У каждого человека есть периоды жизни, которые особым образом отразились в его сознании, оставили неизгладимые следы, запомнившись в мельчайших подробностях. Одним из таких отрезков моей жизни является период пребывания во Вьетнаме.
Содержание:
От автора 1
Путь пролегает через Китай 1
Первые дни 4
Окопы, бомбы, ракеты 5
На стартовых позициях 5
Осваиваемся. Новые знакомые 6
Переводчики Нам и Ням 6
Китайцы во Вьетнаме 8
Заводы под кронами деревьев 10
Почему ракета не попадает в цель? 10
Радиопомехи 10
Вместе смотрим кино 11
Без каски под бомбежкой - Струйки крови на лице 11
Конференция. Знакомство с Щербаковым 12
Приемы по случаю. Доктор в гостях 12
Письма на родину 14
Поездка в ароматную пагоду 15
Командиры и технари. Наши будни 15
Ответственное поручение генерала 16
Переезд в Ханой. Даманские события 17
Два генерала. Размышления о Вьетнаме 18
Последние дни 19
Послесловие 19
Шайхитдинов Каим
Дневник офицера
От автора
У каждого человека есть периоды жизни, которые особым образом отразились в его сознании, оставили неизгладимые следы, запомнившись в мельчайших подробностях. Одним из таких отрезков моей жизни является период пребывания во Вьетнаме.
Многострадальный народ Вьетнама, сумевший одержать победу в войне над сильнейшим представителем империализма - США, показавший чудеса героизма, невиданной выдержки, потряс мою душу. Эта страна со сказочной природой: тропическими лесами, причудливыми горами, реками, удивительно красивым небом полюбилась моему сердцу. Об угасании этих чувств любви нет разговора даже по истечении многих лет жизни. Я люблю эту страну так же преданно и нежно как тогда, в тот день, когда я ступил на землю этой страны.
В течение года я исколесил Северный Вьетнам вдоль и поперек, проехав по его дорогам около сорока тысяч километров! Днем и ночью, под знойным солнцем и тропическими ливнями, во время бомбежек и редко выдававшихся свободных дней мы, советские военные, бок о бок с вьетнамскими друзьями шли к долгожданной победе. Из всех возможных сил били и уничтожали агрессора, спасали от смерти людей.
Иначе и быть не могло, ведь мы были представителями первой страны социализма!
Прошло много лет с тех пор. Но вновь и вновь встают перед глазами воронки из-под бомб, разрушенные города и села, заводы, школы и больницы.
Большинство из советских специалистов, побывавших во Вьетнаме, были очевидцами Великой Отечественной войны 1941–1945 годов, унесшей более двадцати миллионов жизней. Вьетнамцы знают об этой войне, много о ней расспрашивали. И недаром они обратились за помощью именно к советскому народу, народу, знающему цену борьбы за свою независимость.
Эта помощь пришла. И не только в виде вооружения и боевой техники, одежды, продовольствия, дипломатической и моральной поддержки. Пришли помогать л ю д и, порой рискуя своей жизнью, но честно выполняя свой интернациональный долг. Об этих людях, прошедших лишения и невзгоды ради свободы и независимости вьетнамского народа, о братьях-вьетнамцах, защищавших свою страну от агрессора, об их прекрасной стране этот рассказ.
Путь пролегает через Китай
В середине марта 1968 года Москва оказалась в снежной стихии. Тучи, спустившись на высоту птичьего полета, изрыгали на дома и улицы мягкие, крупные снежинки. Резкий ветер закручивал и гонял их по улицам, между домами. Выделывая замысловатые виражи, снежинки облепляли людей, таяли на их лицах и одежде.
Вечер. За углом гостиницы стоят автобусы с военными номерами. Большинство пассажиров уже сидят на своих местах, разговоры ведут вполголоса. Чувствуется, что настроение в салоне не веселое. Провожающих не много. Некоторых приехали провожать жены, родственники. Им не разрешено ехать в аэропорт.
Наступило назначенное время - все пришло в движение. Объятия, поцелуи… Вскоре захлопываются двери. Автобусы увозят людей в аэропорт, а там их ждут самолеты.
В полутьме салона не видно улыбающихся лиц. Я не исключение. Жена провожать не приехала, не смогла: на руках двое маленьких детей. В голове крутятся разные мысли, проносятся эпизоды из жизни, еще совсем недолгой: мне только тридцать один год. Школа, учеба в военном училище, служба на далекой границе, женитьба, еще учеба, рождение детей и многое другое вперемежку с мыслями о предстоящей командировке. Все в голове мелькает так быстро, как за окном автобуса огни встречных машин, свет и тьма попеременно.
Мы уже в самолете. Летим по маршруту Москва-Иркутск-Пекин-Ханой. Никто только не знает, где, сколько придется быть. Разговоры в Генеральном штабе в Москве в предыдущие дни ничего не прояснили. Возвратившиеся оттуда говорили по разному, в зависимости от обстановки: кто плыл морем из Владивостока в Хайфон, кто добирался через Китай поездом.
Вскоре стало чуть веселее, скованность рассеялась, как только самолет набрал высоту. Расстегнулись привязанные ремни, в проходе между креслами началось движение: стюардессы разносили напитки.
Усталость все же брала свое, последние дни в Москве были напряженными. Некоторые стали засыпать. Мне не спалось, я размышлял о прошедшем и будущем.
Я обратил внимание на одну особенность еще тогда, когда формировали нашу группу для работы в зенитно-ракетном полку Вьетнамской народной Армии. Наши ребята, все от мозга до костей военные люди, нисколько не изменились от того, что их переодели в гражданскую одежду. Происходило это на складе Округа. Примеривали костюмы, смотрели друг на друга и не признавали себя гражданскими людьми. Строгие лица, стройные фигуры. Походка выдавала военного человека, как ни старайся изобразить походку вразвалку. Я лично влюбился в военную форму еще в детские годы, когда впервые в жизни близко увидел людей в военной форме, вернувшихся живыми с войны.
В Пекин прилетели рано утром 16 марта. Это была первая посадка за пределами СССР. Пролетая над Монголией и северными провинциями Китая, мы ничего внизу не увидели, было темно. Увидеть хотелось земли древних народов, земли древних империй, история которых в той или иной степени коснулась и нас.
Когда самолет, снизившись, пробил облака, под нами вдруг возник совершенно незнакомый ландшафт: мрачные для начала весны темно-зеленые клочки полей вперемежку с серыми и черными участками земли. Виднелись небольшие селения, узкие ленты дорог и речек. Кое-где из труб тянулся синий дым. Не успели разобраться что к чему, все произошло настолько быстро, не успели даже всмотреться в раскинувшийся совсем рядом город Пекин, столицу КНР, как самолет с тупым глухим толчком резиновых лап коснулся земли и, гася скорость, покатился по бетонной полосе.
Моторы сбросили обороты, но винты еще продолжали вращаться. В это время мы рассматривали зеленое поле вдоль бетонки, находящиеся рядом станции посадки, небольшие технические сооружения и само здание аэропорта.
Столичный аэропорт Китая был совершенно пуст. Не было привычных очередей у касс, ожидающих своего рейса пассажиров, встречающих с букетами цветов.
Да, порой бывает так в жизни.
В стране идет революция. Культурная. А во время будущих событий и воюют, и митингуют. И аэропорты пустуют… Знаем, по книжкам, читали. У нас тоже были революции, в том числе и культурная, в тридцатые годы. Правда, теперь мы понимаем разницу между нашей и китайской революциями. У нас ее проводили власти, опираясь, в основном, на силовые структуры, работников Народного комиссариата внутренних дел, а здесь силами молодежи: хунвейбинов и дзаофаней. Цель ее: "создание новой по содержанию социалистической культуры для широких масс, приобщение к ней рабочих и крестьян". Однако любая революция не только создает, но и низвергает, отрицает, уничтожает. Вот эта сторона чаще играет главную роль при проведении таких грандиозных мероприятий. При этом не обходится без репрессий против неугодных (по идеологическим причинам и соображениям) кадров. Вместо них выдвигаются другие, более подходящие…
Однако я отвлекся несколько в сторону. Но все это к тому, чтобы пояснить читателю мысли, родившиеся в моем мозгу в пустом аэропорту столицы Китая, окутанного в этот период волнами народного движения. Несколько позже мы поняли, что пустые залы объясняются не только занятостью людей культурной революцией. Дело еще в том, что в то время в Китае авиация была плохо развита. В гражданской авиации числилось буквально несколько десятков самолетов. Из-за дороговизны билетов полеты на самолетах были не доступны простым людям. Кроме того, передвижения людей по стране осуществлялись строго по разрешению властей.
Связи между отдаленными провинциями осуществлялись с трудом.
В пустом зале первого этажа нас встретили представители посольства СССР в Китае. Их было двое. Первый из них - мужчина лет сорока, в очках, серьезный, интеллигентный. Второй, помоложе, разговорчивый и общительный, оказался переводчиком. Первый был чем-то озабочен, казалось, он был явно недоволен нашему присутствию здесь, будто его оторвали от каких-то важных и неотложных дел. Может быть так оно и было…
Время шло, но обстановка оставалась неясной. Одни говорили, что самолет на Шанхай полетит часа через два, а другие ожидали вылета к вечеру. Третьи поговаривали об экскурсии в столицу. Оказалось, что никаких поездок в Пекин не будет.
Ходить в одиночку, тем более отходить далеко от здания нам запретили.
Вскоре появился обслуживающий персонал, одетый в синюю униформу. Мы сидим в одном из залов на тумбах, креслах из коричневой кожи. К нам никто не заходит. Сидим и нехотя обсуждаем создавшуюся обстановку. Недалеко от нас открылся киоск. Подошли, поинтересовались: чем торгуют? Зажигалки, авторучки, женские кофточки. Даже коньяк. Купить что-либо мы не можем, у нас нет никаких юаней. Они есть, но в карманах наших руководителей, на всякий случай.
Тут же, недалеко от киоска, установили витрину. Две девушки, тоже в униформах, выставили книжечки, брошюрки. Ярко-красные цитатники Мао Цзе Дуна небольшого формата, специально для ношения в кармане. Они на английском, французском и русском языках. Некоторые книжечки раскрыты, отдельные абзацы и строчки даже подчеркнуты красным карандашом.
По всему этажу установлено много бюстов и портретов Мао. Они обвешаны красными флагами и лентами. Позже появились и свежие цветы.
Наши руководители вместе с посольскими куда-то ушли, наверно выяснять обстановку. А в это время в зал, где мы сидели, вошли дети детсадовского возраста. Во главе их девушка, по-видимому, воспитательница. Все идут строем, по двое в ряд. В руках у них портреты Мао или плакаты. На них есть надписи и на русском языке. Они для маленьких детей довольно тяжелы.
Дети выстроились вдоль стены. Появился человек в очках. Он низкого роста, возраст его трудно определить, где-то от тридцати до пятидесяти. Он через силу старается делать на лице улыбку, но это у него получается плохо. На ломаном русском языке, заглядывая после каждого слова в бумагу, он о чем-то декламирует. Через несколько секунд по взмаху руки воспитательницы дети начинают петь. Поют старательно громко. Далее следует что-то вроде танцев, то есть хождение по кругу. Нам ничего не остается, кроме как слушать. Мы уже понимаем, что дети поют о неугасающем красном солнце, о необъятной и могучей стране Востока, а также о советском ревизионизме. Девушка-воспитательница очень старалась, вместе с ней и детишки. Лицо девушки стало пунцовым, волосы то и дело падали ей на глаза. Ей даже некогда было их откидывать. Она довольно строго подгоняла ребятишек, кое-когда подталкивала. Дети стали, кажется, уставать, они уронили несколько плакатов, спотыкались, наступали друг другу на ножки.
Некоторые из наших шепотом стали предлагать уйти из зала, но было бы это правильным решением или нет, мы сомневались. Как раз в это время подошел наш руководитель, и, как будто угадав наше намерение, сказал вполголоса:
- Ни в коем случае не уходить. Скоро концерт закончится. Пусть себе детишки поют…
До Шанхая летим китайским рейсовым самолетом. В салоне вместе с нами около десятка пассажиров-китайцев. И нас чуть более двух десятков. В самолете еще много свободных мест. На полках для вещей, в карманах чехлов сидений оказалось много всякой пропагандистской литературы: брошюры, книги, цитатники. Некоторые из наших ребят просматривают их, но кладут обратно.
Во время полета, уже когда самолет набрал высоту, нам опять показали концерт. На этот раз силами экипажа и пассажиров. На русский переводила стюардесса, молодая и красивая девушка. Стоя перед нами около пилотской кабины, "артисты" исполняли песни под гитару. Танцев и плясок, правда, не было. Мы - "отступники от диктатуры пролетариата", "советские ревизионисты" - не думали уходить, куда уйдешь?
В Шанхае было намного теплее чем в Пекине, и мы вышли из самолета, сняв пальто, в одних пиджаках. Кругом зелень, тепло, даже душно.
Человек, оказавшись в непривычных условиях, в незнакомых краях, чувствует себя возбужденным, настроение бывает приподнятым, все ему ново, интересно. Мы тоже восхищались богатой природой, все было для нас интересно. Мы и раньше знали о трудолюбии китайцев, об их преданности своим обычаям, традициям, уважительном отношении к своей богатой истории. Но нынешний фанатизм… Порою жесткость. Мы этого не понимали и не принимали. Отсюда гнетущее чувство…
Мне припомнились первые годы нашей дружбы. Тогда, в начале пятидесятых годов, я учился в Казани, в военном училище. Как-то перед годовщиной Октябрьской революции мы пошли в увольнение. Мой товарищ предложил заглянуть к его родственникам. Нас пригласили за праздничный стол. Поужинав, мы, молодежь, вышли прогуляться по городу. С нами был двоюродный брат моего друга, студент геологического факультета Казанского Государственного университета. Был чудесный вечер. Снег выпал недавно. Он хрустел под ногами, весело сверкал от света уличных фонарей, еще не успевши смешаться со вчерашней грязью.
Пошли в сторону Кремля. Здесь, неподалеку, оказалось, живут сокурсники нашего студента. Решили зайти к ним и поздравить с Новым Годом. Здесь я впервые встретил я студентов-китайцев.
Они носили форму: темно-синие костюмы и фуражки с кокардами, которые носят геологи. Живут по два человека в комнате на первом этаже. Светлые просторные комнаты. Познакомились. Оказалось, что они неплохо говорят по-русски. Все были рады встрече. Шутили, смеялись. Играли в шахматы. Распили даже бутылку вина, поочередно провозглашая тосты в честь праздника, вечной и нерушимой дружбы между нашими народами.
Как не вспомнить об этом сейчас, спустя четырнадцать лет, находясь на родине наших тогдашних друзей? Где вы теперь, друзья, геологи? Какой бы между нами вышел разговор?
При выходе из самолета нас встретили трое китайцев. Я выходил из самолета одним из последних. Они разговаривали с нашим руководителем на английском языке. Переводил знакомый по Генштабу подполковник. О чем шел разговор, я тогда не понял, это выяснилось потом.
Обстановка в аэропорту Шанхая была более чем грустной. Это было видно по лицам встречавших самолет: как будто где-то здесь находился тяжелобольной человек, кончину которого ждали, но он все никак не умирал.
Время подходило к обеду, в желудках уже давно подсасывало. Мы ждали приглашения в ресторан: нас должны были кормить по пути следования (при достаточной длительности полета). Жаждали попробовать знаменитые блюда китайской кухни, о которой много слышали и читали. Еще в самолете пытались вспомнить их названия. Трепанги, бамбуковые ростки, жареные в масле рыбы… Но этому не было суждено сбыться в жизнь.
От наших руководителей потребовали расписаться в каких-то бумагах, заполненных иероглифами. Никто из наших по-китайски не понимал, тем более не знал китайской письменности. Китайцы уверяли наших, что это всего-навсего меню предстоящего обеда. Может быть так оно и было. Но с другой стороны стоимость обеда входит в стоимость билета, это принято на авиалиниях всех стран. Поэтому, к чему росписи?
Двери ресторана были раскрыты. Видим накрытые холодными закусками столы. Ясно, что столы накрыты для нас, но попробовать их не пришлось. Короче, пришлось нам в самолете покопаться в портфелях и чемоданах, чтобы найти какие-нибудь крохи хлеба или каких-то съедобных не испортившихся продуктов.
В аэропорту Чанша кроме привычного уже нам концерта пришлось увидеть нечто, что привело кое-кого из нас в настоящий ужас.
По громкоговорящей связи было объявлено, что концерт подготовлен работниками аэропорта и военнослужащими местного гарнизона. По ходу концерта стало ясно, что это - специально подготовленное выступление перед советскими специалистами, следующими во Вьетнам.
Организаторы концерта превзошли своих коллег из других городов. По враждебности, злобе. Многие выступления идут на русском языке. Перед участниками несколько микрофонов. Много девушек, одетых в полувоенную форму, а мужчины все военные. Здесь конкретно назывались фамилии руководителей Компартии Советского Союза и государства. Рекой лилась настоящая пропагандистская грязь. Слушать такой концерт в какой-то момент стало невозможным, и мы, посоветовавшись между собой, решили покинуть зал ожидания, где происходило это действо. Мы вышли из здания. Здесь было тихо.
Произошла небольшая заминка - нет зрителей! - но ненадолго. Руководители быстро нашли выход - они подключили микрофон к служебной громкоговорящей сети! Над нами задрожали мощные колоколы-громкоговорители. Более того, к нам вышло руководство аэропорта, стало настойчиво требовать нашего возвращения в здание. Откуда-то появились солдаты, причем вооруженные карабинами. Всех нас прижали к входу. Тем временем из колоколов неслось: "Разгромим северного соседа!" Да, не особенно приятно чувствовать себя бессильным, беспомощным, оторванным от Родины. Что мы могли сделать - два десятка человек, находящихся в чужой стране?
Сердце клокотало от обиды, ответные чувства рвались наружу. Хотелось ворваться в здание, разломать аппаратуру, колокола. Поневоле пришлось вернуться в здание.
Душой и опорой был наш генерал. Внешне он всегда был спокоен, улыбался, показывая ровные белые зубы. Медленно прохаживаясь между нами, шутил, подбадривал, успокаивал. Никогда не думал, что этот, казалось, вечно замкнутый, задумчивый человек может так резко перемениться и стать, когда появлялась в этом необходимость, улыбчивым, общительным, совсем другим человеком.