– Хорошо тебе рассуждать. Послушал бы ты, что говорит мое начальство, – удрученно возразил Исаенко.
– Ладно, позже потолкуем, – улыбнулся неожиданно доброй улыбкой Покрышкин. – А сейчас извини, некогда. Ты, это, заходи вечером в общежитие…
Они разговаривали, а в это время посадку производила группа, посланная Исаевым на облет переднего края. Покрышкин посчитал – одного самолета не хватало.
Перед вылетом взволнованный Фадеев прибежал к нему на стоянку.
– Саша! Посмотри, что они делают!.. Четырнадцать самолетов вылетают одновременно утюжить небо! Они же столкнутся между собой!
– Это будет еще полбеды, Вадим! Вот если встретятся им "мессы", тогда жди неприятностей… Эта идиотская затея Исаева может нам дорого обойтись…
– Нет, пусть меня отдадут под суд, но я с ним не полечу! Это же явная глупость! – твердо заявил Фадеев.
Молодец, Вадим, добился своего, не полетел, и вот теперь полк вернулся без одного боевого товарища.
Подошли прибывшие летчики и рассказали, как было дело. Их группа неспешно барражировала под облаками на одной высоте. Внезапно из-за облаков выскочила пара "мессершмиттов" и, снайперской очередью сбив "кобру", тотчас опять нырнула в облака, оторвавшись от преследования. Летчику, правда, удалось выпрыгнуть, но новый самолет был потерян.
Больше происшествий в этот день не было. Правда, в бараке, где отдыхал летный состав, около двух часов ночи раздался страшный грохот. Спросонья летчики схватились за одежду, полагая, что это воздушный налет. Когда зажгли свет, увидели, что тонкие стойки нар, как и опасались гвардейцы, не выдержали стокилограммового Фадеева. Весь верхний ярус с шумом обвалился.
Спящий Вадим свалился на своего соседа снизу, летчика 45-го полка Дмитрия Глинку, но оба так устали, что даже не проснулись. Уставшие, они не видели прелести степи, когда над ней, как запоздалый патрульный, появился оранжевый круг, и лунный свет постепенно накрыл обширные пространства кустов и трав бледным лучистым сиянием.
10
После ужина все летчики 3-й группы 52-й эскадры люфтваффе потянулись к палатке, оборудованной под бар, – по традиции предстояло выпить за упокой души Немитца, сбитого русскими над Крымской сегодня утром. Возбуждение от полетов спало, все выглядели уставшими, ко всему безразличными. Исключение составлял никогда не унывающий Пауль Россманн. Он уже травил кому-то из летчиков очередной анекдот. Но вот и он притих. Командир группы Гюнтер Ралль произнес короткую прощальную речь, и все подняли свою рюмки со шнапсом.
Минут тридцать спустя Хартманн вместе с вновь прибывшим Биркнером отошли в сторонку. Хартманн, неряшливо одетый, в замызганной, помятой фуражке был полной противоположностью чистенькому, аккуратному Биркнеру.
– Ну как, договорился? К кому тебя определили? – по привычке растягивая слова, спросил Хартманн.
– Как ты посоветовал, я подошел к Россманну и попросил его взять меня к себе ведомым. Он сразу же спросил, кто мне посоветовал обратиться именно к нему. Я назвал тебя, Эрих. Тогда он согласился.
– Вот и молодец, – промямлил Хартманн, уже прилично захмелевший. – Если бы не Россманн…
– Послушай, Эрих, – перебил его Биркнер, – расскажи лучше, как ты здесь начинал?
– Как начинал? – задумчиво протянул Хартманн, раздумывая, говорить ли правду, потом решил: – Не дай бог тебе так начинать… С самого начала все шло вкривь и вкось. Началось с того, что нашей четверке – Вольфу, Штиблеру, Мерчаду и мне – предложили перегнать на Кавказ штурмовики "Ю-87". На этих штурмовиках мы никогда не летали, но решили, что все самолеты в принципе одинаковы, потихоньку долетим. Я сел в кабину, разобрался с управлением, запустил двигатель и стал выруливать на старт. Двигаюсь по рулевой дорожке, жму на тормоза, а их нет. Представляешь? Пока я соображал, что делать, мой самолет врезался в избушку диспетчера, разнес ее к чертям – вокруг только бумаги полетели.
Вольф взлетел, но у него заклинил мотор. С грехом пополам он как-то приземлился. Многообещающее начало, не правда ли?
Ну ладно, доставили нас на транспортнике в штаб эскадры, потом сюда в группу. Представили командиру фон Бонину. Тот нас проинструктировал, так же, наверное, как и тебя сегодня, потом распределил по эскадрильям: меня с Мерчадом в 7-ю, Штиблера с Вольфом в 9-ю.
Хартманн заметно оживился, стал говорить громко и быстро. Далее из его рассказа выяснилось, что его определили ведомым к обер-фельдфебелю Паулю Россманну. Глядя на него, можно было подумть, что это какой-то чудак, "с мухами в голове". С утра до вечера распевает песни, улаживает какие-то личные дела, если не с летчиками, то с девицами из обслуживающего персонала. Никак не походил он на серьезного пилота, тем более снайпера, как его рекомендовали.
Ветераны эскадрильи, эти воздушные волки, весело похлопывали Эриха по спине, приговаривая: "Не робей, Хартманн, Пауль отличный парень, с ним не пропадешь. Он всегда приводит своих ведомых домой".
То же ему сказал и его механик Гейнц Мертенс, его верный Биммель.
Хартманну не терпелось поскорее вылететь на боевое задание, он буквально изводил просьбами Россманна. Наконец, на четвертый день его пребывания на базе, Пауль согласился с ним вылететь. Предстояло перехватить группу советских штурмовиков "Ил-2" в районе Прохладного.
Когда они подошли к месту и разобрались с обстановкой, то поняли, что колонну немецких пехотинцев штурмует звено "Ил-2" под прикрытием семерки истребителей "ЛаГГ-3". По команде Россманна они пошли в атаку. На высоте около полутора тысяч метров Хартманн увидел впереди несколько самолетов, окрашенных в зеленый цвет. Недолго думая, он дал полный газ, обогнал Россманна, и открыл огонь. Но все его трассы почему-то ушли выше и левее.
Меж тем цель стремительно приближалась. Опасаясь столкновения, Хартманн резко отвалил в сторону и тут же, к своему ужасу, обнаружил, что он со всех сторон окружен зелеными самолетами, начавшими на него разворачиваться.
С перепугу он бросил свою машину вверх, пробил тонкий слой облаков и увидел, что наверху никого нет, он совершенно один. Эрих приободрился, а тут еще в наушниках послышался спокойный голос Россманна: "Не волнуйся, я тебя вижу. Спускайся вниз, и я тебя подберу".
Хартманн тотчас же выполнил команду, опустился на полторы тысячи, но тут обнаружил, что какой-то самолет идет прямо на него. Он запаниковал, сообщив Россманну, что его преследует противник, спикировал вниз, а потом вообще бросился на запад. "Поворачивай вправо, чтобы я мог сблизиться с тобой", – послышался в наушниках голос ведущего. Хартманн послушно повернул вправо, но неизвестный самолет перерезал ему курс и стал сближаться.
Теперь Хартманн запаниковал, ударил по газам и понесся куда глаза глядят. В наушниках стоял сплошной треск, Россманна не слышно, а неизвестный самолет продолжал его преследовать.
Когда Эрих наконец опомнился от этой сумасшедшей гонки, индикатор топлива на приборной доске мигал красным цветом – бензина в баке оставалось на пять минут. О том, чтобы дотянуть до своего аэродрома, нечего было и думать. Пришлось сажать машину "на живот", и это произошло, как потом выяснилось, в каких-то тридцати километрах от базы. От досады хотелось рвать на голове волосы.
Дома Хартманн получил страшный разнос от фон Бонина: оторвался от ведущего, без разрешения выскочил на линию огня, пробил облачность, ошибочно принял самолет ведущего за противника, обстрелял его, потом от него убежал, потерял ориентировку и разбил исправную машину. Только теперь до Эриха дошло, что за ним гнался не противник, а его ведущий Пауль Россманн. За эти выкрутасы его сняли с полетов и послали на три дня к техникам ремонтировать самолеты. Лишь спустя некоторое время Хартманну разрешили летать.
– Понимаешь, – продолжил свой рассказ Эрих, – вскоре я обратил внимание на необычную тактику Россманна. После тяжелого ранения в руку он уже не мог, как все, крутить в небе карусель, поэтому сделал ставку на неожиданные атаки. Пауль всегда выжидает, прежде чем атаковать. Увидев противника, он вначале оценивает ситуацию – может ли его атака стать неожиданной для русского. Ведь у нас обычно как – увидел летчик противника и сразу на него бросается. А Россманн не спешит, выбирает мгновение и внезапно бросается в атаку, добиваясь побед и не получая при этом ни одной царапины. Это мне очень понравилось.
Кроме того, Россманн научил меня видеть в воздухе. Чтобы пришло это умение, надо научиться пилотировать самолет так, чтобы это не отвлекало внимания. Потом все чувства обостряются, и ты начинаешь видеть все вокруг, в том числе и самолеты противника. Но для выработки этого умения нужно время, и не всякий ведущий согласится возиться с молодым пилотом. Сплошь и рядом молодых бросают на произвол судьбы. Выжил – твое счастье. А вот Россманн… э-э, да что там говорить! Если бы не он, не знаю, получилось бы из меня что-нибудь путное. Давай-ка еще выпьем!
И они в который раз за этот вечер опрокинули по рюмке шнапса.
– Был у меня еще один памятный случай, – вспомнил Хартманн. – Я вылетел в составе звена под командованием адъютанта командира группы обер-лейтенанта Треппе. Мы атаковали группу штурмовиков, которую прикрывали десять "ЛаГГ-3". Прорвавшись через заслон истребителей, я, по совету нашего аса Гриславски, подошел к штурмовику сзади и метров с двухсот открыл огонь. "Ил" тут же задымил, вышел из строя и повернул домой. Я за ним. Вдруг из-под его крыла как рванет, полетели обломки, один мне влепил прямо в мотор. Пришлось опять садиться "на живот"!
Из этого случая я сделал вывод – сближаться надо до момента открытия огня. Как только ты его открыл, не важно – попал или не попал, сразу стремительно отрывайся от противника.
– А еще ты с кем летал?
– С унтер-офицером Даммерсом. Это сильный и выносливый пилот. Сначала измотает противника на фигурах высшего пилотажа, потом его обязательно подловит. Удержаться за ним было непросто, поэтому с ним я никого не сбил. Все силы уходили на то, чтобы не оторваться…
– А еще с кем?
– Потом был Альфред Гриславски. Специалист по советским штурмовикам. Недавно его наградили Рыцарским крестом. Потом был Иозеф Цвернеманн. И он, и Гриславски в меру агрессивны, оба хорошо сражаются. От них я научился стрелять с близкой дистанции. Тогда мне впервые пришла в голову мысль – а если связать внезапность Россманна с умением стрелять Цвернеманна. Связал, и стало неплохо получаться.
– Да, ты просто молодец. А как ты с Крупински сошелся?
– Крупински пришел на место командира эскадрильи Соммера в марте этого года. Едва он появился у нас, как сразу отличился. В первом же бою был сбит. Приземлился на парашюте, и едва был доставлен пехотинцами на аэродром, как тут же потребовал новый самолет. Получил новую машину, взлетел, сбил двоих русских и благополучно вернулся на свой аэродром. Его сразу зауважали. Репутация сорвиголовы неслась впереди него. Он такое вытворял в воздухе, что все унтер-офицеры отказались идти к нему в ведомые. Уж очень трудно было его прикрывать.
Хартманн замолчал и стал маленькими глотками отпивать шнапс.
– Как же решился вопрос с ведомым? – не удержался Биркнер.
– Как решился? – задумчиво переспросил Эрих, не в силах оторваться от каких-то своих мыслей. – Решился он очень просто. Пришел как-то ко мне Пауль Россманн и говорит: все унтер-офицеры просят меня полетать ведомым с Крупински. Хоть он и изрядный грубиян, с лейтенантом он будет вести себя аккуратнее. Россманну я отказать не мог.
Хартманн опять замолчал.
– Ну и что? Ты сам пошел к Крупински?
– Да.
– И что же ты ему сказал?
– Я подошел, назвал себя и сказал, что хочу быть его ведомым…
– Что, прямо так и сказал? – недоверчиво переспросил Ханс.
– Да, так и сказал. Он с удивлением посмотрел на меня, потом спросил, давно ли я здесь. Я ответил – три месяца. С кем до сих пор летал? – был его второй вопрос. Я назвал всех летчиков, о которых только что рассказал тебе. Победы? Я говорю – две. Он рассмеялся, хлопнул меня по плечу и сказал: "Это хорошие летчики. У нас с тобой будет все нормально. Спасибо!" Вот и все.
– Мой бог! – Биркнер не мог скрыть своих чувств. – Вот так запросто подойти и предложить себя одному из известнейших в люфтваффе пилотов! Ученику самого Макки Штайхоффа. Нет, ты определенно очень смелый человек, Эрих! Я бы на такой шаг никогда сам не решился. И что же, вы слетались?
– Слетались, – с ноткой высокомерия в голосе протянул Хартманн. – Очень быстро выяснилось, что Крупински, при всем его мастерстве пилотажника, тот еще мазила. Поэтому я стал держаться к нему поближе. Как только он отваливал, в очередной раз промазав, я, используя те несколько секунд, которые оставались, чтобы "закрыть дыры", оставленные Круппи, старался точно пустить трассу. Так я сбил с ним парочку самолетов.
Но главное, конечно, не в этом. Мы отработали с ним свою тактику боя. Вальтер идет в атаку, я сижу "на жердочке", прикрываю его хвост и сообщаю ему, если появляется новый самолет противника. Если атакую я, Крупински держится повыше и подсказывает мне, как лучше маневрировать, когда следует отрываться. При этом он постоянно повторяет: "Буби, сближайся! Ты слишком рано открываешь огонь". Сегодня, правда, я стрелял издалека, но получилось неплохо – "кобру" подожгли с первой атаки и сразу же отвалили.
– А почему тебя все зовут Буби?
– Это Крупински придумал, а за ним и все стали так называть. А я его зову Круппи. Мы с ним подружились, только к девкам я с ним не хожу.
Биркнер хотел было спросить почему, но постеснялся. Хартманн, словно угадав его намерение, сам объяснил – в Вейльим-Шенбухе живет его невеста, и он хранит ей верность. Больше на эту тему он не распространялся.
– Давай еще по одной и пойдем спать, – предложил Хартманн. – Что-то я устал сегодня.
Они выпили и не спеша побрели к палаткам.
У своей палатки Биркнер остановился и поднял голову. Прямо перед его глазами стояла над полем тихая луна, а дальше, рассыпаясь в темном южном небе, искрясь, трепетали десятки звезд.
Ханс ощупью нашел свою постель, быстро разделся и лег. Немного погодя в палатку, нетвердо ступая, вошел Россманн. Он посветил фонариком, но Биркнер сделал вид, что уже спит. Россманн что-то пробормотал и, не раздеваясь, плюхнулся на постель.
11
Сигнальная ракета взлетела над аэродромом – команда к вылету очередной эскадрильи. Через минуту шестерка истребителей резво взмыла в небо и взяла курс на Крымскую.
Ночью прошел теплый дождь. Земля, укутанная сизой дымкой, дышала под утро испарениями. На небе – кучевые облака.
Ниже облаков держится ударная четверка во главе со штурманом эскадрильи Паскеевым. Сам Покрышкин с ведомым Александром Голубевым ее прикрывают. Они забрались повыше, идут уступом и чуть сзади. В разрывах облаков Покрышкину отчетливо видна машина Паскеева.
"Интересно, как он себя сегодня проявит, – думал Покрышкин. – Летом сорок второго, при штурмовках немецких войск в районе Сальска, Тихорецка и переправ через Маныч, он вел себя достойно".
В полку долго не могли забыть, как при налете "юнкерсов" на аэродром в Бельцах в первый день войны Паскеев с перепугу бросился к речке, залез по горло в воду и сидел там до тех пор, пока не прекратился налет. Шутники не упускали случая по этому поводу поострить. Со временем он как будто сумел преодолеть свой страх, не раз летал один на разведку, успешно штурмовал вражеские колонны, проводил и воздушные бои. В одном из воздушных поединков в предгорьях Северного Кавказа его подбили, и он лишь чудом в последний момент сумел выпрыгнуть с парашютом из горящего "Яка". Паскеева подобрали и привезли на аэродром колхозники. Сильно обгоревший, он молча лежал в кузове полуторки и терпеливо ждал, когда его отправят в госпиталь.
На удивление всем Паскеев быстро поправился и сам попросился в 16-й гвардейский полк. Этот поступок все летчики восприняли с одобрением.
В часть он прибыл на Каспии и сразу активно включился в освоение новых истребителей, чем, видимо, понравился командиру полка Исаеву.
…Высота пять тысяч метров. В небе все спокойно. Но это ненадолго. Впереди, по курсу группы уже показалось большое черное пятно. Наверняка это немецкие бомбардировщики. Издалека они всегда кажутся единой темной массой.
"Почему бомбардировщики одни. А где же прикрытие? Неужели опаздывает? На немцев это не похоже, – забеспокоился Покрышкин. – Нет, все как у них принято: вон с аэродрома в Анапе, вздымая пыль, один за другим поднимаются истребители. Расчет точен. Пока бомбардировщики подойдут к линии фронта, "мессершмитты" будут на месте".
– Тигр! Я Покрышкин! К переднему краю подходит первая группа бомбардировщиков! – передал он на станцию наведения. И сразу же своим: – Паскеев! Приготовиться к атаке!
В это же мгновение Саша заметил стремительно приближающуюся к нему пару "мессершмиттов". "Понятно – намерены отвлечь нас с Голубевым от ударной четверки, – прикинул он. – Пока не подошли те, из Анапы, надо этих чертей быстро отогнать".
– Голубев! Прикрой, иду в атаку!
Этой командой он подвел черту: приготовления закончились, начинается воздушный бой.
Две "кобры" с ходу пошли в лобовую атаку. Немцы ее не приняли и, уклоняясь, прыгнули вверх. "Что ж, высота и нам не помешает", – решил Покрышкин и, прибавив обороты, тоже устремился вверх.
"А где же те, что взлетели в Анапе, почему их не видно? – первое, о чем он подумал, когда выровнял самолет и осмотрелся. – Ага, вот и они!"
Десять "мессершмиттов" уже приближались к четверке Паскеева.
"Паскееву нужно развернуться и идти с немцами в лобовую. Когда разойдутся на встречных курсах, его четверка сможет прорваться к бомбардировщикам. Понимает ли ведущий эту тактику? – Покрышкин с беспокойством искал его машину в разрывах облаков. – Вот и она… Отлично! Паскеев так и делает!"
Четверка "аэрокобр" действительно энергично развернулась и стала стремительно сближаться с "мессершмиттами". Вот-вот обе группы скрестят трассы.
"Все… Пора начинать… Почему он медлит?".
– Паскеев, огонь! – не выдержав, крикнул Покрышкин.
И в то же мгновение Паскеев резко отвернул и со снижением пошел в сторону Краснодара, оставляя за собой густую ленту сизого дыма. Его ведомый Козлов по инерции тоже отвернул, но вниз за командиром не пошел. Вторая пара, Речкалов со Степановым, как положено, открыли огонь и разошлись с немцами на встречных курсах.
"Он что, сдурел, что ли? Что он делает? Почему уходит? Неужели опять струсил? Бросил на произвол судьбы трех своих товарищей!" – Покрышкин не находил слов от возмущения.
Ситуация резко изменилась. Слаженные, отработанные боевые действия его шестерки секунду назад, в один миг рассыпались, как карточный домик. "Хватит возиться с этой парой, надо помогать нижним", – решил Александр и резко бросил свою машину в пике.
Но он опоздал. Самолет Козлова, потеряв управление, уже стремительно падал, а от него горкой уходил "мессершмитт".
"Все-таки подбили Козлова, сволочи!" – мелькнула в голове мысль, но он тут же переключился на другое.
– Речкалов! Пристроиться ко мне!