"…его слова и поступки заставляли заподозрить в нем склонность к протестантизму. Он окружил себя кальвинистами и лютеранами… и внимательно слушал их проповеди" [16, с. 168–169].
А ведь не секрет, что именно протестантизм является самым надежным внешним прикрытием масонства, так как на такой сорт религии легче всего ссылаться поклонникам культа Бафамета. Вот как это на словах выглядело в рассказах о внешней обрядности масонов послепетровского образца - времен подчинения русского масонства Фридриху Вильгельму II:
"Членам кружка рисовалось счастливое братство независимых дворян… верующих в Бога, но не связанных выполнением церковных обрядов" [40, с. 21].
То есть обрядов Русской Православной Церкви: ведь у них свои обряды. Зачем же мешать их отправлению? Потому выпущенное Петром:
"Постановление 1706 года разрешало всем протестантам свободное исповедание их религии" [16, с. 169].
Однако ж это вовсе не значит, что Петр хоть чем-то был при этом против католицизма:
"…Тейнер опубликовал ряд документов, свидетельствующих о надеждах, которые царь подавал, и до и после этого постановления, в Риме относительно возможности соединения двух церквей; и иногда монарху приходило в голову собирать вокруг себя даже иезуитов" [16, с. 169].
И это вовсе не удивительно:
"Только Петр I дал кат[оличеству] полную свободу в вере, и право строить храмы - и начинается распространение кат[оличества] …" [96, с. 1232].
Здесь он явно переигрывает своего менее удачливого предшественника:
"Первый самозванец, приверженец папы, построил домовую церковь по кат[олическому] образцу и начал др. нововведения, чем навел нелюбовь народа и был убит" [96, с. 1232].
Петр это понимал. Полностью заменить католичеством наше Православие в ту пору было еще слишком опасно. А потому он отворил двери не только католицизму и лютеранству, но практически любым религиозным поветриям, где-либо возникавшим и кем-либо усвоенным. Ведь главное не форма, но конечная цель - уничтожение истинной веры в истинно Божьем народе.
"На словах он показывал себя ревнителем Православия, но преспокойно принимал в Англии причастие по англиканскому образцу, а в Германии перед памятником Лютеру произнес хвалебную речь в честь "сего великого пастыря"" [15, с. 410].
Все это творилось совершенно в открытую. А потому появилось достаточно устойчивое мнение, что:
"Петр и его приближенные - оборотни…" [15, с. 410].
Так оно, судя по всему вышеизложенному, и было на самом деле. А потому нет в том ничего необычного, что русские люди уже тогда:
"почувствовали дух петровских нововведений, определив его как дух антихристов" [15, с. 410].
Но и Лжедмитрий в этом вопросе от своего последователя совершенно не отставал:
"…предоставляя католикам свободу совести в своем государстве, Димитрий равным образом предоставлял ее протестантам всех толков" [51, с. 309].
Но Петр, за что следует отдать ему должное, все же в этой области "обштопал" своего предшественника по самозванству. Потому и магометанство запустил в Россию абсолютно так же преднамеренно, как и католичество с лютеранством:
"Первым переводом К[орана] на русский яз. является "Алкоран о Магомете, или закон турецкий", книга, представляющая перевод К[орана], сделанный по приказанию Петра В[еликого] Постниковым в 1716 году" [96, с. 1468].
Но здесь не следует думать, что и иные вероучения, ранее не пускаемые к нам и на порог, Петр чем-либо обошел в своем безмерном почитании:
"Царь хотел ознакомить русских с другими вероисповеданиями и иными верами и приказал в начале 1723 года перевести лютеранский и кальвинистский катехизисы на русский язык" [51, с. 739].
Мало того. Именно на этих "дел" эпоху приходится таинственная деятельность каббалиста, масона и чернокнижника:
"…Якова Брюса (сподвижника Петра I), который, как известно, был выдающимся астрологом" [144, с. 47].
Симоновский архимандрит Петр Смилянич, родом серб, приводит слова полковника Пантелеймона Божича:
"Мы думали, что в Москве лучше нашего благочестие, а вместо того худшее иконоборство, чем у лютеран и кальвинов, начинается какая-то новая ересь. Человек, у которого отведена мне квартира, какой-то лекарь… на церковь православную страшный хулитель, иконы святые и священнический чин сильно уничижает; всякий вечер приходят к нему русские молодые люди, сказываются учениками немецкой школы, которых он поучает своей ереси, про священнический чин, про исповедь и причастие так ругательно говорит, что и сказать невозможно. Я не смог снести ругательства вере Христианской и чуть в беду не попал, вчера вечером чуть саблиею всех не перерубил, вынул саблю и всех еретиков выгнал из хором; а нынче поутру пришел он ко мне с женою, упал в ноги и просил прощенья: "Пожалуй, не гневайся на нас, ныне у нас на Москве… вольно всякому - кто какую веру себе изберет, такою и верует…"" [124, с. 540].
Вот такого толка в те времена ходило в модных салонах вероисповедание, за которое православный человек, углядев в его проявлениях хулу своим святыням, мог (или обязан был) адепта подобной ереси саблей в капусту искрошить.
Так что очень зря историки пытались объявить Петра православным царем. Он им не мог являться, прежде всего по той обыкновенной причине, что не являлся исповедником этого вероисповедания. То есть изучаемый нами царь исповедовал какую-то совершенно иную религию, не имеющую с Православием ничего общего.
Потому ясно стало для всех:
"Пришла кончина света и антихрист настал… И какой Петр царь… От такого царя нужно отступать, не надо его ни слушать, ни платить ему податей" [46, с. 191].
Все правильно: во времена голода в Поволжье и на Украине, который искусственно устроили продолжатели дел Петра, самыми первыми от истощения умирали именно те, кто сдал весь свой хлеб без утайки. То есть исполнил пожелание властей насчет взимания непомерных податей в полном их объеме.
Во времена же Петра народ большевистской пропагандой одурманен еще не был. Потому люди последнее с себя все-таки не спешили отдавать. Весьма вероятно, что лишь эта осторожность и позволила тогда русскому народу не подвергнуться полному вымиранию от антихристианской политики пришедшего к власти в нашей стране супостата.
А вот что можно сказать об одной из первых его затей, которой он не бросал в продолжение всей своей жизни:
"Это был "Сумасброднейший, всепьянейший всешутейший Собор"" [14, с. 73].
И самое здесь удивительное, что этот его антихристов орган был учрежден уже тогда, когда за "великий ум" избранный в цари мальчик еще не знал основных правил арифметики - умножения и деления!
И этот с ног сшибающий одним лишь своим наименованием институт властных структур был учрежден:
"…задолго до того, как Нарышкины пришли к власти. Даже в наши просвещенные, невероятно прогрессивные времена не одна бровь поднимется, если мальчик лет 14–15 захочет собрать компанию под таким названием" [14, с. 73].
Почему же Петру это позволили еще тогда? Причем, в тот период, когда подобное действо было еще не возможным из-за слишком явно враждующих правительственных группировок, одна из которых просто обязана была искать компромат на свою соперницу?
Ответ единственен: обе группировки находились под единым началом - иного объяснения произошедшему попросту нет.
Еще одна деталь: все эти вроде бы на первый взгляд вьюношеские игрушечки, на игрушечки вовсе не походят. Но на серьезную организацию, структуру которой знающему пока лишь два правила математики мальчику самому разработать было просто невозможно:
"В уставе подробнейшим образом определены члены Собора и способы избрания "князь-папы" и рукоположения всех чинов пьяной иерархии. Да, рукоположения!
Собор полностью воспроизводил всю церковную иерархию и все церковные обряды" [14, с. 73].
На что такая пародия похожа?
Так ведь уже на нынешнюю нашу церковную иерархию, верхушка которой прогнила и уже сегодня готовится к встрече антихриста, устраивая уже теперь из нашей церкви такую же пародию! Ведь сегодня во многие церкви уже ходить нельзя - экуменизм наступает.
Все это грозит в самые ближайшие времена мерзостью запустения вообще везде!
И на эти грабли непонятой нами некогда истории мы сегодня наступаем уже в третий раз!
Ведь совершенно ту же политику по отношению к Русской Церкви некогда проводили и большевики-ленинцы:
"Паскудства, творимые Петром и его сподвижниками, вполне подобны всему, что выделывали члены "Союза воинствующих безбожников" в 1920-е годы. И с черепами на палках бегали, и матом орали в церкви, и блевали на алтарь…" [14, с. 74].
Следующими действиями, которые точно определяют антихристианскую сущность Петра, явилось продолжение уничтожения священноначалия Русской Церкви:
"При Петре I архиереев перестали возводить в сан М[итрополита]" [96, с. 1574].
Сейчас же, судя по всему, наше священноначалие уже само себя уничтожило, вступив в союз со Всемирным советом церквей, предав Бога нашего в пользу идолища кришнаитов и адвентистов, иеговистов и лютеран, масонов и католиков.
Тогда же, при Петре, балаган, изобретенный для главенства над Русской Церковью, был ничуть не менее антиправославен. И следующим шагом, что здесь выглядит вполне логично, являлось прекращение возведения уже и в сан священника. То есть практически то же, что большевики планировали завершить в эпоху безбожной пятилетки - к 1943-му году.
Потому планы царя-антихриста продолжались совершаться в вышеизложенном ключе: обезглавленная Церковь подверглась новым нападкам. В 1705 г. по указу Петра:
"Запретили строить новые церкви и монастыри… Вообще Петр стремился превратить монастыри в нечто среднее меж богадельнями и мастерскими. В знаменитом "Духовном регламенте" Петра так и говорилось: "…добро бы в монастырях завести художества, например, дело столярное"" [15, с. 411].
Подобный же разгром святорусских духовных учреждений планировал провести и его предшественник по самозванству - Лжедмитрий. Он:
"…приказать сделать опись всем монастырским имениям и заранее заявлял, что хочет оставить им необходимое на содержание, а все прочее отберет в казну" [51, с. 309].
И как далеко простиралось это самое "все прочее" было известно лишь ему одному.
"Далее Петр… запретил монахам в кельях держать перья и чернила, писать что бы то ни было (Очень быстро Петр творчески развил эту мысль, распространив ее на все население. Появился указ, предписавший выявлять и сдавать начальству всех тех, "кто запершись пишет…" Формулировалось это так: "о донесении на тех, кто запершись пишет… и о наказании тем, кто знал, что запершись пишет, и о том не донесли")" [15, с. 411].
Потому и вполне понятна на такие его действия реакция народа:
"…ныне-де у нас не государь царствует - антихрист" (Никитин, 1705) [46, с. 191].
"…он служил и приносил жертвы высшему, безконечно требовательному божеству, признаваемому вместе с ним всеми" [16, с. 174].
"Иго с Запада - более тяжелое, нежели прежнее иго с Востока, иго татарское. В истории константинопольской церкви, после турецкого завоевания, не найти ни одного периода такого разгрома церкви и такой безцеремонности в отношении церковного имущества, кои на Руси случились. Государь наш, Петр Алексеевич, испытав влияние протестантов, упразднил патриаршество. Государство перестало быть органом церкви, и на духовно едином русском организме, как наросты злокачественные, вырастать начали извне привитые протестантского, иудейского и иезуитского характера секты… С Петра, с Петра Алексеевича началось духовное дробление народа" [4, с. 394].
Вот как отзывался о Петре некоторое время благоволивший к его "славным делам" Лев Толстой, который, после получения только незначительной дозы правдивой информации о своем былом кумире, резко переменил мнение о нем: "осатанелый зверь", "мерзавец", "убийца, который кощунствовал над Евангелием" [15, с. 421].
И такое отношение к Петру просматривается практически у всех, кто ненароком забирается в исподнее белье шумно воспетого пропагандой "преобразователя":
"Романтически-приподнятое, радостное отношение к Петру меняется по мере узнавания эпохи, по мере изучения документов" [14, с. 7].
Более сотни лет после кончины этого монарха автором "Путеводителя от Москвы до С.-Петербурга и обратно" Дмитриевым перед самым въездом в построенный Петром безбожный город была подмечена очень существенная деталь, точно указывающая на характер проектируемого в нем вероисповедания:
"Верхняя Ижора, богатый, довольно населенный ям, состоящий из 300 дворов и не имеющий ни церкви, ни гостиницы" [32, с. 589].
Автор тут же замечает, что ввиду необычайной близости С.-Петербурга гостиница здесь практически ни к чему. Однако же отсутствие церкви для москвича, обычно набожного, выглядит фактом, достойным удивления. Но удивляться излишне: этот ям - визитная карточка задуманного Петром "творения", где центральным божеством является отнюдь не Иисус Христос, а кумир масонства - Бафомет. Ведь это завезенное Петром с Запада модное в ту пору вероисповедание устраивает любая религия мира, что и доказывает рассмотренная выше лояльность Петра ко всем им. Любая, заметим, но только кроме одной: веры русских - Православия. А потому:
"…привезенное из Европы Петром I масонство активно вторгалось в разные сферы общественной жизни страны, распространялось по верхним слоям общества, полагавших себя составной частью Европы и мира" [23, с. 168].
Вот какую церковь в России основал Петр.
Охота на людей
"Какие же меры употреблял Петр для приведения в исполнение своих великих преобразований? Пытки Преображенского приказа и тайной канцелярии, мучительные смертные казни, тюрьмы, каторги, кнуты, рвание ноздрей, шпионство, поощрение наградами за доносничество…" [51, с. 765–766].
Потому отнюдь не лишено справедливости мнение, что:
"Никогда, нигде не было такого сыска, как при Петре в России" (Пильняк, 1919) [46, с. 122].
Но, может, он был не совсем вменяем?
"Двигательное и речевое возбуждение… бредовые интерпретации… случай, по-видимому сложный… шизофрения, надо полагать. А тут еще алкоголизм…" (М. А. Булгаков) [14, с. 17].
Но и это не аргумент при попытке его хотя бы частичной реабилитации.
"До какой степени он был свиреп и кровожаден, показывает то, что он не побоялся унизить свое царское достоинство, взявши на себя обязанность палача во время дикой казни стрельцов… Несчастный Алексей Петрович замучен отцом после того, как этот отец выманил его из безопасного убежища царским обещанием прощения" [51, с. 765–766].
Отступников от поклонения его божеству ждала неминуемая гибель. И в этом его двуличном правлении:
"…практика на каждом шагу противоречила теории. В теории - иногда даже подчеркнутое свободомыслие; на практике почти всегда деспотизм, произвол, розыск, террор. Это правление было так же террористично, как правление Робеспьера, как правление Кромвеля… Он был страстным любителем этого ужасного искусства, испещрять рукописными заметками поля допросных листов, часто лично принимал участие в допросах, ловил каждое слово, следил за малейшим движением. Он вызвал во дворец ювелира, подозреваемого в краже драгоценностей, и два раза допрашивал его, каждый раз пытая его на дыбе в продолжение часа; в тот же день, вечером, он весело рассказывал герцогу Голштинскому о перипетиях допроса (Голиков, т. VIII, с. 406). Он имел в своем распоряжении армию доносчиков и шпионов и лично помогал их усердию, подслушивая у дверей, прислушиваясь к словам гостей во время пирушек, когда обязательные возлияния горячили головы и развязывали языки…
Революции следуют одна за другой и похожи одна на другую. Для современника, автора мемуаров, история одного года великого царствования превращается почти в голос перечисления казней (Желябужский, с. 26).
За арестом одного обвиняемого следовали аресты десятков и сотен других. Арестованного прежде всего пытали, требуя, чтобы он назвал соучастников преступления. Он называл первые приходящие ему в голову имена. Потом ему на голову надевали мешок из толстой холстины и водили в таком виде по улицам; он указывал палачу на первого попавшегося навстречу прохожего. От ужасного крика "язык!", более ужасного, чем крик "горим", мгновенно пустели самые людные кварталы.
"Языками" народ прозвал этих невольных, правда, но необыкновенно покорных помощников в этой охоте за людьми. При появлении "языка" происходило всеобщее бегство.
Доносы процветали.
Ряд указов способствовал этому, одобряя доносчиков, обещая им награды и грозя ужасным наказанием тем, кто, имея сведения, интересующие царя и государство, не сообщит их…
Всякий пришедший в государственную полицию и произнесший формулу: "Слово и дело" мог вызвать следствие. Немного требовалось, чтобы доказать обвинение: достаточно было какого-нибудь неосторожно сказанного слова; иногда даже это не было необходимо…
Такой режим продолжался до самой смерти Петра" [16, с. 176–179].
И такой же точно террор, учрежденный наследником "славных дел" Лениным, продолжался ровно сорок лет и выдохся лишь к 1957 году, когда началась подготовка лицемерного международного фестиваля молодежи и студентов. А до этих летних месяцев вся страна содрогалась от любого ночного стука в дверь.
Введение Петром этого драконовского безчеловечного обращения с людьми касалось практически всего населения страны:
"Указом 1718 года января 15 поведено: "на правеже дворян и дворянских детей бить до тех мест, покамест с должники не разделаются"" [36, с. 473].
Весьма "добрый" закон - такая его формулировка позволяет любого человека забить практически до смерти!
Но не всех Петр колесовал, вешал и четвертовал:
"Он часто приглашал к себе в кабинет чиновника (маленького или занимающего высокую должность), которым был недоволен, и ударом дубины свидетельствовал свое недовольство…
Конечно, вспыльчивость и горячность царя играли известную роль в этих расправах, но они составляли в то же время часть системы и являлись плодом обдуманного желания…
Царь употреблял дубинку, как я уже сказал, только наказывая друзей, которых любил и которых хотел пощадить. Остальных карало иначе вооруженное правосудие… Указы и регламенты гражданского права были так же суровы, как регламенты военные.
Смерть солдату, который испускает "дикие крики", идя на приступ, и останавливается, чтобы поднять раненого, если даже раненый этот - его родной отец…
Смерть и канцелярскому писцу, не покончившему дело в продолжение предписанного законом времени…
Смерть, смерть, почти всегда…
К концу царствования взаимный страх среди окружающих царя и всеобщее взаимное недоверие сделали жизнь невыносимой. Он следил за всеми, и все следили… друг за другом подозрительно и недоверчиво… Разговаривали только шепотом.