Причину своего бегства за границу Гоголь объясняет "сильным противовольным влечением". "Будучи не в силах противиться чувству, мне самому непонятному, я сел на корабль. Проект и цели моего путешествия мне были неясны". Профессор-психиатр В. Ф. Чиж расценил этот поступок как импульсивное влечение (по А. В. Снежневскому – это поступок, который совершается внезапно, без осмысливания). Сам Гоголь понимал нелепость своего поведения, но не мог противиться ему. Желание было настолько непреодолимым, что он вынужден был исполнить его.
Вернувшись в Петербург и отчаявшись найти работу через покровителей, Гоголь решил действовать сам. В октябре 1829 года он подал прошение Министру внутренних дел и вскоре получил место в Департаменте городского хозяйства с окладом 30 рублей в месяц. Матери пишет: "Мне удалось сыскать место, хоть и незавидное. Мои покровители водили меня до тех пор, пока не заставили усомниться в сбыточности их обещаний. Теперь моим местом я обязан собственным трудам. Оно не самое худшее".
Денег постоянно не хватало. Гоголь нуждался, экономил на всем, отказался от посещения театров и концертных представлений, а также от любых развлечений. "Фрак мой истерся. Я привык к морозу и ходил всю зиму в легкой шинели, – писал он матери. – Заботы и вечные беспокойства тягчат меня всякими неприятностями. Я не понимаю, как до сих пор с ума не сошел".
Его приятель Т. Г. Пащенко вспоминал позже: "Гоголь не имел ни призвания, ни охоты к службе, тяготился ею, скучал и часто пропускал служебные дни. В кармане носил заранее заготовленное прошение об отставке".
Через шесть месяцев Гоголь перешел на работу в Департамент уделов писцом, где уже через 3 месяца, в июле 1830 года, получил повышение в должности – был назначен помощником начальника с окладом 60 рублей в месяц. Но и эта работа была ему не по душе, тяготила его. Работал только для того, чтобы поддерживать свои самые минимальные жизненные потребности.
Биограф П. А. Кулиш писал: "Гоголь был плохим чиновником. Извлек из службы только ту пользу, что научился подшивать бумаги". Работа чиновника его не устраивала, но она давала материальную поддержку и одновременно служила пищей для его литературного труда, которым он решил серьезно заняться. В 1830 году в журнале "Отечественные записки" появилась его повесть "Вечер накануне Ивана Купала", а в 1831 г. – первый том "Вечеров на хуторе близ Диканьки", которые принесли ему известность и дали возможность войти в круг петербургских литераторов.
Давая частные уроки детям обеспеченных горожан, Гоголь через них знакомится в 1831 году с фрейлиной императрицы Александрой Осиповной Россет (в замужестве Смирновой) и с поэтом Василием Андреевичем Жуковским – воспитателем наследника престола. О знакомстве с ним Гоголь писал: "Что свело нас, неравных годами? Только то, что мы оба чувствовали святыню искусства". Через Жуковского Гоголь знакомится с инспектором Патриотического института П. А. Плетневым. Будучи коротко знакомым с Пушкиным, Плетнев пишет ему: "Надобно познакомить тебя с молодым писателем, который обещает что-то хорошее. Желаю подвести его под твое благословение. Жуковский от его повестей в восторге".
Знакомство 22-летнего Гоголя с 32-летним Пушкиным состоялось 20 мая 1831 года на вечере у Плетнева. Пушкин дал благоприятный отзыв об авторе повестей. Он писал в "Литературных прибавлениях к Русскому инвалиду": "Вот настоящая веселость, искренняя, непринужденная, без жеманства, без чопорности… Поздравляю публику с истинно веселою книгою, а автору сердечно желаю дальнейших успехов". Книги Гоголя были быстро раскуплены. Пушкин, признавший несомненный талант Гоголя, навсегда остался для него вдохновителем и советчиком. Их переписка и общение продолжались до самой гибели поэта.
Казалось, что Гоголь нашел свое призвание и свое место в жизни. Но он, будучи в гипомании, самонадеянно решил, что его призвание – профессорская деятельность, что без всякой специальной подготовки сможет читать лекции студентам. Через Жуковского и Плетнева он добивается получения в Патриотическом институте места младшего учителя истории и с февраля 1831 года начинает курс лекций по истории средних веков.
На студентов Гоголь сразу же произвел неприятное впечатление. Перед ними он появился небрежно и бедно одетый. Одну щеку прикрывал темный платок, концы которого в виде двух ушек красовались на макушке, что выглядело очень комично и забавляло студентов. А его бледное некрасивое лицо с длинным и острым носом вызывало у них смех. Лекцию читал тихо, "бормотал что-то себе под нос", вспоминали его современники.
В 1831 году в доме Балабиных, у которых Гоголь давал частные уроки их детям, он познакомился (как указывалось выше) с обаятельной и умной женщиной Александрой Осиповной Россет (в замужестве Смирновой). В дальнейшем она стала его близким другом, поддерживая его морально и материально, высоко ценила его талант и почти до самой его смерти находилась с ним в переписке.
Гоголь не пользовался популярностью у студентов. Его лекции в Патриотическом институте, сухие, неинтересные, не имели успеха. Одновременно он собирает материал по истории Малороссии, чтобы написать многотомный труд. Узнав, что в Киеве открылся университет, Гоголь подает прошение о предоставлении ему кафедры истории и звания ординарного профессора. Он был уверен, что киевские студенты поймут его лучше и там он проявит свое лекторское искусство. Но кафедру и звание ординарного профессора он не получил и вынужден был вернуться в Петербург, где 24 июля 1834 года был определен адъюнктом по кафедре истории Петербургского университета и стал читать курс лекций по истории средних веков.
Позже современник Гоголя В. П. Гаевский писал: "Гоголь, как преподаватель, не имел достоинств, лекции его не отличались знанием дела, он не умел владеть вниманием слушателей". Лекции пропускал. Читал невнятно, "что-то шептал весьма несвязное и все время конфузился, мы были убеждены, что он ничего не смыслит в истории и что Гоголь-профессор не имеет ничего общего с Гоголем-писателем", – вспоминал один из его слушателей. Но когда его лекцию посетили Пушкин и Жуковский с инспектором и ректором университета, Гоголь в тот день преобразился и лекцию читал блестяще. "Невозможно было следить за его мыслью, которая летела и преломлялась как молния, освещая картину за картиной в этой мрачной средневековой истории. Но уже следующую лекцию читал вяло, безжизненно и сбивчиво, так что скучно было слушать и мы не верили сами себе, тот ли Гоголь, который на прошлой неделе прочитал блестящую лекцию. Другие его лекции были в том же духе, и мы охладели к Гоголю. Его аудитория все больше пустела".
Погодину Гоголь жаловался: "Я читаю лекции один. Никто меня не слушает. Хоть бы одно студенческое существо меня понимало. Это народ бесцветный". Не только лекции, но и внешний вид Гоголя неприятно поражал студентов. "Вид у Гоголя был болезненный и довольно жалкий. Боже мой, что за длинный, острый, птичий нос у него! Я не мог на него прямо смотреть, особенно вблизи, думая: вот клюнет, и глаз вон", – вспоминал Н. М. Колмаков. Ученики в частных домах, которым он периодически давал уроки, говорили знакомым: "Только чувство приличия не позволяло нам громко смеяться над его внешностью". Поведение Гоголя во время экзаменов показалось студентам странным. Он сидел с подвязанной щекой и "не раскрывал рта", а экзамен принимал профессор И. П. Шульгин. "Как сейчас вижу худую длинноносую фигуру Гоголя с двумя высоко торчащими в виде ушей концами черного платка", – вспоминал один из бывших студентов.
Через полтора года (в конце 1835 г.) Гоголь был уволен из университета из-за "несостоятельности и низкого уровня лекций". В то же время он продолжал писать удивительные и неповторимые по художественной ценности повести. Похвалы сыпались на него со всех сторон. Литературный критик В. Г. Белинский высоко оценил талант Гоголя и в 1835 году признал его "главой современной русской литературы". В "Телескопе" появилась его статья, в которой он писал: "Русское общество имеет в лице Гоголя великого писателя". Но все это не помогло Гоголю удержаться на кафедре.
В письме к Погодину он пишет: "Неузнанный взошел я на кафедру, неузнанный схожу с нее. За эти полтора года, что было годами моего бесславия, я много прибавил в сокровищницу своей души". Для его литературной деятельности эти годы (1834–1835) были самыми плодотворными. Он издал второй том "Вечеров", закончил "Ревизора" и начал писать "Мертвые души" по сюжету, который подсказал ему Пушкин.
К этому времени его товарищи по гимназии нашли свое семейное счастье или были на пути к нему. Узнав, что его близкий друг А. С. Данилевский влюбился в молодую красавицу, Гоголь пишет ему: "Я понимаю состояние твоей души. Мне не удалось испытать счастья в любви. Это пламя превратило бы меня в прах в одно мгновение. У меня есть твердая воля, которая два раза отводила меня от желания заглянуть в пропасть. Ты счастлив. Тебе удалось вкусить первое благо в свете – любовь".
Поняв, что преподавательская работа – это не его призвание, Гоголь полностью посвящает себя литературной деятельности.
Глава 9
Расстройство настроения
Патологические процессы в головном мозгу (как уже указывалось выше) могут оказывать не только угнетающее, но и стимулирующее влияние на человека, на его умственную деятельность. На протяжении всей жизни Гоголь был подвержен колебаниям настроения: периоды подъема (мании) сменялись его спадом (меланхолией, по старой терминологии). В период учебы в гимназии ярко выраженных маниакальных состояний и глубоких депрессий не было. Колебания настроения были на уровне стертых приступов типа субдепрессий и гипоманий.
В первом классе гимназии у Гоголя преобладали субдепресии, настроение было чаще подавленным, чем ровным или приподнятым. Во втором классе гимназии 13-летнему подростку, находившемуся часто в унынии, неожиданно на помощь пришла… душевная болезнь. Без видимой внешней причины у него поднялось настроение, он обрел уверенность в себе, стал подвижным, словоохотливым, искал приложения своим силам – рисовал, писал стихи, сочинял шаржи, стал позволять себе шалости. Преподаватели отмечали его отвлекаемость на уроках.
Позже Гоголь вспоминал, что такие моменты были у него и во время учебы в Полтаве, когда на него "нападала неистощимая шутливость". В одном из писем Жуковскому он писал: "Еще в школе я чувствовал расположение к веселости и надоедал товарищам неуместными шутками. Но это было временно, а я был скорее характера меланхолического".
В 1822 году Гоголь пишет родным, что на него "часто нападает охота шутить". Приступы повышенного настроения были разной продолжительности – от нескольких дней до 3-х недель. Будучи в 4-м классе гимназии (1824 год) он сообщает родителям о неустойчивости своего настроения: "В одном месте я самый тихий, скромный, учтивый, в другом – угрюмый и задумчивый, в третьем – болтлив и докучлив, у иных я умен, у других глуп".
14 мая 1826 года 17-летний Гоголь – гимназист 5 класса – пишет родным, что он "никогда не был в таком хорошем состоянии, как теперь, я весел и радостен". В петербургский период жизни Гоголя, по воспоминаниям друзей, на него "часто нападала судорожная горячечная веселость". В такие моменты он становился подвижным, оживленным, мысли текли легко и свободно. В дальнейшем, когда он посвятил себя литературному труду, такие приступы помогали ему в творческой работе, и он дал им название "гения".
Перед новым 1834 годом он пишет "Воззвание к гению": "Великая торжественная минута. У ног моих шумит мое прошедшее, надо мной сквозь туман светлеет неразгаданное будущее. Молю тебя, жизнь души моей, мой "гений", не скрывайся от меня, побудь со мной в эти минуты. О, не разлучайся со мной. Живи на земле со мной хоть два часа каждый день. Я совершу! Я совершу! Жизнь кипит во мне! Труд мой будет вдохновенным, над ним будет веять недоступное земле божество. Не отходи от меня весь этот так заманчиво для меня наступающий год. Что ж ты так таинственно стоишь передо мной, 1834 год? Будь моим ангелом. Я означу тебя великими трудами. Я не знаю, как назвать тебя, мой гений, еще с колыбели прилетевший ко мне со своими песнями. Возведи на меня свои небесные очи!"
И, что самое удивительное, этот мифический "гений" как будто услышал его заклинания, и 1834-й год, как и следующий 1835-й оказались самыми плодотворными. В эти годы, как указывалось выше, Гоголь пишет второй том "Вечеров на хуторе близ Диканьки", комедию "Ревизор". Начал писать "Мертвые души" и одновременно читает лекции студентам, хоть и не очень успешно, пишет "Историю Малороссии" (не окончил и не издал) и считает ее наиболее важной своей работой: "Мне кажется, я напишу и скажу то, что до меня не говорил никто".
11 января 1834 года Гоголь сообщает Погодину: "Я весь погружен в историю Малороссии. Ух, брат, сколько ко мне приходит мыслей, да какие крупные, полные, свежие". Его приподнятое настроение поддерживается восторженными отзывами о его повестях. В. В. Стасов писал о повести "Как поссорился Иван Иванович с Иваном Никифоровичем": "Повесть привела читателей в ни с чем не сравнимый восторг. Необыкновенность содержания, неслыханный по естественности язык, от роду еще не известный никому юмор".
В 1835 году у Гоголя был особенно бурный подъем настроения. "Мысли ужасающего величия, высокие, исполненные истины, волнуют меня, – писал он в одном из писем. – Каких высоких торжественных ощущений исполнена моя жизнь! Клянусь, я что-то сделаю, чего не сделает обыкновенный человек. Львиную силу чувствую в душе своей".
Гоголь активно хлопочет о постановке в театрах комедии "Ревизор" (поставлена в 1836 г.). Ощущает прилив творческих сил, а душа его часто переполняется верой в свои возможности и волнующим чувством неувядающего вдохновения. Все удавалось ему легко, почти без особых усилий.
В 1841 году, когда он находился в Италии, периодически отмечались выраженные всплески повышенного настроения. Он пишет Аксакову: "Я глубоко счастлив. Я слышу и знаю дивные минуты. Создание чудное творится и совершается в душе моей и благодарными слезами наполняются глаза мои. Здесь явно видна святая воля Бога".
Тот же оптимизм и уверенный тон слышится и в письме к Жуковскому: "Я часто слышу чудные минуты, чудной жизнью живу внутренней, огромной, заключенной во мне самом. Вся жизнь моя отныне один благодарный гимн". Восторг чувствуется и в его послании к другу Данилевскому: "О, верь словам моим! Властью высшей отныне облечено мое слово". О периодах подъема его настроения писал журнал "Современник": "Он был скрытный и молчаливый в высшей степени, а по временам предавался порывам неудержимой веселости. В эти редкие минуты он болтал безумолку, острота следовала за остротой, и веселый смех слушателей не умолкал ни на минуту".
В дальнейшем подъемы настроения становились более короткими и редкими, они прерывались более длительными и глубокими состояниями депрессии, которые Гоголь называл то меланхолией, то "хандрой", подразумевая под последней и другие тягостные для него болезненные проявления. В "Авторской исповеди" он писал: "На меня находили припадки тоски, мне необъяснимой. Может быть, она происходила от моего болезненного состояния". Такие приступы держались по 2–3 недели. Он всегда боялся "хандры" и говорил своим друзьям, что она "гонится" за ним по пятам. Депрессия чаще появлялась без внешнего повода, но иногда ее провоцировали неприятности или жизненные невзгоды. Он не переносил заунывных песен, причитаний, вида человеческих страданий и смерти. Когда умер молодой граф Виельгорский, за которым Гоголь самоотверженно ухаживал, он убежал из квартиры и не присутствовал на похоронах.
До середины 30-х годов у Гоголя чаще были периоды повышенного настроения, во время которых у него был всегда творческий подъем. Периоды спада настроения он переносил тяжело, пугался таких состояний и метался в поисках способов облегчения. Обращался к врачам, но не всегда доверял им. Хуже себя чувствовал зимой и ранней весной. В марте 1835 году он описывает А. П. Толстому, в квартире которого жил в Москве, один из приступов "хандры": "Тоска, боли во всем теле, лицо пожелтело, руки распухли и почернели. Изнурен душевно и телесно".
Смена настроения происходила чаще неожиданно. "Душа моя временами уныла, – писал он, – а через месяц я снова вольный казак". В письме Жуковскому он подробно описал одно из таких переходных состояний: "Когда я работал над первым томом "Мертвых душ", было безблагодатное настроение, изгрызалось перо, раздражались нервы, но ничего не выходило. Я думал, у меня отнялась способность писать, и вдруг мое болезненное душевное состояние обратилось к тому, что появилась охота наблюдать за человеческой душой. Живые образы начали ясно выходить из тьмы. Я чувствовал, что язык правилен и звучен, слог окреп".
В периоды подавленности и тоски ему трудно было собраться с мыслями, но он не щадил свой мозг и усилием воли заставлял его работать свыше возможных пределов. В 30-х годах периоды подъема настроения стали чаще сменяться спадами. "Сижу при лени", – писал он в таких случаях друзьям. Душа его, которая недавно была озарена светом надежд, неожиданно погружалась в скорбную печаль. Такое состояние отмечалось у него в феврале 1833 года. Гоголь пишет Погодину, что "находится в бездействии и неподвижности. Творческая сила не посещает меня". О том же сообщает Александру Данилевскому: "Ум мой в странном бездействии. Мысли так растеряны, что не могу их собрать в одно целое". Своему земляку Максимовичу он жалуется: "Если б вы видели, какие со мной происходят странные перевороты и как сильно у меня бывает все растеряно внутри. Сколько я перенес, сколько перестрадал".
Гоголь обратил внимание, что езда в экипажах действует на него благотворно и решил предпринять длительное путешествие за границу. К тому же суровый климат в России переносил тяжело и говорил друзьям, что бежит от него в теплые края Европы. В 1836 году он уезжает за границу. Погодину пишет: "Еду за границу. Там размыкаю свою тоску". Особенно глубокая депрессия началась у него в 1837 году, когда, находясь в Париже, получил известие о смерти Пушкина. Он был крайне потрясен этой трагической неожиданностью. "Невероятная тоска, – пишет он Плетневу. – Несколько раз принимался писать, но перо выпадало из рук моих. Все наслаждения жизни, все мои идеалы исчезли вместе с ним. Ничего не предпринимал я без его совета, ни одной строчки не написал без того, чтобы не видеть его перед собой. Что он скажет, что заметит, что одобрит, все одушевляло мои силы. Нынешний труд мой – есть его создание и я не в силах продолжать его".