокзал доставлен. Отправляем его в Краснодар ближайшим поездом. Нет, не сопротивляется, ведет себя спокойно…
Старостин притулился в купе. Напротив еще трое. Вычисляет: который из них приставлен следить? Во время стоянки в Орле вдруг видит в проходе вагона знакомую фигуру начальника контрразведки Василия Сталина, которого встречал в особняке на Гоголевском бульваре. С ним стоял старостинский верный Санчо Панса - Василий Куров - и подавал чуть заметные знаки: мол, идите сюда. Когда Старостин вышел в тамбур, начальник контрразведки сказал:
- Николай Петрович, мы догнали вас на самолете. Василий Иосифович приказал любыми средствами вернуть вас в Москву.
- Мне нельзя в Москву.
- Николай Петрович, он вас ждет. Вы даже не представляете, как он рвет и мечет!
Поезд вот-вот тронется, надо что-то решать. Старостин пытается найти для себя последнюю зацепку:
- Там мои вещи. И, потом, за мной, скорее всего, следят.
- Черт с ними, с вещами и вашим шпиком. Надо лететь.
Была, не была! Старостин соскакивает с поезда. Бежит на привокзальную площадь. Там уже ждет "джип". Быстро в него - и на аэродром. Короче, когда футболист переступил порог кабинета Василия Сталина, то имел в прямом и переносном смысле очень бледный вид. Но тот не обратил на это никакого внимания. Истерично кричит:
- Кто?! Кто вас брал?
- Они не назывались, но в разговоре один из полковников упомянул фамилию Огурцов.
- Ах, Огурцов! Ну, хорошо…
Хватается за телефон и набирает какой-то номер. Из трубки слышится голос:
- Генерал-лейтенант Огурцов у аппарата…
- Вы не генерал-лейтенант Огурцов, вы генерал-лейтенант Трепло. Это я вам говорю, генерал-лейтенант Сталин!
Тот явно с испугом:
- Товарищ генерал! Что случилось?
- Я с вами разговаривал два часа назад. Спрашивал, где Старостин. Вы сказали, что не знаете, где он.
- Действительно не знаю.
- Как вы не знаете, когда вам докладывали с вокзала, что его отправили в Краснодар.
- Вас кто-то ввел в заблуждение.
И тут Василий, уже успокоившись, отчеканил:
- Меня ввел в заблуждение Старостин, который сидит напротив. Но вы должны знать, что в нашей семье обид не прощают.
И бросил трубку.
У Старостина, по его словам, одно желание - побыстрее умыться и отоспаться. Но командующий не унимается.
- Николай Петрович, сегодня "Динамо" играет с ВВС. Идите, пообедайте, и поедем на футбол. Сейчас мы их всех там накроем.
Игра пошла ва-банк. Подъезжают к "Динамо" - ворота стадиона настежь, все сразу навытяжку: "Здравия желаем, товарищ генерал!" Входят в центральную ложу, которая забита до отказа. При появлении Василия все поднялись с мест.
- Познакомьтесь, - говорит он Старостину, - это генерал Огурцов. А это, - обращается к генералу, - Николай Старостин, которого вы сегодня утром выслали из Москвы.
Побагровевший Огурцов демонстративно покинул ложу.