Но, разумеется, не ради восхитительных географических красот, искусно описанных английским полковником, затеян был перевод. В книге разворачивается картина колонизационного искусства, умения англичан заранее добиваться "самого широкого осведомления", приходя в новые края, сосредоточиться на главном - здесь военная, географически оптимально продуманная защита, административная система, учитывающая местные традиции, устройство дорог, мостов, школ, госпиталей, аптек, иными словами, всё то, что обычно приносило англичанам успех при поступательном создании своей разбросанной по всем континентам империи.
"Суровая радость впервые вызвать к жизни порядок из хаоса" - это заявление английского военного в конце книги, в сущности, вытекало из всего опыта Британской империи - цивилизовать мир, из хаоса сотворить порядок, как он понимался островными новоустроителями. Переводя Дюранда, Снесарев не раз подумал, сколько таких дюрандов у англичан - многовековая система подготовки государственных, военных, дипломатических мужей-управленцев, огромная культура путешествий, освоений, колонизации. Но зависти, разумеется, не было, разве что горечь. Вопрошал: почему соотчичи, худо-бедо помня о прошлом, так мало озабочены настоящим и так мало заглядывают в будущее?
Русские - люди северные. И осваивали они чаще всего холодные северные, восточные пространства, хотя государственный инстинкт утягивал иных и на тёплый юг. Были отважные освоители (Поярков, Хабаров, Степанов, Шелихов, Баранов), да на них в московских и петербургских верхах глядели как на докуку. А в островном британском государстве понимали своих первопроходцев и умели воздавать им должное.
9
Поздней осенью 1904 года Андрей Евгеньевич Снесарев женится на Евгении Васильевне Зайцевой, дочери начальника военной администрации города Ош полковника Зайцева, уважаемого ветерана военной службы в Средней Азии, автора всеармейски известного "Руководства для бригадных и батальонных адъютантов по всем видам их деятельности".
Соперниками Снесарева в борьбе за руку и сердце Жени Зайцевой были шведский путешественник Свен Гедин и тоже путешественник, ботаник Борис Федченко, сын известных исследователей Азии А.П. и О.А. Федченко, при имени которых обычно всплывает в памяти грозно известный по школьному учебнику географии великий "ледник Федченко". Но юная красавица отдала предпочтение мужественному и талантливому офицеру.
В ноябре 1904 года в краю гор и песков - свадьба тридцатидевятилетнего Андрея Снесарева и девятнадцатилетней Евгении Зайцевой. 12 ноября - таинство венчания в церкви Михаила Архангела, а оттуда - к чайному столу в военное собрание.
И здесь самое время вспомнить один миф, кратко или пространно повторяемый на снесаревских биографических страницах. Миф, где прочерчивается некий любовный треугольник, одним из "углов" которого является ранее упомянутый знаменитый швед Свен Гедин.
Дело согласно тем страницам выглядит так. Гедин в одну из своих экспедиций в Тибет и китайские пустыни получил гостеприимный кров в доме начальника Памирского отряда Зайцева и, увидав юную Женю Зайцеву - "памирское чудо", "звезду Памира", влюбился в неё, тут же предложил ей руку и сердце. И как было не сказать "да" прославленному путешественнику, автору во всём мире читаемых книг! Но тут явился тогда ещё малоизвестный русский офицер (соперники - одногодки, каждый на двадцать лет старше своей избранницы), и она с первого взгляда и бесповоротно почувствовала в нём своё будущее. Распространён и вариант, согласно которому между соперниками какое-то время шла борьба за обладание сердцем девушки, и юная красавица в конце концов предпочла Снесарева. Теперь посмотрим, насколько достоверен сюжет с вариациями.
Первый раз в русский Туркестан Свен Гедин прибыл в 1890 году. Побывал на озере Иссык-Куль, на могиле Пржевальского, которого высоко ценил, месяц гостевал в Ашхабаде у генерала Алексея Николаевича Куропаткина, будущего военного министра, был гостем в Кашгаре у русского генерального консула Николая Федоровича Петровского. Но ни Гедин, ни Зайцев не пишут в своих дневниках, даже не упоминают, чтобы они тогда встречались. Вероятнее всего, такой встречи и не было.
В начале 1894 года, в январе, собираясь исследовать Памир, Свен Гедин прибыл на Памирский пост, тогда-то и познакомился с комендантом поста Василием Николаевичем Зайцевым. Но пост был, как говаривали шутники, "земным раем", поскольку там не было женщин. Да если бы и была семья Зайцевых там, Жене-то ещё не было и десяти лет. Да и Снесарев ещё служил в полку в Москве, так что никакого любовного состязания не могло быть. Снесарев только через пять лет, в 1899 году, появится в Туркестане. И он на короткое время остановится у Зайцева, тогда уже жившего с семьёй в древнем городке Ош и бывшего начальником Ошского уезда. Тогда же, в июле 1899 года, появляется в Оше и Гедин, намереваясь пройти путями Пржевальского, надеясь найти погибшие города в великой пустыне Такла-Макан и, быть может, завершить путь в Лхасе - сердце Тибета. Гедин вынужден был задержаться у Зайцева, его прихватила болезнь глаз, но и с больными глазами он вполне мог оценить "па-мирское чудо". Этому чуду было всего четырнадцать лет, и, думается, ни Гедин, ни Снесарев, будучи европейцами, не стали бы домогаться руки несовершеннолетней. Будь Женя годами постарше, психологически Гедин мог бы, наверное, совершить такой шаг, поскольку перед самым отъездом из Швеции узнал из газеты о помолвке его любимой Милли Бруман, и он был в отчаянии. Мог бы, если бы Женя к той поре вышла из возраста отроковицы.
Правда, в 1902 году, возвращаясь из триумфального путешествия по Трансгималаям, открывший первым из европейцев истоки великих рек Инда и Брахмапутры, Гедин в июне ненадолго останавливался в Оше, у полковника Зайцева, и Женя, можно сказать, по летам была уже на выданье. Тогда он, верно, мог посвататься. Но к той поре его соперник Снесарев уже был начальником Памирского отряда и, надо думать, не раз и не два бывал в доме Зайцевых и мог уже пленить Женю бесповоротно!
А Гедин едва ли "долго и тщетно", как пишут журналисты, предлагал бы "памирскому чуду" свои руку и сердце. У него не было на это времени. Его ждала шведская родина и Европа, дабы воздать ему все мыслимые почести, а честолюбия у Гедина было поболее, чем у самых знаменитых знаменитостей Скандинавии. И когда любимая им Милли поставила жёстко: она или Азия - неисходимая дорога, он, честолюбию подчиняясь, в невесты себе избрал Азию с её самыми протяжёнными пустынями и самыми высокими в мире горами.
Так что же дал Снесареву Туркестанский край и что Снесарев дал Туркестанскому краю? Он был здесь исследователем, просветителем и устроителем. Его пребывание здесь - день как вся жизнь. "24 часа в сутки… слишком недостаточно. Меня давит эта ограниченность часов".
Он один - своего рода живой "Туркестанский сборник" (сборник начал составляться В.И. Межовым с 1867 года. В систематическом порядке включал всё, что о Туркестане и сопредельных территориях появлялось в печати на русском, английском, персидском и других языках. Всего было составлено 416 томов и трехтомный систематический указатель). Только перечень увиденного, свершённого, написанного Снесаревым занял бы многие страницы.
В английских архивах доктор исторических наук Ю. Ганковский обнаружил, что в бытность в Туркестане Снесарев располагал сетью разведчиков и резидентов, иные из которых стали главами государств на Востоке, как Искандер Мирза - первый президент Пакистана. Каков был характер их отношений, давно уже никто не скажет. Но здесь явное свидетельство огромной психологической проницательности Снесарева и тех его внутренних качеств, которые притягивали к нему людей разных народов и вероисповеданий.
В бытность в Туркестанском военном округе он писал: "Я состою в переписке с друзьями, разбросанными всюду… в Кашгаре, Калькутте, Лагоре (Лахоре)…"
А через двадцать лет слушателям Академии Генштаба говорил: "В Индии я прожил семь месяцев, проходил по разным местам Северной Индии, которую потом изучал специально, был в глухих уголках Восточной Бухары, жил на Памире почти два года, был в Кашгарии, Афганистане и т.д. Немало друзей, и если они сейчас не пишут мне, то только потому, что писать не умеют, но каждый раз, когда кто-нибудь едет в Азию или обратно, я восстанавливаю с ними духовное общение".
СЛУЖБА С ВИДОМ НА ЗИМНИЙ ДВОРЕЦ.
1904–1910
Из окна служебного кабинета, от арки Генерального штаба, вид открывался не только на Зимний дворец. Видна была вся Дворцовая площадь - самая, наверное, державная площадь мира. Тяжело и, казалось, нерушимо вздымался Александрийский столп, и Ангел, который венчал его, казалось, на веки вечные сбережет Россию. Но не чужд ли России сам город - столица, воздвигнутая на болотах да на костях, продуваемая ледяными ветрами, что ни ненастье, ждущая неизбывно грозящих наводнений?
1
Снесарев, сразу же по приезде в Петербург в декабре 1904 года, произведён в подполковники Генерального штаба. Добавились и награды. Ещё в Ташкенте Снесарев получил орден Станислава третьей степени, а в Петербурге был удостоен и Станислава второй степени. Вскоре после переезда из Ташкента в Петербург ему было разрешено принять и носить персидский орден Льва и Солнца. Началась его служба в Главном управлении Генерального штаба и в Главном штабе, где он был назначен столоначальником, то есть начальником отдела третьей части третьего квартирмейстерства, которое занималось статистикой - сбором разведданных. Третья часть - восточная. Восточные территории. Восточные фронты. Восток не столько мировая экзотика, сколько и впрямь мировая загадка. Или непрояснённость. Но здесь он - что кит в океане. Что сокол в небе. Ему открывались не только даль среднеазиатская и индийская, где он побывал, но и более дальние горизонты: Китай, Япония, Дальний Восток.
Вести с Дальнего Востока приходили более чем безрадостные. Война с Японией сразу же не задалась, да так и не выправилась. Погиб, пусть и героически, крейсер "Варяг". Был блокирован японцами Порт-Артур, подорвался на минах флагманский броненосец "Петропавловск", в морской пучине погибла почти вся команда корабля, тысяча человек во главе с командующим Тихоокеанской эскадрой адмиралом Макаровым; там же завершился последний земной час художника-баталиста Верещагина, который к среднеазиатским, балканским батальным сюжетам уже не смог добавить батальные сцены Русско-японской войны. Эскадра вице-адмирала Рожественского, в огиб Европы и Африки, через три океана шедшая на помощь осаждённому Порт-Артуру, была разгромлена у острова Цусима. Не легче и на суше. Поражение под Лаояном, поражение под Мукденом, цепь неудач на маньчжурских сопках - слишком дорогая цена! - вдохновят земляка Снесарева, уроженца Землянского уезда Воронежской губернии капельмейстера Шатрова на создание вальса "На сопках Маньчжурии", который вскоре в миллионах пластинок зазвучит по всему белу свету. Сожаления добавляло то обстоятельство, что не спас положение и, более того, был определён в виновники посланный в разгар войны Куропаткин, который благоволил Снесареву. Переживал Андрей Евгеньевич и за брата Павла, который по окончании Военно-медицинской академии был направлен в пекло войны, и не было никаких вестей от него.
Не знал старший брат, что в Порт-Артуре младший познакомится с дочерью дворцового врача Евгенией, медсестрой, что они поженятся там, но женитьба не освободит Павла от некоторой зажатости, всё более усугублявшейся замкнутости. (А как пели они по молодости втроём - Андрей, Павел и Клавдия - плечом к плечу, голос к голосу! И казалось, ничто и никогда их не рассоединит; но какую-то занозу носил в себе младший брат и никому из родных даже не приоткрывал своей души. Лишь однажды, в семнадцатом, он поделится со старшим намерением перебраться за океан из взбаламученной России. Но не уедет. Станет заметной в медицинском мире фигурой: есть в медицине, в психологии термин такой - "эффект Снесарева". Когда старшего брата арестуют, ни разу не навестит его родных, и братья уже никогда не встретятся.)
В 1905 году рождается первенец - сын Евгений, рождается в пораженческий час войны с Японией, и отец вдруг невольно-суеверно думает, что его первенца будущее не сложится. На взморье Финского залива он его, годовалого, держа на руках, обращает то на запад, то на восток, то на юг, то на север - где бы улыбнулась ему русская судьба.
Снесарев в Петербурге с той же ясностью, как и на Памирах, понимает, что одна из пристрастных наблюдательниц за русской судьбой - всё та же Англия, сквозь свои туманы очень ясно ревнивыми глазами не только обозревающая огромный корабль Российской империи, но и незримыми, при этом реальными рулями подвигающая её к опаснейшим пучинам. В "Туркестанских ведомостях" за март 1905 года появляются строки недавно принятого сотрудника Высшего штабного ведомства о речи английского политического деятеля Бальфура; вскрывая её суть, он не оставляет от неё камня на камне. Снесарев мог знать Бальфура, мог вовсе не знать, что тот был за человек, он, как заповедали отцы Церкви, боролся не с людьми, а с ложными явлениями или идеями, воплощёнными в людях, он развенчивал подмены и мифы, и на всё имел свой, не скошенный лжевиди-мостями взгляд.
Но в столице империи (с каждый годом всё горестней) видит он и другое - внутреннего недруга, выступающего или в виде высшего военного, гражданского чиновника, озабоченного не доброустроением родины, но собственным ловкоустроением, или в виде свободного представителя свободных профессий, формирующего с кафедр, со страниц печати, в радикальных, либеральных салонах и залах суда общественное мнение только в духе отрицания отечественных начал или же и вовсе в виде революционно-беспощадных, кровавых ниспровергателей монархии.
2
В 1906 году выходит в свет юбилейное издание "Столетие Военного Министерства". Сто лет - не весть какие годы для сильной державы. Но если первая половина этих лет - великая победа в Отечественной войне 1812 года и полдюжины побед в менее значительных войнах, то вторая половина - два тяжелых и унизительных поражения: Крымская кампания, Русско-японская война. Тут бы издать книгу "Причины русских поражений и как их избежать в будущем", а не впадать в праздничный пафос!
Внутри России не то что неустрой, а полный расстрой. Гульбище бродильных сил! Разрушительные, революционные, антигосударственные силы смыкались в ненависти к Руси, России, Российской империи. Снесарев часто бывал у Екатерининского канала в храме Спаса на Крови, размышлял о судьбе императора Александра Второго, который пошёл на реформы либеральные и обширные, но отечественным "карбонариям", доморощенным и взращённым в швейцарских, английских и иных ретортах, даже и "прогрессивная", даже и либеральная Россия была ненавистна, их бы устроила разве что Россия, насквозь и полностью подконтрольная им, незримо подконтрольным в свою очередь западным разрушительным учениям и течениям.
"Революционеры и анархисты… Когда доблестные сыны России сражались на полях Маньчжурии… они внутри России возмущали запасных, устраивали забастовки, чтобы прекратить работу фабрик и подвоз на Дальний Восток как войск, так и всего им необходимого и дать через это возможность неприятелю одержать победу, подбивали крестьян на грабежи помещичьих имений. Они старались подорвать у армии веру в свои силы… вливая в армию сомнение в правоту своего дела… Они говорят, что офицеры - господа, ничего не делают, даром только получают жалованье, но умалчивают про то, что офицер, кроме своего военного дела, сделал даже для народного образования больше, чем школьный учитель. Офицер учит своего меньшего брата-солдата, просвещает и развивает его… Обвинители офицеров не хотят знать, что офицеры в мирное время наравне с солдатами стерегут, часто с опасностью для своей жизни, покой своих соотечественников, а в военное время заливают своей кровью поля сражений", - с горечью, с тихим криком пишет Снесарев в первом выпуске журнала "Чтение для солдат" за 1906 год. Вскоре в "Голосе правды" он напоминает, что непреложное правило армии - быть вне политики, вернее, вне партийных тяжб и искушений встать на новые пути.
Снесарев словно предугадывает, какому давлению и шельмованию подвергнется русская армия в пору двух буржуазных криминальных революций - Февральской 1917 года, так называемой керенщины, и августовско-октябрьской 1991–1993 годов и до конца века перестройки-реформаторщины.
"Ненавистники тишины и порядка… борются против существующего государственного управления… чтобы вместо теперешнего правительства водворить другое, какое им нравится, при котором им будут принадлежать сила, верх и почёт, тогда и всю жизнь они круто повернут по-своему. Они… хотят уничтожить самую веру в Бога, смеются над теми, кто Ему молится… Да разве это не кабала, не рабство, - пишет Снесарев в 1906 году в статье "Грозный враг" и продолжает далее: - Иностранцы только ждут удобного времени, чтобы ворваться к нам под предлогом восстановить порядок. Они ещё не успели сговориться, но не за горами то время, если мы будем продолжать нашу смуту, когда начнут наши внешние враги протягивать к нам свои жадные лапы и стараться урвать себе побольше при дележе нашей Родины". В другой статье того же года: "Страшно сказать, что в России покой и обеспеченность её граждан находятся под постоянным риском, или, говоря иначе, страна наша не выполняет как государственный организм элементарных задач". Статья за статьёй, как крик боли за криком боли: "Слуги государства, как подкошенные колосья на ниве, падают один за другим, выполняя свою тяжёлую задачу; позади них остаются покинутыми большие семьи, но всё это горе повторяется уже слишком часто, чтобы остановить на себе прочное внимание общества… завтра раздадутся новые выстрелы, падут новые жертвы, и кровавый календарь занесёт на свои страницы новый "подвиг" людей-зверей, которым в минувшие дни революционного угара были придуманы самые замысловатые клички… - военный публицист сетует, что нет единого понимания, как бороться со злом, и продолжает: - Левые газеты сейчас же возвращаются к своему общему рецепту, который, по их мнению, должен удержать и разбойников от их кровавых дел. Этот рецепт сводится к общей перестройке всего существующего в России, словно и в самом деле в случае существования"всероссийской республики" господа грабители пощадят жизнь ребёнка, которого они с таким бессердечием душили во времена монархии".
Сколько пострадавших и погибших! В 1901 году смертельно ранен министр народного просвещения Боголепов; совершено покушение на обер-прокурора Священного Синода Победоносцева. В 1902 году смертельно ранен министр внутренних дел Сипягин; совершено покушение на харьковского губернатора Оболенского. В 1903 году убит уфимский губернатор Богданович. В 1904 году убит финляндский генерал-губернатор Бобриков; убит министр внутренних дел Плеве. В 1905 году убит в Пензе генерал-лейтенант Лисовский; покушение на бывшего московского обер-полицмейстера Трепова; убит генерал-губернатор Москвы, великий князь Сергей Александрович; ранен выборгский губернатор Мясоедов; убит московский генерал-губернатор граф Шувалов… жертвенному списку, который легко пишет и пополняет несчастными смрадный легион злобы, неистовой бесчеловечности, словно и не предвидится конца. Сколько искалеченных и погибших судеб в этих покушениях и расправах. Женщин, детей, стариков. А не за горами и варварски жестокий взрыв на столыпинской даче, который унесёт десятки жизней ни в чём не повинных.